Точка опоры
Шрифт:
Ночной поезд мчится в Харьков. Надоедливо стучат колеса, раздражает тряска.
За окном черно, будто стекла облиты густыми чернилами.
Приоткрыв дверь купе, Димка выглянула в коридор. Ни души! И ей кажется, что во всем вагоне, кроме нее, нет никого. И проводник, вероятно, дремлет в своем служебном закутке.
Димке не до сна. Почти в каждом городе - огорчение или неладицы, как говорит Ильич. В Кишиневе Аким, тот самый Золотой Человек, которого так расхваливал Мартов, начал было набирать нелегальную газету "экономического" толка. Из-за денег! Это, понятно, не оправдание. И одумался Аким только после того, как пересказала ему, правда, смягчая выражения,
В Киеве Басовский встретил ее с претензией: "Искра" мало дает груза". Может, он и прав. Надо бы больше. Он готов перевозить через Галицию хоть по двадцать пудов в месяц! Не прихватил бы у инакомыслящих.
А в Одессе - ой, горько вспоминать!
– подстерегала беда. С комитетчиками, правда, удалось повидаться, но как выбралась из западни сама тому дивится.
Перед поездкой туда получила письмо от Марицы и ужасно расстроилась: в Праге несчастье! Австрийская полиция что-то пронюхала о тайных связях Модрачека и наложила арест на четырехпудовый тюк "Искры". Тамошние социал-демократы обещают помочь, но удастся ли выручить - это еще вопрос. А если удастся, то как переправить тюк через границу? Каким путем? Тем, который проложил Басовский? Рискованно. За тюком, который находился какое-то время в руках полиции, могут ведь присматривать. Была бы там, бросилась бы на помощь. Помогла бы что-нибудь придумать.
Ничего. Там не будут сидеть сложа руки. Что-нибудь придумают без нее. В Австрии есть какой-то юный одесский эмигрант по фамилии Вегман. Она, Димка, помнит - присылал для первых номеров "Искры" свои "Письма из Вены". Рвался перевозить газету на родину. Может, он возьмется...
А вот и Одесса!.. Милая Одесса!.. Казалось, там все было поставлено отлично. Болгарин привозил "Искру" пудами. Хватало на весь юг... Быстро и аккуратно... И Конкордия такая осмотрительная девушка... Думалось, комар носа не подточит. И вдруг... Как гроза среди ясного неба... Жаль Конкордию. Будто младшую сестру потеряла. И болгарина жаль. А ужас еще и в том, что полиция, говорят, открыла ключ. Примутся расшифровывать письма, узнают явки и пароли. Тут уж жди беды по всему югу. Начнут хватать одного за другим... Ой, даже подумать страшно. Нужно всем менять ключи для переписки. Скорее, скорее. Не терять ни часа...
Димка еще раз выглянула в коридор. Никого!.. Можно не волноваться.
Вынула свечку из фонаря, поставила на столик, достала бумагу. Чернильницу-непроливашку принес заботливый проводник. И перо принес. А тряска ей не помешает - она уже привыкла писать письма в мягких вагонах среди ночи. Это будет четвертое. Нет, больше... Пересчитала по пальцам. Да, уже пятое. Ильичи не упрекнут в бездеятельности: она не потеряла ни одного дня. И обо всем-всем старалась рассказать им в письмах. Пусть знают: неладицу здесь можно устранить только на совещании искровцев. И она выполнит свою миссию до конца - соберет их. Где? Конечно, в Киеве. Там все же безопаснее, подальше от Зубатова, хотя его летучих филеров, как говорят, и там полно. Она не сомневается, южане поддержат. Будут отчислять из партийных касс деньги Феклуше. Милое и забавное имечко Ильичи придумали для редакции "Искры"!..
Но сначала об одесской беде. Скорее, скорее. Они там, в Мюнхене, еще не знают. Наверняка пишут письма по старым адресам, зашифровывают тайну, а царские охранники прочтут - погибнут люди. Скорее. В Харькове опустить в почтовый вагон. Так будет надежнее...
И Димка пишет, прикусив нижнюю губу.
"Страшно тяжелое впечатление произвело на меня мое пребывание в... По памяти, быстро и легко зашифровывает своим ключом: "Одессе". При толчке вагона перо вонзается в бумагу, оставляет кляксу. Димка морщится, зашифровывает снова и продолжает писать открытым текстом: - Более основательно трудно было погибнуть. Часа в три дня прямо с вокзала со всем багажом взяли господина*, а в 5 часов дня на улице взяли Тодорку. Дома ничего не нашли, но скверно то, как оказалось, что уже недели за 2 до этого перехватывались письма Тодорки, и говорят (узнали косвенным образом), что открыт ключ. Соображайте и обдумывайте... Все это произошло 1-го декабря старого стиля, по-видимому, по всей России были набеги".
_______________
* Ивана Загубанского, социал-демократа, приказчика партийного книжного магазина в Варне, которым ведал Георгий Бакалов. После истязаний в полицейских застенках и двух лет тюрьмы Загубанский в болезненном состоянии был выслан на родину и вскоре скончался. Конкордия Захарова (Тодорка) была сослана в Восточную Сибирь на пять лет. В 1904 году примкнула к меньшевикам.
Вагон качнулся, и по листу рассыпались мелкие кляксы.
Пустяки. Марица извинит за неопрятное письмо, - знает, что Димка пишет в поездах. Только зря чернилами. Лучше бы карандашом.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
1
К углу двухэтажного, покосившегося от времени деревянного домика возле Марьиной рощи в Москве прибито ржавое днище от стирального корыта, на нем - кривые буквы: "Лужу и паяю. Слесарь Богданов". Коряво нарисованная рука указывала на нижнее оконышко. Там виднелись кастрюли, чайники и керосинки. Но самого слесаря можно было застать дома только в первой половине дня или поздно ночью. В остальное время заказчиков встречала Прасковья Никитична. Отрываясь от стряпни или от чужого белья в стирке и вытирая руки о фартук, она говорила женщинам:
– Олово у мужика-то мово кончилось. Пошел купить да что-то долгонько не ворочается. Боюсь, не загулял ли. Ты уж, миленькая, наведайся в другой раз, утречком пораньше.
К мужчинам незаметно присматривалась и, чаще всего, отвечала:
– Завален мастер заказами. Видите, сколько. На целый месяц. Может, кто-нибудь другой поскорее вам поправит.
И радовалась, когда удавалось спровадить нежданных заказчиков: знала - Ваня похвалит.
Иногда, перекрестившись на медное распятие в переднем углу, незнакомый посетитель спрашивал:
– Вы помните Бородинское сражение?
Отвечала охотно:
– Где мне помнить? Я же молодая. А моя бабушка Василиса помнила.
– И то хорошо, что не забыла.
Прасковья Никитична смахивала уголком фартука пыль с табуретки.
– Садитесь. Отдыхайте.
– И заговорщически добавляла: - Чайничек для вас приготовлен.
Доставала чайник из-под верстака, а иногда приносила из чулана какой-то отменный. Посетитель приподымал крышку. Если, помимо листовок, обнаруживал свежий номер "Искры", говорил:
– Вот славно!.. Славно мастер починил! Спасибо ему.
– И, понижая голос до шепота, спрашивал: - Сколько их тут?.. Ежели по четвертаку за каждую...
– И опять - полным голосом: - Вот, получите...
Прасковья Никитична клала деньги в верхний ящик комода и возвращалась к стряпне или стирке.
...Тук, тук, тук!
– ходики отсчитывают минуты, большая стрелка не торопясь идет по кругу. Уже десятый раз с тех пор, как Прасковья Никитична осталась одна в квартире.
"Что же это такое?.. Где же Ваня так долго?.."