Теодор и Бланш
Шрифт:
Ее глаза широко распахнулись.
— Как?
— Называйте меня по имени, как я вас. Мне неприятно, что вы зовете меня «милордом», «светлостью», «милостью»! Разве я отношусь к вам, как к служанке?.. Разве мы не друзья? — настойчиво и пылко говорил Теодор, а глаза его искали ее потупленный взгляд. — Почему же вы относитесь ко мне, как к своему хозяину?
— Но вы хозяин и есть, — пробормотала она, еще ниже опустив голову. — Всего в этих краях…
Теодор негодующе фыркнул.
— Единственная хозяйка здесь — Маршбанкс! Но даже если б все тут по-прежнему принадлежало мне — земли, леса, реки, города и деревни, — то люди-то никому принадлежать не могут! Они могут быть чьими-то подданными, но не собственностью!
— Ну вот. — Девушка осторожно высвободила свою руку из его ладоней. — Я ваша подданная…
Герцог вновь порывисто схватил ее за руку.
— Бланш! Не говорите так больше! Я не вижу в вас подданной, я вижу в вас девушку, милую и прекрасную, загадочную и далекую, как звезды! Неужели вы не можете забыть о том, что я герцог, и воспринимать меня просто как человека, как своего ровесника, как друга?
Она невольно улыбнулась.
— Я вас так и воспринимаю, милорд. Но моя симпатия не отменяет разницу в нашем положении. Я и без того нарушаю все сословные границы, мило болтая с вами. Так что хотя бы называть вас позвольте в соответствии с вашим титулом.
Он улыбнулся в ответ.
— Не позволю, Бланш.
Она хихикнула.
— А я и спрашивать вас не стану, ваша светлость! Ваша светлость!.. Милорд! — девушка отпрыгнула от него, заливисто смеясь. — Ваша милость!
Теодор искоса глядел на нее, и в глазах молодого человека прыгали смешинки. Какая она чудесная! Как в ней может уживаться откровенное ребячество с такой взрослой, женской чуткостью, нежностью? Как она очаровательна! И как красива…
— Дразнитесь, дразнитесь, — делая вид, что обиделся, заметил Тед. — Только потом не говорите мне, что я не хотел подружиться. Завтра я загоняю вас на занятиях…
— Как вам будет угодно, — Бланш грациозно присела, шаловливо поглядывая на юношу из-под опущенных ресниц.
«Она хочет свести меня с ума… — подумал герцог, чувствуя, как болезненно замирает сердце, как трепещет и сжимается. — Эта женщина подобна засасывающей трясине: выглядит так невинно, но, сблизившись с ней, вдруг осознаешь, что не можешь освободиться, хочется быть с нею еще и еще — и тебя затягивает все глубже и глубже, пока не поглотит совсем…»
Бланчефлер прервала его мысли.
— Милорд, тут все попадало, и если мы не хотим спать на сквозняках, надо поставить нашу «мебель» на место.
Минут пятнадцать они занимались устранением нанесенного бурей ущерба, а потом улеглись каждый на свой матрас. Теодор задул свечку, накрыл девушку своим камзолом, как вчера, сам достал из-под своего изголовья другой — для себя, — пошутив: «Запрещаются одеяла, а про одежду ничего не говорилось», — и на чердаке воцарились темнота и тишина.
Минут через десять Теодор тихо спросил:
— Вы спите, сударыня?
— Нет… — шепнула она в ответ.
— Я хотел задать вам вопрос… но очень личный.
— Обещаю ответить.
— Вы любили кого-нибудь?
Повисло молчание. Наконец Бланш ответила.
— Да. Сейчас мое сердце свободно, да и вряд ли те увлечения можно назвать любовью. Теперь мне даже смешно вспоминать… Но тогда! Сколько было глупых девчоночьих переживаний!.. В первый раз я влюбилась в возрасте пяти лет в своего лорда, — она хихикнула. — Я жгуче завидовала женщине, с которой он жил… но, как оказалось, завидовать было нечему, а мое чувство угасло довольно скоро, после того как лорд жестоко и несправедливо поступил с моей семьей.
— А что он сделал?
— Думаю, об этом я расскажу как-нибудь в другой раз, а сейчас мне не хочется уклоняться от темы. Второй раз все было серьезнее и дольше. Мне было двенадцать лет, ему — семнадцать, он был сыном графского кучера. Я липла к нему до неприличия, надоедала самым бессовестным образом, жутко ревновала — а он только высмеивал меня!
— Вас?!
— Меня. Через три года он женился, его жена хорошенько оттаскала меня за волосы — после того, как я устроила сцену на свадьбе, — и после этого все мои чувства куда-то испарились.
— Правда?
— Ну конечно! В семнадцать лет мне вскружил голову какой-то бедный проезжий дворянин, уговаривавший бежать с ним. К счастью, я вовремя раскусила этого авантюриста и послала его подальше. Между прочим, открытым текстом!
Теодор звонко рассмеялся. Бланш вторила ему.
«Если лежать вот так в темноте, не видя его лица, а только слушая голос, можно представить сказочного принца… — думала девушка. — Такой замечательный, бархатный тембр… Наверняка герцог прекрасно поет… И, что ни говори, характер его очень изменился, а в уме ему и подавно не откажешь. Тед очаровательный мужчина… или может им быть! Да уж, умение очаровывать у него есть. Что есть, то есть!.. И не такие простушки, как я, попадались! Кто его знает? Я могу восхищаться им, но верить?! Никогда!»
— А вы, милорд? Вы любили?
Теодор задержал дыхание на миг.
— Нет… Никогда… Никого.
— А родителей?
— Увы, только себя… Или… да, маму. Когда умерла моя мать, я был еще очень мал. Я помню свою досаду на то, что никто уже не станет меня любить так, как она. Мне было так больно… я так обиделся на нее за то, что она оставила меня… и, может, неосознанно мстил всем женщинам, бросая их… Отец баловал меня, пытаясь заменить маму, но в итоге лишь испотачил, сделал эгоистом. Я был счастлив, стоя у его гроба — ведь я становился герцогом!
— Ужасно…
— Бланш, вы…
Уловив тревогу в голосе Теодора, Бланш поспешила успокоить его.
— Я понимаю, сейчас вы другой. Продолжайте. Теперь я осознала, почему вы содрогаетесь, вспоминая себя прежнего…
— Да мне больше и продолжать-то нечего… Бланш, когда любишь, что чувствуешь?..
— У каждого это по-своему, Теодор.
— Говорят, когда любишь, все сделаешь для любимого человека… И я убедился в этом, так как женщины не задумываясь отдавали мне свою честь, доказывая любовь.