Тени Солнца (Наемник) (Другой перевод)
Шрифт:
Брюс внимательно осмотрел пробоины в котле. Разорванный металл вывернуло наружу, словно лепестки цветка. Он понял, что просьба безнадежна.
— Хорошо. Спасибо. — Он повернулся к Раффи: — Нужно перенести все к грузовикам. Еще один день потерян.
— Идти далеко, — согласился Раффи. — Надо уже сейчас выходить.
— Сколько у нас еды?
— Не так уж и много. Мы кормили поселенцев, да и в миссию провиант отослали.
— Так сколько?
— На два дня.
— До Элизабетвиля хватит.
— Босс, вы хотите все перенести в грузовики? Прожекторы, боеприпасы, одеяла — все?
Брюс на секунду задумался.
— Нам
— Это займет целый день.
— Да, — согласился Брюс.
Раффи пошел назад вдоль поезда, но Брюс окликнул его:
— Раффи!
— Да, босс?
— Не забудь пиво.
Черное, круглое как луна лицо Раффи расплылось в улыбке.
— Вы считаете, его тоже нужно взять?
— А что? — рассмеялся Брюс.
— Ну, вы меня убедили!
Последние вещи перенесли из брошенного поезда и уложили в грузовики поздней ночью.
Время неуловимее богатства. Никакой банковский сейф не сохранит эту драгоценную субстанцию, которую мы так неэкономно расходуем на ерунду. К тому моменту, как мы поспали, поели и переместились из одного места в другое, на сам процесс жизни остается всего ничего.
Как и всегда при этой мысли, Брюса охватило глухое негодование. А если выкинуть время, проведенное за рабочим столом, что останется? Полдня в неделю — вот сколько живет среднестатистический человек! Вот насколько далек от нашего потенциала реальный показатель существования. Кроме того, мы используем лишь крупицу нашей физической и умственной силы. Только под гипнозом мы способны выдать более одной десятой заложенного в нас природой. Так что поделите полдня в неделю на десять, а все остальное — коту под хвост! Невосполнимые потери!
— Раффи, ты уже отрядил часовых на сегодня? — прорычал Брюс.
— Еще нет. Я тут…
— Займись немедленно.
Раффи задумчиво посмотрел на Брюса. Несмотря на свой гнев, Керри пожалел, что выплеснул свое раздражение на такую энергичную громадину.
— Где Хендри, черт подери? — рявкнул он.
Раффи молча указал на людей, столпившихся у одного из грузовиков в конце колонны, и Брюс пошел к ним.
Из-за внезапно нахлынувшего нетерпения он набросился сразу на всех. Кричал, десятками раздавая поручения. Прошелся вдоль колонны, проверяя, все ли выполняется в точности, правильно ли расставлены пулеметы и прожекторы, защищен ли от глаз балуба единственный костерок для приготовления пищи. Остановился посмотреть, как заправляют и отлаживают грузовики. Солдаты избегали смотреть ему в глаза и работали с двойным усердием. В лагере не слышно было ни разговоров, ни смеха.
Хотя искушение было велико, Брюс все же отказался от ночного перехода: солдаты, не спавшие со вчерашнего утра, выложились до предела. К тому же нельзя упускать из виду возможные опасности.
— Выдвинемся завтра на рассвете, — сказал Брюс Раффи.
— Хорошо, босс, — кивнул Раффи и успокаивающе добавил: — Вы устали. Поешьте и идите спать.
Брюс пробуравил его взглядом и с трудом удержался от язвительного замечания. Он вышел из лагеря и направился в лес. Присев на поваленное дерево, он зажег сигарету. Стемнело, и сквозь тучи на небе пробивались всего несколько звезд. Из лагеря доносились шорохи, но огня заметно не было — как Керри и приказал. Не находя для себя выхода, гнев, вместо того чтобы затухать, метался внутри, пока наконец не обрушился на самого Брюса.
Керри хорошо знал это угнетенное
Жар гнева прошел. На смену ему пришло холодное чувство отчаяния. Ледяные волны накатывались и заливали с ног до головы, играя с ним — маленьким и беззащитным. Брюс стал думать о детях, и одиночество завыло вокруг него, словно зимняя вьюга. Он закрыл глаза и прижал к ним пальцы. Перед мысленным взором предстали лица детей.
Кристин с пухлыми розовыми ножками, выглядывающими из-под оборок юбки, и с личиком задумчивого ангела под мягкими и короткими, как у мальчика-пажа, волосами. «Я люблю тебя больше всех», — говорит она, обхватив его лицо липкими от мороженого ладошками.
Саймон — маленькая копия отца, вплоть до носа. На коленках ссадины, лицо чумазое. От него не дождешься никаких нежностей, но зато в нем зарождается товарищеское чувство, что редкость для ребенка шести лет. Они разговаривали обо всем, начиная от религии — «Почему Иисус не брился?» — и заканчивая политикой — «Папа, а когда ты будешь премьер-министром?»
Одиночество сжимало грудь, как удав. Брюс затушил сигарету о подошву и попытался найти спасение в ненависти к женщине, которая когда-то была его женой и которая отняла у него детей.
Но ненависть тоже оказалась холодной, словно остывший вонючий пепел. Он знал, что винить только жену нельзя. Это был и его провал. Возможно, если бы он сдержался, если бы не сказал тех горьких слов… Возможно… Но сказанного не вернуть. «Все кончено, я один. Хуже одиночества ничего нет. Это разоренная высохшая земля».
В темноте кто-то шевельнулся почти рядом с ним. Чуть слышно зашуршала трава. Брюс замер. Правая рука сжала винтовку. Он медленно поднял ее и напряженно вгляделся в темноту, скорее чувствуя, чем видя.
Снова шорох, уже ближе. Хрустнула ветка. Брюс нацелил винтовку на звук, указательным пальцем готовый спустить курок, а большим пальцем придерживая предохранитель. Глупец. Как будто специально напрашивался на неприятности. И вот пожалуйста — балуба. В тусклом свете звезд Керри разглядел осторожно передвигающийся силуэт. Интересно, сколько их. Если подстрелить этого, там может оказаться еще дюжина. Что ж, придется рискнуть. Выстрелить и помчаться. Фигура остановилась, прислушиваясь. Брюс видел очертания головы — без каски, не свой. Он поднял винтовку и прицелился. Слишком темно, но на таком расстоянии он не промажет. Брюс сделал глубокий вдох, приготовившись выстрелить и побежать.
— Брюс? — Тихий испуганный шепот Шермэйн.
Он вскинул дуло вверх. Господи… Чуть ее не убил.
— Да, я здесь, — хрипло ответил он.
— А, вот ты где.
— Ты почему ушла из лагеря? — накинулся он на нее, отойдя от шока.
— Прости, Брюс. Я решила посмотреть, все ли у тебя хорошо. Тебя так долго не было.
— Ладно, иди обратно и больше так не делай.
Наступила тишина, а потом Шермэйн, не в силах скрыть обиду, тихо сказала:
— Я принесла тебе поесть. Ты, наверное, голоден. Прости, если что не так.