Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна
Шрифт:
Да что уж там!
Они вообще считали, что люди должны всегда объединяться только на религиозной основе, а на этнической – ни-ни!
Поэтому они питали ненависть ко всем неродноверам.
Но англичан они всё же ненавидели особенно.
Помимо этого они ненавидели современное буржуазное государство (да и, если подумать, всякое государство вообще) и политику тоже.
Эти люди призывали упразднить государство и все политические партии, запретить все идеологии, – а взамен этого ввести Иерархию (да, именно так, с большой
Россию ударовцы хотели переустроить на манер своей любимой Кампучии. С поправкой на своё родноверие и неолуддизм, разумеется. Города они сплошь хотели распустить, всех людей переселить в деревню, иностранцев перебить поголовно, всю технику, которая сложнее прялки, – тоже извести, церкви и мечети все порушить, кругом насадить своё родноверие.
Да, хороша программа.
И они ведь реально в это верили.
Возглавлял «Удар» Виталий Артамонов. Он был на год старше меня и учился в одном классе с Грачом.
Именно он создал организацию. Именно он разработал для неё ту мракобесную и человеконенавистническую идеологию, которую я только что вам описал.
Впрочем, в отличие от большинства ударовцев он вовсе не страдал особой ненавистью к чужеземцам (а иностранцев эти люди называли только этим последним словом) и острым желанием их всех перебить.
Скорее уж напротив.
Артамонов превосходно знал многие иностранные языки, не только западные, притом, но и восточные. Он отлично разбирался в немецкой и японской поэзии, читал соответствующих авторов в подлинниках. Этот человек всерьёз интересовался даосизмом и заигрывал с дзен-буддизмом.
Он был большим любителем и знатоком чая, прекрасно разбирался в его сортах. Ещё он был большим гурманом и очень любил японскую кухню. В ней он тоже отлично разбирался. Он вообще был ярым японофилом.
А ещё он был моим другом…
Это был довольно высокий и относительно стройный юноша с непропорционально большой головой, нелепо раскачивавшейся на тонюсенькой шее в те минуты, когда он ходил.
Ноги его были достаточно худы, хотя ляхи и покрывал густой слой нежного как провансальское масло подкожного жира. Задница его была велика, хотя до размеров пятой точки Дениса Кутузова явно не дотягивала.
Живот его на вид был подобен баскетбольному мячу: такой же круглый и выпирает что есть мочи. И хотя на первый взгляд живот его мог показаться упругим, как всё тот же баскетбольный мяч, – в действительности он был мягче перины. Живот этот не был особо большим, но на фоне общей худобы его хозяина выделялся довольно заметно.
Руки его были дряблыми, ладони пухлыми. Как и у многих в нашей школе.
Лицо его смотрелось довольно нелепо: очень пухлые щёки, заметные со спины, узкие и вечно масляные, будто бы всегда смеющиеся зелёные, мелкий нос картофелиной, невыраженный подбородок.
Волосы его были жидкие, цветом напоминавшие начищенную бронзу. Стрижка вечно короткая, возле самого лба хохолок, как у Нильса из советского мультика.
Ида, забыл сказать: у него была чуть смуглая кожа, даже более тёмная, чем у Дениса.
Манеры и речь у него были те же, что у Дениса Кутузова или у Саши Румянцева, но только с поправкой на гораздо большую образованность.
В остальном всё то же самое: та же аристократическая лень в движениях, тот же томный до известной степени голос…
Одевался Артамонов исключительно в стиле кэжуал. По школе он вечно расхаживал в кедах и брюках чинос. А ещё он носил строгих цветов свитера из тонкой и очень приятной на ощупь материи. Такие-то свитера и служили униформой французских интеллигентов в семидесятых.
А ещё Артамонов любил выпить.
Да, это он любил даже больше, чем тот же Денис, хотя Денис был тот ещё пьяница.
Много времени Артамонов проводил в хуёвом баре.
Обычно он приходил туда после школы (впрочем, он нередко прогуливал и тогда сидел там с самого утра), садился за дальний столик, что стоял в самом углу, доставал планшетник, ставил его перед собой и читал с экрана, медленно потягивая абсент.
Так он мог просиживать часами.
Впрочем, абсентизм не помешал ему поступить на политфак ВШЭ.
Сейчас он учится там на втором курсе.
Вы, наверное, спросите: верил ли Артамонов в то, что преподносил своим юнитам?
Да, верил.
При всех своих эстетских закидонах он был убеждённым язычником-родновером, по всем социальным и политическим вопросам занимал жёсткие ультраправые позиции и был непримиримым антикоммунистом. И хотя одно время он в политике тяготел к анархизму, – это был именно правый анархизм совсем в духе Штирнера и Прудона.
Увлечение это, конечно, не было долгим. Очень скоро он от анархизма отошёл, превратившись в верного последователя Эволы, коим он и остаётся поныне.
Да и возникло-то это увлечение анархизмом у него только потому, что либертарианство тогда ещё не распространилось ни в нашей школьной среде, ни вообще в России, а потому роль последнего выполнял тогда правый анархизм, вся идеология которого состояла из просто пещерного антикоммунизма и культа личности Махно.
Да, забыл сказать: сейчас Артамонов тусуется с Дугиным.
Ну так вот.
Как того и следовало ожидать, «Удар» со временем стал испытывать всё более заметное влияние со стороны Антонины Боженко. А затем и полностью ей подчинился, превратившись из политической организации в личную тонину гвардию.
Сама Тоня по этому поводу говорила так: «Мне были нужны свои собственные парамилитарес, как у колумбийских наркобаронов. До парамилитарес эти заморыши не дотягивают, но всё же что-то теперь у нас есть.».
Да, когда я только пришёл в 737-ю школу, – «Удар» был ещё относительно независимой организацией. Окончательно в тонину лавочку он превратился только к апрелю четырнадцатого.