Том 1. Стихотворения 1838-1855

Некрасов Николай Алексеевич

5

Нет, ужасным сим явленьем Человек не устрашен; Лишь с корыстным сожаленьем Гибель зданий видит он. И, рискуя жизнью, страшный, Будто житель гробовой, В бой вступает рукопашный С разъяренною землей: В сокрушенные палаты Он стремительно идет И из них кумир свой, злато, В поле темное несет… И везде одна тревога, Мелкой суетности шум, И не внемлет гласу бога Человека гордый ум.

6

Но грохоты громов подземных сильнее, А черные тучи на небе мрачнее… И вот на свободе, как вихорь степной, Летает, кружится взорвавшийся камень, Потоками брызжет дробящийся пламень И в воздухе блещет кровавой зарей; Оттуда — свершитель небесного мщенья — На головы грешных он с шумом летит; Разгульно пирует везде разрушенье, Ничтожеству всё предает и мертвит…

7

И ужас всех обнял. Всё люди забыли, Дрожащие руки им страх оковал; С землею прощалися, горько вопили И мнили: суд бога последний настал. И мнили: то было паденье вселенной, И с трепетом ждали паденья ея, А громы гремели во мгле потаенной, Валилися

зданья, стонала земля… Отчаялись люди; настал час смириться! В их души невольно закралась боязнь; И поняли люди, что это творится За их преступленья достойная казнь…

8

И вот перед небом создателя, в страхе, Упал непокорный народ, и во прахе Смирилися гордые дети земли: И те, что доселе, главою надменной Безумно отвергнувши бога вселенной, На град наказанье его навлекли; И те, что в пороках одних утопали, Забыв и молитвы, и совести глас, Что буйно, безумно грехом торговали И бога-творца забывали не раз, — Пред ним все смирились и песнь о прощеньи Послали к всесильному богу-царю. И вот, милосердный, он в знак примиренья Зажег на лазоревом своде зарю. Заря загорелась, и тучи пропали, Рассеялась мрачность и тьма в небесах, Подземные громы греметь перестали; От града остался лишь пепел да прах. Но люди о нем не тужили, в священных Словах благодарности, чистых, живых, Молитва лилася из душ обновленных, — Им не было жалко хором дорогих. Оделся свод неба пурпуром денницы; Народ всё молился и в страхе твердил: «О боже премудрый! Ты благ без границы, Ты милостью наши грехи победил!..»

Ворон^*

(Баллада)

Не шум домовых на полночном пиру, Не рати воинственной ропот — То слышен глухой в непробудном бору Голодного ворона ропот. Пять дней, как, у матери вырвав дитя, Его оглодал он, терзая, И с тех пор, то взором в дубраве следя, То в дальние страны летая, Напрасно он лакомой пищи искал И в злобе бессильной судьбу проклинал. Носился туда он, где люди без слез Лежат после хладной кончины: Там жертву оспорил вампир-кровосос И не дал ему мертвечины. Был там, где недавно пожар свирепел Вражды, честолюбья и злости: Там раньше другой подобрать всё успел, Ему не досталось ни кости. И вновь без добычи вернувшися в бор, Кричит он и стонет, кругом водя взор. Едва от усталости может сидеть, К земле опустилися крылья. Чу, шелест, Чу, топот!.. Рванулся лететь, Но слабые тщетны усилья. Вот ратник лихой. Засверкали глаза, И демонам шлет он молитвы: «Убей его яростных громов гроза, Иль враг наскочи и без битвы Тайком умертви, чтоб лишившийся сил, И голод и жажду я им утолил». Но тщетна нечистая просьба, промчал Спокойно ездок мимо врана. С коня соскочил он, его привязал И к хижине, мраком тумана От взоров сокрытой, направил свой путь, Исполнен надежды отрадной, А ворон всё каркал и до крови грудь Себе проклевал беспощадно. Но вот встрепенулся он радостно вдруг, Спорхнул, над конем обогнул полукруг. Как будто бы замысел злобный тая, Ему он закаркал приветно: «Смотри, как летаю тожественно я, Мне в мире ничто не заветно. Меня не тягчит беспокойный седок, Узда и удила мне чужды, Быть так же счастливым и ты бы, конь, мог, Не зная неволи и нужды. Ты так же б свободно весь мир облетал И бурным стремленьям преград не видал». Тряхнул головой благородною конь, — Понравились льстивые речи! Рванулся, но столб устоял; лишь огонь Копыта взметали далече. Вновь ворон закаркал: «Тебе ли нести Побои, позор и неволю, И ты ли не в силах во прах разнести Вождя хоть какого по полю. Как сядет твой ратник, взбесися, помчи; Срони его в бездну и сам ускачи!» На волю порывом, как злой ураган Могучим, ответил конь бурный. И, радуясь вынул безжалостный вран Несчастного жребий из урны. А в хижине радость. Там он и она, Играет он локоном девы, Она ему шепчет, прекрасна, нежна, Любви бесконечной напевы; Она ему в очи приветно глядит. Но жребий не даром блаженство дарит! Они расстаются; уж близок рассвет, И горько она зарыдала. Он завтра приехать дает ей обет, Но дева как будто узнала Таинственный жребий, предчувствий полна, Она его крестит, лобзая. Он сел и поехал; уныло она, Очами его провожая, Стоит у порога. Вдруг конь на дыбы! Заржал… и свершилася воля судьбы… Летит без наездника конь молодой. «О друг! что с тобою случилось?» И быстро бежит она тайной тропой И мертвой на труп повалилась. На нем уже ворон голодный сидел И рвал его в сладости дикой; Сбылось, совершилось… Ужасный удел Тебальда постиг с Вероникой! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

<1839>

Рыцарь^*

(Баллада)

Не жалобной чайки могильные крики, Не сонного филина грустный напев, Не говор унылый с волной повилики, Не песни тоской сокрушаемых дев, Не звуки поэта задумчивой лиры В ночи прерывают природы покой — То воин могучий над гробом Заиры Рыдает, на меч опершись боевой. Глухие стенанья несутся далеко; Бесстрашного в брани смирила печаль — Отчаянья полн, он вздыхает глубоко, И брызжут горячие слезы на сталь. «Заира, Заира! твою ли могилу Я вижу? погибла надежда моя! Молчите, дубравы и ветер унылый, Затихни, полночная песнь соловья, — Быть может, услышу хоть голос знакомый, На миг хоть увижу любезной лицо. Напрасно! нет вести из вечного дома, Всё тихо! но ты, дорогое кольцо, Поможешь мне вызвать из гроба Заиру. Волнуйтеся, реки, дубравы, поля, — Не дайте услышать уснувшему миру, Как с грохотом треснет сырая земля. Кольцом не простым я владею, — вручая Его, мне сказала она: „Талисман В нем дивный таится, из горнего края Оно вызывает, врачуя от ран“. Свершайся ж, надежда! свидание с милой, Уснувшую радость во мне пробуди, Прах, жизнью согретый, вставай

из могилы, Заира к Роланду на грудь упади!..» Не вихрь завывает, не море бушует, Не громы грохочут в седых облаках — Роланд, обнимая, Заиру целует, У рыцаря радость блистает в очах, Он счастлив… он шепчет: «Со мною, Заира, Пойдем, я покину и лавры и меч, Не буду грозою подлунного мира!» — «Нет, милый, нет, в землю холодную лечь Пора мне, простимся! мой друг, не дается Нам прав уходить из подземных утроб, Денница прекрасная скоро зажжется, Прощай, до свиданья! ты в битву, я в гроб!..» Исчезла… «Не можешь со мной ты остаться, — Так я не могу ли с тобою?.. Прости, Мой меч троегранный, с которым тягаться Боялось полмира, мне в бой не идти!..» День на небе. С громом сигнала сзывного Помчалися в битву бесстрашных полки, Но не было с ними Роланда младого. Где ж он? На кладбище, у быстрой реки Есть ветхая келья. Оттуда порою Выходит отшельник, угрюм, сановит; Он молится днем над могилой одною, А ночью всё с кем-то на ней говорит.

Водяной^*

(Баллада)

«Меня из-под солнца сманил Водяной В подводные царства Дуная, Оковано сердце броней ледяной, И стала совсем я иная: Ни черные очи огнем не горят, Ни щеки румянцем не рдеют, Ни бури желаний души не томят, Ни страсти земные не греют; И вся, как Дуная седого волна, Теперь я бесстрастна, мертва, холодна. Что мне, что могу я там вольною быть, Сквозь волны смотреть на природу Иль, ставши волной, прихотливо браздить Крылом задремавшую воду; Что отдал мне мой непостижный супруг Во власть всё подводное царство — Земное к земному влечет юный дух; Но тщетно, кляня за коварство, Прошусь я домой — он к родной стороне Дорогу забыть приказал давно мне…» — «О где твоя родина, дева, открой!» — Сидящей на бреге девице Сказал юный ратник, бесстрашный герой. Блистала слеза на реснице; Участия полный, он деву спасти Клялся и мечом и свободой. «Беги, витязь юный, скорее! прости, Иль сгибнешь, постигнут невзгодой! Меня стережет мой супруг Водяной, Найдет он везде, мы пропали с тобой!» Но он не внимает. «О радость души! В награду любви моей страстной Спасителем быть мне твоим прикажи! Твое опасенье напрасно. Куда пролегает таинственный путь, Скажи мне!» — так он умоляет. Вдруг дева упала к счастливцу на грудь И юношу страстно лобзает: Земная природа проснулася в ней, На волю из груди бьет пламя страстей. В восторге души, он недвижим и нем, Она вся любовь, восхищенье, Забыли земное; готово меж тем Ужасной грозы приближенье. Бегут, но уж поздно. Раздался в тот миг Прерывистый хохот; о горе! Всё шире и шире Дунай — и настиг, Разлившись как бурное море. И где за миг с другом стояла она, Там бьется, бушует и скачет волна.

Пир ведьмы^*

1

Темно в хате, душно в хате; Пляшут ложки на столе. Скачет ведьма на ухвате, Едет черт на помеле. Светло в хате, чисто в хате; Вышла баба из трубы, Набрала воды в ушате, Загадала на бобы. «Приходите, черти, змеи! Пир дадим, сестра-душа!» И сняла колдунья с шеи Двухаршинного ужа…

2

Ветер свищет, ветер вьется, Воет бор, ревет ручей; Вдаль по воздуху несется Стая леших и чертей. Поле стонет, поле плачет, Завывает, словно волк; По земле ползет и скачет Змей гремучих целый полк. Вползли змеи в двери хаты, Черти с шумом из трубы, Безобразны и рогаты, Повалились, как грибы.

3

Обниманья, сплетни, говор, Всякий хочет угодить; Черный уж, колдуньин повар, Стал меж тем уху варить. И покуда мыл он плошки, Все, без скрипки, без смычка, Под напев голодной кошки, Принялись за трепачка… . . . . . . . . . .

4

Славно пляшет на три сорта Сатанинская семья! И колдунья, сватья черта, От восторга не своя. Что за праздник! песни, хохот, Крик, блеянье, волчий вой, Львиный рев и конский топот, Зев и говор громовой. Любо это ей до смерти! Вдруг запели петухи, И пропали гости-черти, Не дождавшися ухи.

Непонятная песня^*

…Забываю песни муз,

Мне моря сладкий шум милее.

Пушкин

Сердито и грозно; седые валы, Как вихри, летают на буйном просторе И силятся сдвинуть крутые скалы, Смотрите, смотрите — как грудью могучей Они, разъяренные, бьют в берега! Но вот на средину отхлынули тучей, Как будто заслыша признанья врага. Как будто меж ними затеялась ссора — Ревут ураганом, громами гремят, Понять невозможно их чудного хора, Но, кажется, что-то они говорят. Кто ж знает? быть может, в тревожном волненьи Безбрежной пучины бушующих вод Есть тайные речи — и смысл и значенье. Но кто их постигнет, но кто их поймет?.. Нас волны пленяют гармонией стройной, И бурных желаний, и диких страстей. Нет, нет, не без смысла их говор безвестный! Прислушайтесь к звукам таинственных слов: В них что-то поэзией веет небесной, Как в песнях творцом вдохновенных певцов; Как будто бы слышны то вопли разлуки, То буйная радость, то к небу мольбы… Но кто их постигнет волшебные звуки, Кому же откроется тайна судьбы?.. О, если бы можно понять, хоть случайно, То, что говорят меж собою оне! О, если б ты, море, заветною тайной Со мной поделилось, поведало мне: Об чем беспрестанно, шумя и бушуя, Ты, море, так сладко душе говоришь, Об чем, то рыдая, то буйно ликуя, Порою хохочешь, порою грустишь? Открой мне, кипучее, бурное море, Тайник заповеданный, дай мне понять, Что дивное скрыто в твоем разговоре, Что бурные волны твои говорят! Их говор безвестный несется далече И чем-то высоким пленяет меня; Но если б я понял чудесные речи, Душа б утонула в восторге моя…