У хладных невских берегов,В туманном Петрограде,Жил некто господин ДолговС женой и дочкой Надей.Простой и добрый семьянин,Чиновник непродажный,Он нажил только дом один —Но дом пятиэтажный.Учась на медные гроши,Не ведал по-французски,Был добр по слабости души,Но как-то не по-русски:Есть русских множество семей,Они как будто добры,Но им у крепостных людейСчитать не стыдно ребры.Не отличался наш ДолговТакой рукою бойкойИ только колотить тузовЛюбил козырной двойкой.Зато господь его взыскалСвоею благодатью:Он город за женою взялИ породнился с знатью.Итак, жена его былаНаклонна к этикетуИ дом как следует вела, —Под стать большому свету:Сама не сходит на базарИ в кухню ни ногою;У дома их стоял швейцарС огромной булавою;Лакеи чинною толпойТеснилися в прихожей,И между ними ни однойКривой и пьяной рожи.Всегда сервирован обедИ чай весьма прилично,В парадных комнатах паркетТак вылощен отлично.Они давали вечераИ даже в год два бала:Играли старцы до утра,А молодежь плясала;Гремела музыка всю ночь,По требованью глядя.Царицей тут была их дочь —Красивенькая Надя.
2
Ни
преждевременным умом,Ни красотой нималоВ невинном возрасте своемОна не поражала.Была ленивой в десять летИ милою резвушкой:Цветущ и ясен, божий светКазался ей игрушкой.В семнадцать — сверстниц и сестрицВсех красотой затмила,Но наших чопорных девицСобой не повторила:В глазах природный ум играл,Румянец в коже смуглой,Она любила шумный балИ не была там куклой.В веселом обществе гостейЖеманно не молчалаИ строгой маменьки своейГлазами не искала.Любила музыку онаНе потому, что в моде;Не исключительно лунаЕй нравилась в природе.Читать любила иногдаИ с книгой не скучала,Напротив, и гостей тогдаИ танцы забывала;Но также синего чулкаВ ней не было приметы:Не трактовала свысокаУченые предметы,Разбору строгому ещеНе предавала чувствоИ не трещала горячоО святости искусства.Ну, словом, глядя на нее,Поэт сказал бы с жаром:«Цвети, цвети, дитя мое!Ты создана недаром!..»Уж ей врала про жениховУслужливая няня.Немало ей писал стиховКузен какой-то Ваня.Мамаша повторяла ей:«Уж ты давно невеста».Но в сердце береглось у нейНезанятое место.Девичий сон еще был тихИ крепок благотворно.А между тем давно женихК ней сватался упорно…
3
То был гвардейский офицер,Воитель черноокий.Блистал он светскостью манерИ лоб имел высокий;Был очень тонкого ума,Воспитан превосходно,Читал Фудраса и ДюмаИ мыслил благородно;Хоть книги редко покупал,Но чтил литературуИ даже анекдоты зналПро русскую цензуру.В Шекспире признавал талантЗа личность ДездемоныИ строго осуждал Жорж Санд,Что носит панталоны;Был от Рубини без ума,Пел басом «Caro mio»И к другу при конце письмаПриписывал: «addio».Его любимый идеалБыл Александр Марлинский,Но он всему предпочиталТеатр Александринский.Здесь пищи он искал уму,Отхлопывал ладони,И были по сердцу емуИ Кукольник и Кони.Когда главою помавал,Как некий древний магик,И диким зверем завывалШирокоплечий трагик,И вдруг влетала, как зефир,Воздушная Сюзета —Тогда он забывал весь мир,Вникая в смысл куплета.Следил за нею чуть дыша,Не отрывая взора,Казалось, вылетит душаС его возгласом: «фора!»В нем бурно поднимала кровьВсе силы молодые.Счастливый юноша! любовьОн познавал впервые!Отрада юношеских лет,Подруга идеалам,О сцена, сцена! не поэт,Кто не был театралом,Кто не сдавался в милый плен,Не рвался за кулисыИ не платил громадных ценЗа кресла в бенефисы,Кто по часам не поджидалЗеленую каретуИ водевилей не писалНа бенефис «предмету»!Блажен, кто успокоил кровьОбычной чередою:Успехом увенчал любовьИ завелся семьею;Но тот, кому не удалисьИсканья, — не в накладе:Прелестны грации кулис —Покуда на эстраде,Там вся поэзия души,Там места нет для прозы.А дома сплетни, барыши,Упреки, зависть, слезы.Так отдает внаймы другимСвой дом владелец жадный,А сам, нечист и нелюдим,Живет в конуре смрадной.Но ты, к кому души моейЛетят воспоминанья, —Я бескорыстней и светлейНе видывал созданья!Блестящ и краток был твой путь…Но я на эту темуВам напишу когда-нибудьОсобую поэму…В младые годы наш геройК театру был прикован,Но ныне он отцвел душой —Устал, разочарован!Когда при тысяче огнейВ великолепной зале,Кумир девиц, гроза мужей,Он танцевал на бале,Когда являлся в маскарадВо всей парадной форме,Когда садился в первый рядИ дико хлопал «Норме»,Когда по Невскому скакалС усмешкой губ румяныхИ кучер бешено кричалНа пару шведок рьяных, —Никто б, конечно, не узналВ нем нового МанфредаНо ах! он жизнию скучал —Пока лишь до обеда.Являл он Байрона чертыВ характере усталом:Не верил в книги и мечты,Не увлекался балом.Он знал: фортуны колесоПленяет только младость;Он в ресторации ДюсоДавно утратил радость!Не верил истине в друзьях —Им верят лишь невежды, —С кием и с картами в рукахПознал тщету надежды!Он буйно молодость убил,Взяв образец в Ловласе,И рано сердце остудилУ Кессених в танцклассе!Расстроил тысячу крестьян,Чтоб как-нибудь забыться…Пуста душа, и пуст карман —Пора, пора жениться!
4
Недолго в деве молодойТаилося раздумье…«Прекрасной партией такойПренебрегать — безумье», —Сказала плачущая мать,Дочь по головке гладя,И не могла ей отказатьРастроганная Надя.Их сговорили чередойИ обвенчали вскоре.Как думаешь, читатель мой,На радость или горе?…
О письма женщины, нам милой!От вас восторгам нет числа,Но в будущем душе унылойГотовите вы больше зла.Когда погаснет пламя страстиИли послушаетесь выБлагоразумья строгой властиИ чувству скажите: увы! —Отдайте ей ее посланьяИль не читайте их потом,А то нет хуже наказанья,Как задним горевать числом.Начнешь с усмешкою ленивой,Как бред невинный и пустой,А кончишь злобою ревнивойИли мучительной тоской…О ты, чьих писем много, многоВ моем портфеле берегу!Подчас на них гляжу я строго,Но бросить в печку не могу.Пускай мне время доказало,Что правды в них и проку мало,Как в праздном лепете детей,Но и теперь они мне милы —Поблекшие цветы с могилыПогибшей юности моей!
Ах ты, страсть роковая, бесплодная,Отвяжись, не тумань головы!Осмеет нас красавица модная,Вкруг нее увиваются львы:Поступь гордая, голос уверенный,Что ни скажут — их речь хороша,А вот я-то войду как потерянный —И ударится в пятки душа!На ногах словно гири железные,Как свинцом налита голова,Странно руки торчат бесполезные,На губах замирают слова.Улыбнусь — непроворная, жесткая,Не в улыбку улыбка моя,Пошутить захочу — шутка плоская:Покраснею мучительно я!Помещусь, молчаливо досадуя,В дальний угол… уныло смотрюИ сижу неподвижен, как статуя,И судьбу потихоньку корю:«Для чего-де меня, горемычного,Дураком ты на свет создала?Ни умишка, ни виду приличного,Ни довольства собой не дала?..»Ах!
судьба ль меня, полно, обидела?Отчего ж, как домой ворочусь(Удивилась бы, если б увидела),И умен и пригож становлюсь?Всё припомню, что было ей сказано,Вижу: сам бы сказал не глупей…Нет! мне в божьих дарах не отказано,И лицом я не хуже людей!Малодушье пустое и детское,Не хочу тебя знать с этих пор!Я пойду в ее общество светское,Я там буду умен и остер!Пусть поймет, что свободно и молодоВ этом сердце волнуется кровь,Что под маской наружного холодаБесконечная скрыта любовь…Полно роль-то играть сумасшедшего,В сердце искру надежды беречь!Не стряхнуть рокового прошедшегоМне с моих невыносливых плеч!Придавила меня бедность грозная,Запугал меня с детства отец,Бесталанная долюшка слезнаяИзвела, доконала вконец!Знаю я: сожаленье постыдное,Что как червь копошится в груди,Да сознанье бессилья обидноеМне осталось одно впереди…
Частию по глупой честности,Частию по простоте,Пропадаю в неизвестности,Пресмыкаюсь в нищете.Место я имел доходное,А доходу не имел:Бескорыстье благородное!Да и брать-то не умел.В провиантскую комиссиюПоступивши, например,Покупал свою провизию —Вот какой миллионер!Не взыщите! честность яраяОдолела до ногтей;Даже стыдно вспомнить старое —Ведь имел уж и детей!Сожалели по Житомиру:«Ты-де нищим кончишь векИ семейство пустишь по миру,Беспокойный человек!»Я не слушал. СожаленияВ недовольство перешли,Оказались упущения,Подвели — и упекли!Совершилося пророчествоБлагомыслящих людей:Холод, голод, одиночество,Переменчивость друзей —Всё мы, бедные, изведали,Чашу выпили до дна:Плачут дети — не обедали, —Убивается жена,Проклинает поведение,Гордость глупую мою;Я брожу как приведение,Но — свидетель бог — не пью!Каждый день встаю ранехонько,Достаю насущный хлеб…Так мы десять лет, ровнехонькоБились, волею судеб.Вдруг — известье незабвенное! —Получаю письмецо,Что в столице есть отменное,Благородное лицо;Муж, которому подобного,Может быть, не знали вы,Сердца ангельски незлобногоИ умнейшей головы.Славен не короной графскою,Не приездом ко двору,Не звездою станиславскою,А любовию к добру, —О народном просвещенииСоревнуя, генералВ популярном изложенииВосемь томов написал.Продавал в большом количествеИх дешевле пятака,Вразумить об электричествеВ них стараясь мужика.Словно с равными беседуя,Он и с нищими учтив,Нам терпенье проповедуя,Как Сократ красноречив.Он мое же поведениеМне как будто объяснил,И ко взяткам отвращениеЯ тогда благословил;Перестал стыдиться бедности:Да! лохмотья нищетыНе свидетельство зловредности,А скорее правоты!Снова благородной гордости(Человек самолюбив),Упования и твердостиЯ почувствовал прилив.«Нам господь послал спасителя, —Говорю тогда жене, —Нашим крошкам покровителя!»И бедняжка верит мне.Горе мы забвенью предали,Сколотили сто рублей,Всё как следует разведалиИ в столицу поскорей.Прикатили прямо к сроднику,Не пустил — я в нумера…Вся семья моя угодникуВ ночь молилась. Со двораВышел я чем свет. Дорогою,Чтоб участие привлечь,Я всю жизнь свою убогуюСовместил в такую речь:«Оттого-де ныне с голодуУмираю словно тварь,Что был глуп и честен смолоду,Знал, что значит бог и царь.Не скажу: по справедливости(Невелик я генерал),По ребяческой стыдливостиДаже с правого не брал —И погиб… Я горе мыкаю,Я работаю за двух,Но не чаркой — вашей книгоюПодкрепляю старый дух,Защитите!..»Не заставилиЖдать минуты не одной.Вот в приемную поставили,Доложили чередой.Вот идут — остановилися,Я сробел, чуть жив стою;Замер дух, виски забилися,И забыл я речь свою!Тер и лоб и переносицу,В потолок косил глаза,Бормотал лишь околесицу,А о деле — ни аза!Изумились, брови сдвинули:«Что вам нужно?» — говорят.«Нужно мне…» Тут слезы хлынулиСовершенно невпопад.Просто вещь непостижимаяПриключилася со мой:Грусть, печаль неудержимаяОвладела всей душой.Всё, чем жизнь богата с младостиДаже в нищенском быту —Той поры счастливой радости,Попросту сказать: мечту —Всё, что кануло и сгинулоВ треволненьях жизни сей,Всё я вспомнил, всё прихлынулоК сердцу… Жалкий дуралей!Под влиянием прошедшего,В грудь ударив кулаком,Взвыл я вроде сумасшедшегоПред сиятельным лицом!..Все такие обстоятельстваИ в мундиришке изъянПривели его сиятельствоК заключенью, что я пьян.Экзекутора, холопа лиПопрекнули, что пустил,И ногами так затопали…Я лишился чувств и сил!Жаль, одним не осчастливили —Сами не дали пинка…Пьяницу с почетом вывелиДва огромных гайдука.Словно кипятком ошпаренный,Я бежал, не слыша ног,Мимо лавки пивоваренной,Мимо погребальных дрог,Мимо магазина швейного,Мимо бань, церквей и школ,Вплоть до здания питейного —И уж дальше не пошел!Дальше нечего рассказывать!Минет сорок лет зимой,Как я щеку стал подвязывать,Отморозивши хмельной.Чувства словно как заржавели,Одолела страсть к вину;.Дети пьяницу оставили,Схоронил давно жену.При отшествии к родителям,Хоть кротка была весь век,Попрекнула покровителем.Точно: странный человек!Верст на тысячу в окружностиПовестят свой добрый нрав,А осудят по наружности:Неказист — так и неправ!Пишут как бы свет весь зановоК общей пользе изменить,А голодного от пьяногоНе умеют отличить…
Я посягну на неприличностьИ несколько похвальных слов.Теперь скажу про эту личность:Ах, не был он всегда таков!Он был когда-то много хуже,Но я упреков не терплюИ в этом боязливом мужеЯ всё решительно люблю:Люблю его характер слабый,Когда, повесив длинный нос,Причудливой, капризной бабойБранит холеру и понос;И похвалу его большуюВсему, что ты не напиши,И эту голову седуюПри моложавости души.
Наивная и страстная душа,В ком помыслы прекрасные кипели,Упорствуя, волнуясь и спеша,Ты честно шел к одной высокой цели;Кипел, горел — и быстро ты угас!Ты нас любил, ты дружеству был верен —И мы тебя почтили в добрый час!Ты по судьбе печальной беспримерен:Твой труд живет и долго не умрет,А ты погиб, несчастлив и незнаем!И с дерева неведомого плод,Беспечные, беспечно мы вкушаем.Нам дела нет, кто возрастил его,Кто посвящал ему и труд и время,И о тебе не скажет ничегоСвоим потомкам сдержанное племя…И, с каждым днем окружена тесней,Затеряна давно твоя могила,И память благодарная друзейДороги к ней не проторила…
Долго не сдавалась Любушка-соседка,Наконец шепнула: «Есть в саду беседка,Как темнее станет — понимаешь ты?..»Ждал я, исстрадался, ночки-темноты!Кровь-то молодая: закипит — не шутка!Да взглянул на небо — и поверить жутко!Небо обложилось тучами кругом…Полил дождь ручьями — прокатился гром!Брови я нахмурил и пошел угрюмый —«Свидеться сегодня лучше и не думай!Люба белоручка, Любушка пуглива,В бурю за ворота выбежать ей в диво.Правда, не была бы буря ей страшна,Если б… да настолько любит ли она?..»Без надежды, скучен прихожу в беседку,Прихожу и вижу — Любушку-соседку!Промочила ножки и хоть выжми шубку…Было мне заботы обсушить голубку!Да зато с той ночи я бровей не хмурюТолько усмехаюсь, как заслышу бурю…