Тени над Гудзоном
Шрифт:
Анна налила себе кофе и сделала глоток. Окно кухни выходило во двор со множеством освещенных окон. Женщины в домашних халатах возились у газовых плит и холодильников. Мужчины, рано уходящие на работу, завтракали. Какая-то женщина терла шваброй покрытый линолеумом пол. «Я даже не подозревала, что люди встают так рано, — с удивлением подумала Анна. — Нелегко достается им кусок хлеба… Но хотя бы одну ночь я с ним провела! — утешала себя она. — Что бы ни случилось, этой ночи у меня никто не сможет отобрать. Она моя… моя…»
Она медленно пила горячий кофе. Отпивала глоток и ненадолго задремывала. Еще глоток — и снова дремота. «Я устала, устала», — мысленно повторяла она, думая о
На улице было сумеречно, хотя и не так уж рано. Если она хочет встретиться с Грейном в девять на Гранд Сентрал и сказать ему то, что должна, ей следует поторопиться. Она все ему расскажет, всю правду. Может быть, это принесет ему облегчение? Нелегко ведь уйти из семьи…
Анна сидела, сжимая пальцами чашку. Она испытывала странное чувство, будто со вчерашнего дня очень постарела. У нее ничего не осталось, кроме этой чашки кофе. Анне вспомнилась Варшава, тетя Ита. К ней на кухню приходили старые еврейки, и она давала им кофе с сахаром и краюшку хлеба. Они хлебали горячий напиток, отдувались после каждого глотка, макали в кофе жесткие куски хлеба, а потом жевали их беззубыми ртами. Она сейчас похожа на тех старух…
Анна пошла в ванную комнату, наполнила водой ванну, скинула ночную рубашку, чувствуя себя бабочкой, освободившейся от кокона. Она рассматривала свое отражение в зеркале. Нет, ее тело молодо, волосы так черны, что, кажется, будто их цвет переходит в синеву, груди крепкие, бедра узкие. Глаза усталые, но все еще полные пыла. Анна подмигнула себе самой. «Ну ничего, я хотя бы сделала его рогоносцем, — подумала она о Лурье со злобной радостью. — Кто знает? Это может еще когда-нибудь довести до развода. Ему это так легко не пережить…» Анна стыдилась своих мыслей, но не могла прогнать радость от того, что отдалась Грейну. Эта ночь осталась ей в качестве подарка, драгоценного камня, сувенира, которым ее память будет забавляться до конца жизни… Ад? Пусть ее положат на кровать, утыканную гвоздями…
Она залезла в ванну и стала намыливаться, плескаться, тереть себя мочалкой. Ночь с Грейном пробудила в ней интерес к собственному телу. Он наговорил ей множество комплиментов. Сравнивал ее с пантерой. Восхищался тем, что она может целоваться на протяжении долгих минут, не переводя дыхания. Он находил в ней такие достоинства, которые может оценить только мужчина.
— О, я его люблю! Я его люблю! — произнесла вслух Анна. — Больше чем когда-либо…
И вдруг ей пришло в голову, что сейчас, после того как она принесла жертву во имя отца, она больше не любит его… Этот поступок опустошил ее. Она теперь с ним и со всеми поквиталась…
2
«Что же мне надеть? — спросила себя Анна. — Бобровую шубу? Синее пальто?» Она отправлялась сказать Грейну, что все кончено, но хотела в этот последний раз понравиться ему. Пусть он хотя бы знает, что потерял красивую женщину… Анна вытащила бобровую шубу. Надела серьги с бриллиантами. Все это она делала медленно. Она отказалась от всякой поспешности. Головой, сердцем,
Анна открыла ящик комода. Покопалась в нем. Переложила что-то из одного кармана в другой. При этом толком не отдавала себе отчета, что делает. Из спальни вышел Станислав Лурье: небритый, неряшливый, с торчащим животом и слишком короткими ногами. Он шел тяжело, пыхтя как зверь, и сразу же встал перед ней. Из-под похожих на щетки бровей на нее смотрел сам гнев:
— Куда ты убегаешь?
— Ты знаешь куда. Я тебе вчера всё объяснила.
— Когда ты вернешься?
Он не стал ждать ответа и ушел в ванную. Там он начал яростно прочищать нос. При этом, очевидно, что-то в ярости швырял. Свалилась какая-то бутылка или стакан.
«Как же я его ненавижу! О, если бы я могла от него отделаться!» — мысленно произнесла Анна. В порыве ярости у нее возникла фантазия: случается так, что Лурье и Лея, жена Грейна, умирают в один день… Она и Грейн встречаются вечером после похорон… Они плачут и целуются… Он сразу же переезжает в ее квартиру…
Анна вышла на улицу. «Ну, я не имею этого в виду всерьез. Пусть Лурье будет здоров, — оправдывалась она перед некими невидимыми силами, которые прислушиваются к мыслям людей. — А уж к жене-то Грейна я точно не имею никаких претензий…»
Лифт обслуживал тот же самый иноверец, что и позавчера ночью. Он искоса смерил Анну подозрительным взглядом. Ей показалось, что он безмолвно спрашивает: «Ты еще здесь?» Он снова вытянул губы трубочкой, словно собираясь свистнуть. На улице было облачно и морозно. Анна направилась к Кенсингтон-авеню. У нее оставалось достаточно времени, и она останавливалась, чтобы рассмотреть витрины лавок, торговавших антиквариатом. «Как экзотично и странно выглядят все эти предметы в витринах: шахматные фигуры из слоновой кости и дерева, фигурка индейца, прялка, какой-то инструмент, похожий на ступку с пестиком, при помощи которых перемалывают мацу в муку, картина, изображающая солдат, убивающих голландскую семью. Кто это, немцы? Может быть, французы? Скоро, наверное, будут рисовать картины, изображающие, как немцы сжигали евреев. И семейные пары будут их покупать и вешать на стены в спальнях…»
Всё в то утро казалось Анне каким-то старым, облезлым. И раздражающим: каждый прохожий, каждый проезжавший мимо автомобиль, каждый дом. Цветы в цветочных магазинах замерзли. У рыб, лежавших на льду, выступили кровавые пятна на чешуе и на остекленевших глазах. Женщины расхаживали в расползающихся ботах. Мужчины таскали на ногах огромные калоши. Полицейский-регулировщик подавал знаки водителям, но Анне казалось, что они не обращают на него внимания и в любое мгновение на него может наехать какая-нибудь машина и раздавить… Около мясной лавки стоял грузовик. Грузчики несли, подняв над головами, коровьи бока. В окне был виден висящий среди передних частей коровьих туш ягненок с распоротым от горла и до хвоста брюхом. «Такое можно сделать с каждым, — подумала Анна. — Меня бы тоже могли так подвесить… И небо от этого не рухнуло бы…»