Душа мрачна, мечты мои унылы,Грядущее рисуется темно.Привычки, прежде милые, постыли,И горек дым сигары. Решено!Не ты горька, любимая подругаНочных трудов и одиноких дум, —Мой жребий горек. Жадного недугаЯ не избег. Еще мой светел ум,Еще в надежде глупой и послушнойНе ищет он отрады малодушной,Я вижу всё… А рано смерть идет,И жизни жаль мучительно. Я молод,Теперь поменьше мелочных заботИ реже в дверь мою стучится голод:Теперь бы мог я сделать что-нибудь.Но поздно!.. Я, как путник безрассудный,Пустившийся в далекий, долгий путь,Не соразмерив сил с дорогой трудной:Кругом всё чуждо, негде отдохнуть,Стоит он, бледный, средь большой дороги.Никто его не призрел, не подвез:Промчалась тройка, проскрипел обоз —Всё мимо, мимо!.. Подкосились ноги,И он упал… Тогда к нему толпойСойдутся люди — смущены, унылы,Почтят его ненужною слезойИ подвезут охотно — до могилы…
(январь или февраль 1853 г.)
2
Я
рано встал, недолги были сборы,Я вышел в путь, чуть занялась заря;Переходил я пропасти и горы,Переплывал я реки и моря;Боролся я, один и безоружен,С толпой врагов; не унывал в бедеИ не роптал. Но стал мне отдых нужен —И не нашел приюта я нигде!Не раз, упав лицом в сырую землю,С отчаяньем, голодный, я твердил:«По силам ли, о боже! труд подъемлю?» —И снова шел, собрав остаток сил.Всё ближе и знакомее дорога,И пройдено всё трудное в пути!Главы церквей сияют впереди —Недалеко до отчего порога!Насмешливо сгибаясь и кряхтяПод тяжестью сумы своей дырявой,Алчбы и жажды бедное дитя,Голодный труд, попутчик мой лукавый,Уж прочь идет: теперь нам розный путь.Вперед, вперед! Но изменили силы —Очнулся я на рубеже могилы…И некому и нечем помянуть!Настанет утро — солнышко осветитБездушный труп… Всё будет решено!И в целом мире сердце лишь одно —И то едва ли — смерть мою заметит…
(между 1853 и 1855)
3
Пышна в разливе гордая река,Плывут суда, колеблясь величаво,Просмолены их черные бока,Над ними флаг, на флаге надпись: слава!Толпы народа берегом бегут,К ним приковав досужее вниманье,И, шляпами размахивая, шлютПловцы родному берегу прощанье, —И вмиг оно подхвачено толпой,И дружно берег весь ему ответит.Но тут же, опрокинутый волной,Погибни челн — и кто его заметит?А если и раздастся дикий стонНа берегу — внезапный, одинокой,За криками не будет слышен онИ не дойдет до дна реки глубокой…Подруга темной участи моей!Оставь скорее берег, озаренныйГорячим блеском солнечных лучейИ пестрою толпою оживленный, —Чем солнце ярче, люди веселей,Тем сердцу сокрушенному больней!
Еще скончался честный человек,А отчего? Бог ведает единый!В наш роковой и благодушный векДля смерти более одной причиной.Не от одних завалов и простудИ на Руси теперь уж люди мрут…Понятна нам трагическая повестьСвершившего злодейство, — если онУмрет, недугом тайным поражен,Мы говорим: его убила совесть.Но нас не поражает человек,На дело благородное рожденныйИ грустно проводящий темный векВ бездействии, в работе принужденнойИли в разгуле жалком; кто желалСлужить Добру, для ближнего трудитьсяИ в жажде дела сам себя ломал,Готовый на немногом помириться,Но присмирел и руки опустилВ сознании своих напрасных сил —Успев, как говорят, перебеситься!Не понимаем мы глубоких мук,Которыми болит душа иная,Внимая в жизни вечно ложный звукИ в праздности невольной изнывая.Нам юноша, стремящийся к добру,Смешон — восторженностью странной,А зрелый муж, поверженный в хандру,Смешон — тоскою постоянной.Покорствуя решению судьбы,Не ищет он обидных сожалений,И мы не видим внутренней борьбы,Ни слез его, ни тайных угрызений,И ежели сразит его судьба,Нам смерть его покажется случайной,И никому не интересной тайнойОстанется сокрытая борьба,Убившая страдальца…
О филантропы русские! Бог с вами!Вы непритворно любите народ,А ездите с огромными гвоздями,Чтобы впотьмах усталый пешеходИли шалун мальчишка, кто случится,Вскочивши на запятки, заплатилУвечьем за желанье прокатитьсяЗа вашим экипажем…
Роскошны вы, хлеба заповедныеРодимых нив, —Цветут, растут колосья наливные,А я чуть жив!Ах, странно так я создан небесами,Таков мой рок,Что хлеб полей, возделанных рабами,Нейдет мне впрок!
Ты меня отослала далекоОт себя — говорила мне ты,Что я буду спокоен глубоко,Убежав городской суеты.Это, друг мой, пустая химера —И как поздно я понял ее.Друг, во мне поколеблена вераВ благородное сердце твое.
У него прекрасные манеры,Он не глуп, не беден и хорош,Что гадать? ты влюблена без мерыИ судьбы своей ты не уйдешь.Я могу сказать и без гаданья:Если сердце есть в его груди —Ждут тебя, быть может, испытанья,Но и счастье будет впереди…Не из тех ли только он бездушных,Что в столице много встретишь ты,Одному лишь голосу послушных —Голосу тщеславной суеты?Что гордятся ровностью пробора,Щегольски обутою ногой,Потеряв сознание позораЖизни дикой, праздной и пустой?Если так — плоха порука счастью!Как бы чудно ты не расцвела,Ни умом, ни красотой, ни страстьюНе поправишь рокового зла.Он твои пленительные взоры,Нежность сердца, музыку речей —Всё отдаст за плоские рессорыИ за пару кровных лошадей!
Вот и больница. Светя показалВ угол нам сонный смотритель.Трудно и медленно там угасалЧестный бедняк сочинитель.Мы попрекнули невольно его,Что, заблуждавшись в столице,Не известил он друзей никого,А приютился в больнице…«Что за беда, — он шутя отвечал: —Мне и в больнице покойно.Я всё соседей моих наблюдал:Многое, право, достойноГоголя кисти. Вот этот субъект,Что меж кроватями бродит, —Есть у него превосходный проект,Только — беда! — не находитДенег… а то бы давно превращалОн в бриллианты крапиву.Он покровительство мне обещалИ миллион на разживу!Вот старикашка актер: на людейИ на судьбу негодует;Перевирая, из старых ролейВсюду двустишия сует;Он добродушен, задорен и милЖалко — уснул (или умер?),А то бы, верно, он вас посмешил…Смолк и семнадцатый нумер!А как он бредил деревней своей,Как, о семействе тоскуя,Ласки последней просил у детей,А у жены поцелуя!Не просыпайся же, бедный больной!Так в забытьи и умри ты…Очи твои не любимой рукой —Сторожем будут закрыты!Завтра дежурные нас обойдут,Саваном мертвых накроют,Счетом в мертвецкий покой отнесут,Счетом в могилу зароют.И уж тогда не являйся жена,Чуткая сердцем, в больницу —Бедного мужа не сыщет она,Хоть раскопай всю столицу!Случай недавно ужасный тут был:Пастор какой-то немецкийК сыну приехал — и долго ходил…„Вы поищите в мертвецкой“, —Сторож ему равнодушно сказал;Бедный старик пошатнулся,В страшном испуге туда побежал,Да, говорят, и рехнулся!Слезы ручьями текут по лицу,Он между трупами бродит:Молча заглянет в лицо мертвецу,Молча к другому подходит…Впрочем, не вечно чужою рукойЗдесь закрываются очи.Помню: с прошибленной в кровь головойК нам привели среди ночиСтарого вора — в остроге егоБуйный товарищ изранил.Он не хотел исполнять ничего,Только грозил и буянил.Наша сиделка к нему подошла,Вздрогнула вдруг — и ни слова…В странном молчаньи минута прошла:Смотрят один на другого!Кончилось тем, что угрюмый злодей,Пьяный, обрызганный кровью,Вдруг зарыдал — перед первой своей,Светлой и честной любовью.(Смолоду знали друг друга они…)Круто старик изменился:Плачет да молится целые дни,Перед врачами смирился.Не было средства, однако, помочь…Час его смерти был странен(Помню я эту печальную ночь):Он уже был бездыханен,А всепрощающий голос любви,Полный мольбы бесконечной,Тихо над ним раздавался: „Живи,Милый, желанный, сердечный!“Всё, что имела она, продала —С честью его схоронила.Бедная! как она мало жила!Как она много любила!А что любовь ей дала, кроме бед,Кроме печали и муки?Смолоду — стыд, а на старости лет —Ужас последней разлуки!..Есть и писатели здесь, господа.Вот, посмотрите: украдкой,Бледен и робок, подходит сюдаЮноша с толстой тетрадкой.С юга пешком привела его страстьВ дальнюю нашу столицу —Думал бедняга в храм славы попасть —Рад, что попал и в больницу!Всем он читал свой ребяческий бредБыло тут смеху и шуму!Я лишь один не смеялся… о, нет!Думал я горькую думу.Братья-писатели! в нашей судьбеЧто-то лежит роковое:Если бы все мы, не веря себе,Выбрали дело другое —Не было б, точно, согласен и я,Жалких писак и педантов —Только бы не было также, друзья,Скоттов, Шекспиров и Дантов!Чтоб одного возвеличить, борьбаТысячи слабых уносит —Даром ничто не дается: судьбаЖертв искупительных просит».Тут наш приятель глубоко вздохнул,Начал метаться тревожно;Мы посидели, пока он уснул, —И разошлись осторожно…
У бурмистра Власа бабушка НенилаПочинить избенку лесу попросила.Отвечал: «Нет лесу, и не жди — не будет!»— «Вот приедет барин — барин нас рассудит,Барин сам увидит, что плоха избушка,И велит дать лесу», — думает старушка.
2
Кто-то по соседству, лихоимец жадный,У крестьян землицы косячок изрядныйОттягал, отрезал плутовским манером.«Вот приедет барин: будет землемерам! —Думают крестьяне. — Скажет барин слово —И землицу нашу отдадут нам снова».
3
Полюбил Наташу хлебопашец вольный,Да перечит девке немец сердобольный,Главный управитель. «Погодим, Игнаша,Вот приедет барин!» — говорит Наташа.Малые, большие — дело чуть за спором —«Вот приедет барин!» — повторяют хором…
4
Умерла Ненила; на чужой землицеУ соседа-плута — урожай сторицей;Прежние парнишки ходят бородатыХлебопашец вольный угодил в солдаты,И сама Наташа свадьбой уж не бредит…Барина всё нету… барин всё не едет!