Точка разрыва

Браун Джим

Три года назад Мэвис Коннетти пригласила его пообедать. Боясь признаться самому себе, он наслаждался дружбой с ней. Она была полной противоположностью Джуди, и, должно быть, это несходство помогло.

Они целовались в машине, как парочка школьников из старших классов, но когда Мэвис предложила провести вместе ночь, он застопорил.

Дин бы сказал, что она была обижена и расстроена. Он поспешил объяснить, что это не ее вина.

– Почему ты не пригласишь меня войти? – в конце концов спросила Мэвис.

«Потому

что я не могу, – тянуло его ответить. – По той же причине я никого не пускаю».

С тех пор в их отношения закрался холодок. Кокетство продолжалось, но как бы там ни было, Дин держал нейтралитет.

– Как Ава? – спросил Дин, надеясь переменить разговор и свой ход мыслей.

Упоминание о молодой жене Натана вызвало у того улыбку.

– Великолепно, просто великолепно, – он потянул салфетку из хромированного зажима. – Если бы кто-нибудь двадцать лет назад сказал мне, что я встречу такую женщину, как Ава, я бы никогда ему не поверил. Боже, такому паршивцу, как я, жениться на такой девушке? – Натан покачал головой. – Говорю тебе, я, должно быть, самый счастливый ублюдок в мире.

Натан и Ава поженились меньше года назад, и их союз оставался загадкой для многих, но Дин понимал их. На первый взгляд, что у них могло быть общего? Ава – ослепительная, молодая, возможно, чуточку вульгарная, но привлекательная, в ореоле ярких красок и грандиозных идей; Натан – консервативный, погрязших в мелочах, крайне педантичный. И тем не менее Дин с уверенностью мог сказать, что никогда не видел более счастливой пары.

– Дженкинс Джонс и Мередит Гэмбел приходили в ратушу, интересовались живописью Авы, – сказал Натан.

Ава была честолюбивой художницей, чьи работы напоминали скорее театральные декорации, чем живописные полотна. Совсем недавно она решила «привести в порядок ратушу», преподнеся ей в качестве дара свои самые кричащие работы, от которых рябило в глазах.

– И что?

– Мередит сказала: ее цвета не гармонируют с интерьером. Дженкинс был ближе к правде. Он определил работы, как «чудовищногрубые – фактически самые чудовищногрубые, что он видел в этом насквозь чудовищногрубом мире».

Оба рассмеялись.

– Так? Что же ты будешь делать? – спросил Дин. Натан пожал плечами и поправил очки:

– Что я могу сделать? Дженкинс – глава городского совета, Мередит Гэмбел – его заместитель, но Ава – моя жена.

– И как же?

– Я встаю на сторону того, кто согревает меня ночью.

– Значит, Дженкинс.

Натан скорчил рожу, но улыбка не исчезла.

– Я спустил полотна вниз и спрятал в своем офисе. Ава почти никогда не приходит в палату ратуши, а если узнаю, что она собирается прийти, то прибегу первым и опять подниму их наверх.

Дин так расхохотался, что закашлялся.

– Стоит того, поверь мне. Вот

почему я говорю тебе, что нельзя упускать такую женщину как Мэвис.

Мэвис принесла им заказ и напитки, затем с улыбкой отошла. Дин совсем не был уверен, слышала ли она комментарии Натана.

Дин заерзал на месте, когда раздался звон колокольчика над дверью.

– Только посмотри, кто наконец явился, – сказал он.

Конгрессмен Клайд Уоткинс вошел в «Тройной Д». Сопровождаемый нескончаемыми пожатиями рук и похлопываниями по плечу, он медленно пробрался к Дину и Натану.

– Привет, привет, ребята, – он вытянул руку и растопырил пальцы. – Великолепная пятерка все еще жива…

– Великолепная четверка уже ничто, – парировал Натан. – Тебе нужен новый материал.

– Извините, я опоздал, устроили радушный прием в Юджине. Бог мой, эти люди любят дискутировать. Организовали в зале собраний митинг против вырубки старого леса, а плакаты были сделаны… – он помедлил для усиления эффекта, – из бумаги. Вот вам и пример лицемерия.

Дин фыркнул.

Натан покачал головой:

– Я думал, ты за окружающую среду. Клайд сел, отхлебнул кофе из чашки Натана.

– Так и есть, пока это устраивает древесных баронов.

– Вот это уж точно лицемерие, – провозгласил Натан. – И послушай, нахал, ты испортил мой кофе.

– Да ладно, Натан, ты же сам в политике. Знаешь, как все работает. Деньги закручивают гайки. Нет денег, нет и кампании; нет кампании – нет и выборов; нет выборов – нет возможности кому-то помочь. Политика. И что ты имеешь в виду под «нахалом»? Мое происхождение недостаточно хорошо для тебя?

– Твое происхождение не имеет к этому отношения. Меня беспокоит твоя нравственность.

– О, об этом не волнуйся; это не проблема, – Клайд стащил картофель по-французски, а потом вполголоса зашипел: – У меня нет нравственности.

Дин расхохотался.

Даже Натан подавился от смеха:

– То, что я мэр, еще не значит, что я считаю себя политиком. Меня интересует только это место. Попрошу учесть разницу.

Клайд махнул официантке, чтобы она принесла меню, а пока угостился из не тронутого Дином стакана с водой.

– Я бы тоже хотел учитывать разницу, служить делу, бороться за правду. Но все это бред сивой кобылы. Как соблюдать такие правила, когда приходится тереться с воротилами в Вашингтоне – и только так можно чего-то добиться!

Они поговорили о политике, экономике, о полуторагодовалой дочери Клайда. И все это время Клайд и Натан подтрунивали друг над другом, как супруги, женатые много лет. Дин позволил себе наслаждаться зрелищем. Ему было приятно, что его старый друг, а теперь конгрессмен, Клайд Уоткинс чувствовал себя рядом с ними в своей тарелке, разговаривая честно и открыто.