Тени над Гудзоном

Башевис-Зингер Исаак

Вскоре она перешла на Парк-авеню. Здесь взгляду не на чем было задержаться. Кирпично-красные и серые здания стояли, как громадные тюрьмы, в которых вырезают посреди бела дня целые племена и народы. Даже деревьев здесь толком не было. Только маленькие садики, в которых на Рождество ставят деревья и зажигают лампочки. Низенький старичок тащил за собой большого пуделя. Тот остановился у стены и помочился на нее одной-единственной каплей. Седой вахтер у дверей присматривал за оставленной при нем на время детской коляской. В ней на розовой подушечке лежала розовая девочка с лицом злой тещи…

Анна вошла в здание вокзала и стала искать Грейна. Он должен был с ней встретиться в переднем зале, где стояли скамьи. Однако его там не оказалось. Тогда она прошла во второй зал. Здесь царила та же суета, которой так старалась избегать Анна. Пассажиры куда-то торопились, тащили с собой чемоданы. У окошек касс стояли очереди. Стол с надписью «Информация»

был буквально осажден. Через громкоговоритель объявляли какие-то станции, о которых Анна прежде никогда не слыхала. Война уже давно закончилась, но на вокзале было все еще много солдат и военных моряков — каждый со своей поклажей, со своим вещмешком. Между Россией и Америкой шла «холодная война». Она могла перерасти в «горячую». Как ни странно, но Грейна не было и здесь. Неужели он тоже раскаялся и передумал? Часы с подсвеченным циферблатом показывали десять минут десятого. Анна пошла купить газету. Она вернулась в зал ожидания. Здесь пахло дымом сигар и еще чем-то резким и затхлым, чем пахнет в такси, на почте, в поезде — везде, где люди постоянно сменяются. Солдат вел за руку женщину, похожую на школьницу, совсем молоденькую девицу, но уже с торчащим животом, выдающим, что она беременна и уже далеко не на первом месяце. Он, видимо, возвращался на свою базу, а она смотрела на него с мольбой и с какой-то наполовину покорной, наполовину веселой улыбкой, будто вопрошая: «Помнишь, как это произошло? Мы ведь только что познакомились…» Анне показалось, что живот молодой женщины поднимается все выше, чтобы тоже взглянуть на него. Этот живот словно предупреждал: ты меня создал, ты меня наполнил, ты мой бог… Если ты меня покинешь, кто меня возьмет?.. Солдат улыбался растерянной улыбкой человека, взвалившего на себя ярмо. Анне стало за него обидно: куда и зачем тащат этих мальчишек? Чего от них хотят? Зачем их науськивают друг на друга? Ей было стыдно перед ним за свою шубу и бриллиантовые серьги. Кто знает? Может быть, из-за таких вот любительниц роскоши, как я, и страдает весь мир!..

Было уже двадцать минут десятого, но Грейн все еще не появился. Ну, он об этом пожалеет. Так даже лучше. Пусть думает, что он ей преподал урок… Тем не менее его отсутствие удивило Анну: неужели он даже не считает нужным объясниться или оправдаться? Что ж, придется проглотить и это…

Анна решила подождать еще десять минут. Ни секундой больше. Она открыла сумочку, и ей пришло в голову, что она положила в нее свои драгоценности, чековые книжки, ключ от сейфа, документы. «То есть я была готова убежать с ним? Нарушить клятву?.. Нет, я это сделала просто по привычке. Я всегда боялась краж… И Лурье тоже мог в отместку разорвать и разломать все, как вчера разорвал рубашку, которую я ему подарила на день рождения…»

Анна переходила от скамьи к скамье. Смотрела, смотрела. Ну, этого она не ожидала. Это испортит даже наслаждение, полученное от проведенной с ним ночи. «И все-таки, несмотря на это, я совершенно спокойна…» Она снова вошла в большой зал. Время там бежало немного быстрее. На стенах висели афиши, плакаты, объявления. Все лозунги и картины на одну тему: любовь. Изображались молодожены, входящие в роскошный гостиничный номер. «Ну им я не завидую. Правда, не завидую. У меня хотя бы не будет потомства…» Анна стоя принялась листать газету. Обычно она наскоро, невнимательно пробегала новости. Но теперь пыталась вдумываться в них. Сталин дал интервью. Сказал, что коммунизм и капитализм могут сосуществовать. С первой страницы сиял его портрет. Вдобавок ко всем его достоинствам он теперь еще и борец за мир… Прессе уже есть о чем пошуметь. Ну а дядя Мордехай будет продолжать гнить в русской земле. За совершенную по отношению к нему несправедливость никто не потребует возмездия…

Все внутри Анны плакало. Такой пощечины Грейн не должен был ей давать. Так не позорят даже служанку. До половины десятого осталась одна-единственная минута…

3

Она должна была идти домой. Каждая минута ожидания унижала ее все больше. Однако что-то внутри Анны приказывало ей: «Жди!» Она стояла посреди зала. «Почему я, собственно, так нетерпелива? — спросила она себя. — Я ведь так или иначе не иду с ним. Неужели это все не более чем амбиции?» Нет, ей просто хотелось его увидеть, обменяться с ним парой слов. Отныне все связи с ним оборваны. Как бы это ни было странно, но сразу же после того, как он стал ей самым близким человеком, он должен стать для нее самым далеким… Анна смотрела прямо перед собой, сбитая с толку поворотом, который приняли события. Где-то во всем этом крылась ошибка. Но где? Может ли она нарушить клятву? Способна ли она свести родного отца в могилу ради своей похоти? Может ли отказаться от его помощи, от наследства? Она уставилась на светильники на потолке со множеством лампочек. «Кому от них становится светлее? Так много внешнего света и так много внутренней тьмы.

Как поступить? Куда идти? Что делать прямо сейчас? Пойти домой? А что я буду делать дома? — Мысль о том, что Станислав Лурье ждет ее, вызывала у нее отвращение, до тошноты. — Я куда-нибудь уеду. Но куда? В Катскильские горы? В Лейквуд? В Атлантик-сити? Но что я там буду делать одна? Да, я могу попробовать завести знакомство. Но кто же бросает любимого человека и отправляется искать его туда, где, возможно, никогда не найдет? А что будет, если я снова привяжусь к кому-то? Лурье снова не захочет давать мне развода, а папа снова будет кричать, что это преступление. То есть я должна сидеть и ждать папиной смерти…»

Что-то внутри Анны рассмеялось. «По какому праву он требует от меня этой жертвы? Сам-то он женится. Их помолвка с Фридой Тамар кажется уже решенным делом. И детей она еще может родить. Тогда наследство будет разделено между ними. Она может ему еще и сына родить… — Анна содрогнулась. — Как получилось, что я раньше об этом не задумывалась? Как я могла дать ему клятву, зная все это? — Она впервые стала подозревать отца. — Он не такой праведник, каким притворяется. Хитер на свой манер, ушлый бизнесмен, способный уговорить камень. Но если человек хочет служить Богу, он должен жертвовать собой, а не ближними…»

Вдруг что-то в Анне будто перевернулось. Ее кидало и швыряло, словно внутренности переворачивались из духа противоречия. «Я плюю на клятву! — кричало все внутри нее. — Я буду делать, что хочу! Я плюю на все: на клятву, на наследство, на Станислава Лурье, на религиозный фанатизм! Я буду жить! Буду жить! Если не с Грейном, то с кем-то другим! Я не стану попусту тратить свои годы, не буду жертвовать собой ни для кого! Он, папа, не умрет, не умрет! Он здоровее меня! Он проживет восемьдесят лет, да еще и наполнит дом детьми! Достаточно он меня держал за горло до сих пор».

Анну охватило незнакомое бунтарство. Чего он от нее хочет? Какое право имеет диктовать ей, что делать? Это ее жизнь, а не его. Его в моем аду жарить не будут! Анна больше не стояла на месте, а стремительно шагала. Она сталкивалась с пассажирами, налетала на чемоданы. Ее буквально жгло. Что они все от нее хотят? Что они все на нее насели? Ей тридцать четыре года! Через десять лет все для нее уже будет позади. «Я не рабыня! — кричало все внутри нее. — Я пойду, куда захочу, и буду делать, что захочу! Если не Грейн, то кто-то другой. А Грейн пусть остается со своей старухой! В большом Нью Йорке еще найдется охотник на меня… А если никто меня не полюбит, я куплю любовь! — мысленно крикнула кому-то Анна. — Я возьму себе… как это называется, забыла имя. Воспользуюсь папиным чеком, чтобы купить себе любовника. Я все использую, каждую возможность. Ничего, ничего. Я еще не так стара и уродлива. Я еще нравлюсь мужчинам. Буду гулять с первыми попавшимися! И больше не буду такой переборчивой! Нельзя терять время! Довольно!..»

Слово «довольно» Анна произнесла вслух. Все вокруг его услышали и посмотрели на нее. Один носильщик-негр даже подмигнул ей:

— Мисс, вы кого-то ищете?

Анна отвернулась от него. Ей стало стыдно, и одновременно она почувствовала жалость к себе. «Меня еще, чего доброго, доведут до сумасшествия! — предостерегла она себя. Часы показывали без четверти десять. — И что мне теперь делать? — заговорила она сама с собой. — Я позвоню ему. Может быть, он дома. Если трубку поднимет его жена, скажу ей, что хочу сделать солидную покупку…»

Анна огляделась и увидела телефонные будки, но все они были заняты. Какой-то парень с лицом гангстера говорил, отчаянно жестикулируя. Его черные волосы блестели от бриолина. Он говорил в телефонную трубку и при этом внимательно следил за залом, как будто подозревал, что кто-то подстерегает. Он носил перстень с бриллиантом, а на его галстуке была изображена лошадиная голова. Во второй кабинке разговаривала какая-то дамочка. На ее обильно накрашенном личике поминутно вспыхивал кисло-сладкий смешок. Все в ней было как-то искусственно и механистично: узкая фигурка, свеженакрашенные и свежеуложенные русые, отдающие платиной, волосы, острые кроваво-красные ногти. Даже леопардовая шапочка на ней выглядела имитацией. Анну охватила ненависть к этой бабенке. Что она там так долго болтает? О чем ей вообще разговаривать, этой потаскухе? Еще в одной кабинке кто-то одну за другой засовывал монеты в щель телефонного аппарат. Этот наверняка разговаривал с другим городом или передавал депешу. Все они выглядели уверенными в себе. Никто из них не пребывал в таком напряженном состоянии, как она. Анне показалось, что все они — одна шайка. Они словно сговорились не освобождать кабинок и растягивать свои разговоры как можно дольше. «Но о чем они там говорят? У кого может хватить терпения на всю эту болтовню? У меня всегда — „да“ или „нет“. Я никогда не говорю по телефону больше одной-двух минут. Может быть, именно поэтому я совершаю такие трагические ошибки. Будь моя власть, я всех бы их арестовала! — решила Анна. — Пусть они, мерзавцы, сгнили бы в тюрьме!»