Том 1. Стихотворения 1838-1855

Некрасов Николай Алексеевич

«К ней!!!!!»^*

Гляжу с тоской на розы я и тернии И думой мчусь на край миров: Моя душа в Саратовской губернии, У светлых волжских берегов. Я близ нее! О рай, о наслажденье! Как на мечтах я скоро прискакал! Бывало, я имел туда хождение И словно конь почтовый уставал. Страдал тогда кровавыми мозолями… Теперь ношусь крылатою мечтой — В эфире — там — близ ней — над антресолями, — И вот тайком влетел в ее покой! Вот, вот она, души моей пиитика! Сидит печальна и бледна. В ее словах, в движениях политика, А на челе — тоска по мне видна. В ее руках цепочка с закорючками, Она от скуки ей шалит; Любуюсь я торжественными ручками, Приятен мне их белоснежный вид. Но вот она, пленительная узница, Слезу отерла рукавом… О, что со мной? Душа моя, как кузница, Горит мучительным огнем! «Не надо мне ни графов, ни полковников, — Так говорит, — останусь век вдовой, Когда не ты, божественный Грибовников! Супруг мой будешь роковой!» Запрыгал я тогда от умиления, И в пятки вдруг душа моя ушла, И перед ней повергся на колени я, И речь из уст, как млеко, потекла!.. «Ты ль это, — ты ль?.. Ивана ли Иваныча Зрю пред собой!.. Какой ты путь свершил?» — Так изрекла. «От Дона и от Маныча, С концов миров к тебе б я поспешил, Не устрашась ни верстами, ни милями! Я для тебя всем жертвовать готов! Но я не шел пешком, меж простофилями, Я прилетел», — сказал я в кратце слов… Тут обнялись мы сладостно и пламенно; Ее чело стократ я лобызал! О, в этот час растаял бы и каменный: Стихами ей экспромтец я сказал! Она меня попотчевала дулями, Я стал жевать… Но ах!.. Я пробужден!.. Где я?.. один!.. лишь мечт моих ходулями Был к ней я занесен!..

День рожденья^*

Как много дум наводит день рожденья! Как много чувств в душе он шевелит! Тот от души его благословит И проведет с друзьями в наслажденьи. А есть другой… Болезнен и уныл, Бежит под сень родительских могил И там, в пылу преступного раздумья, Его клянет и просит у небес В удел земной, как милости, безумья, Чтоб страшный день из памяти исчез!.. Безумен тот, кто рад ему; безумен, Кто упрекать и клясть его посмел. Счастлив — сей лик ни праздничен, ни думен, Кто перед ним ни вырос, ни сробел; Кому с собой ни радости беспечной, Ни горьких мук тот день не принесет; Кому шепнет, что жизнь не бесконечна, Что больше он, быть может, не придет!

<27 ноября 1840>

Скорбь и слезы^*

Мне плакать хочется… Зачем же я не плачу, Остановляю слез исход? Зачем тоску, как радость, в сердце прячу, Когда она так сердце жмет? Затем, что не хочу страданьям облегченья, — В нем скрыта новая беда: Теперь

душа полна глубокого мученья, Тогда в ней будет пустота! Средины нет — бесчувственность иль мука, А я узнал, что тяжелей… О нет! Ни капли слез, роптаний ни ползвука! Тоска, ты друг души моей! Тебя не изгоню, тебя не облегчу я, Тебя на сердце буду греть; Ты мучишь, ты томишь… и знаю, что живу я, Что должен скоро умереть!

Сказка о царевне Ясносвете^*

Цып, цып, цып! ко мне, малютки, Слушать сказки, прибаутки! Уж чего мне на веку Не случалось старику? Дай бог памяти! Гисторий Слышал пропасть! Как Егорий С волком дрался, как солдат Вдруг попал ни в рай, ни в ад; Как Руслан с Бовой сражался; Как на черте Карп катался, Как, не для ради чего, Черт взял душу у него! Как Егору да Вавиле Ведьмы ребра изломили, Как пяток богатырев Полонили сто полков, Как Ягу прибил Данилыч, Сатана Сатанаилыч Как на землю нисходил, Души добрые мутил… Как Иван коня-горбатку Заставлял плясать вприсядку, Как бесстрашный царь Макар Полонить ходил татар… Как по щучьему веленью, По Иванову прошенью Ведра на гору взошли На потеху всей земли… Как он ездил на лежанке, Как держал колдунью в банке Чернокнижник Змеулан, Страх для всех окольных стран… Знаю всё, но не об том Речь теперь мы поведем. Поведем мы речь про царство, Про большое государство, Где во время сказки сей Государь был Елисей… Елисеево правленье Было всем на удивленье, Силе вражеской назло Царство крепло и цвело: Там не слышно было мору, Ни вражды, ни заговору, Ни других каких потех, Побери их леший всех!.. Все как братья словно жили, А царя уж как любили, Так, не хваставши, скажу, И ума не приложу! Да и то сказать, еще бы Не любить его особы — Был он подданных отец, Награди его творец!.. Словно с детками родными, Он, вишь, всем делился с ними. Чуть победа, празднество — У него и пиршество! Всё бояра, всё миряна, Всё чиновные граждана Уж к нему приглашены И вповал напоены! У царя еще, окроме Этих милостей, был в доме Преогромный вечный пир Для того, кто сед и сир… Так он страждущих всех нежил… Бог за то его потешил И, по благости своей, Даровал ему детей Умных, добрых, залихватских, Проживавших в чувствах братских! Старший сын его Роман С виду был другой Полкан, Настоящим он ироем Ходит в доме по покоям, Ростом чуть ли не в сажень И красив, как вешний день… Кудри сами завивались, И усы уж пробивались, Был он уж во цвете лет, Расцветал как маков цвет… «Что, Роман-брат, не пора ли И жениться для морали? Ты уж взрослый молодец», — Раз сказал ему отец. Наш Роман потупил очи И заплакал что есть мочи, Так что сердце у царя Сжалось в виде сухаря, Так что инда все окошка В доме вздрогнули немножко… «Рад я, батюшка, жениться, Коль невеста мне случится Из каких заморских стран (Наконец сказал Роман). Только надо не простую, А царевну молодую, Чтоб была она умна, И богата, и красна». — «Правда, правда! (царь ответил.) Я еще не заприметил Для тебя, брат, по плечу. Но авось, ведь и сыщу!» На другой день совещанья Разослал царь приказанья, Чтоб немедленно к нему, Как владыке своему, Ради некого присловья Собралися все сословья, А меж тем велел он пир Приготовить на весь мир… Дело важное решиться На пиру должно: боится Царь, — не то чтоб самому Не достало тут уму, И не то чтоб из приличий, А старинный был обычай Дело важное решать, Чтоб несчастья избежать, Не нажить поклепу света, После общего совета… Пир готов великолепный, На столы напиток хлебный, Мед и прочее вино Уж давно принесено… Гости в доме кишмя кишут, От восторга еле дышат, Что пришла такая честь — За столом им царским есть… Вышел царь. Пошли поклоны, Толковали про законы, Про спокойство, про войну, Про дела и старину… Елисей вдруг с места сходит, На высокий трон восходит И оттуда речь ведет, Поклонившись наперед… «Вам, бояра и дворяна И чиновные граждана, Всем известно, что я сед, Что уж мне не двадцать лет… И для этой-то причины, Чтобы не было кручины, Чтоб всё шло у вас к добру И тогда, как я умру, — Объявляю всенародно, Что оставить мне угодно, Не в обиду никому, Трон мой царский, по уму И по росту великану, Сыну старшему Роману. Но чтоб это учинить, Надо нам его женить, Чтобы он не баловался, За чужими не гонялся, А найпаче чтоб в стихи Не пустился на грехи… Ваш совет я уважаю И затем вам предлагаю Поразмыслить и решить: Сыну ровню где найтить? Из которого-де царства, Вы скажите без коварства, Нам царевна по плечу, — А не то поколочу» (Царь промолвил ради шутки, — Он остер на прибаутки, Хоть и нету в них пути… Ну, да бог ему прости!). Тут бояра и дворяна И чиновные граждана Почесали за ушми И задумались вельми… Долго думали, корпели, Угодить царю хотели; Всяк совет давал тут свой Ради надобности той; Царь, прослушавши, «Не пара! — Отвечал им: — та уж стара, Та горбата, та бедна, Не царевна та княжна…» Лоб бояра потирали, Думать снова начинали… А мудрец один седой Лишь качает головой. «Ладно (думал он), постойте, Что вы тут себе не пойте, А как я свое скажу, Так уж, верно, угожу»; И решившись наконец, Начинает так мудрец: «Царь наш, ты наш благодетель, Счастья нашего содетель, Не вели меня казнить, А вели мне говорить…» «Говори!» — царь отвечает, И мудрец так продолжает: «Силен ты, богат и славен, Кто с тобой по власти равен? У кого такая рать, Где такая благодать, — Царства более твово В свете нет ни одного, Все владыки, все соседи Пред твоим величьем дети, И в свекрови ни одна Из их дочек не годна… Да и нет во всей природе, Ни в одном сиречь народе Нет пригодной для него, Для Романа твоего… К пользе царственной ревнуя, Обвенчать его хочу я На красотке неземной, На владычице ночной. Пречудеснейшая тайна Мне открылась не случайно, — Коли хочешь, сообщу И что делать научу…» — «Говори! да лишь курьезно, — Отвечает царь серьезно, — Разным вздором не скучай, Подарю тебе на чай…» Вновь мудрец так начинает: «В неком царстве проживает, Что за тридевять земель, Славный царь Ходинамель… У царя, окроме дочек, Есть приемыш, как цветочек Расцветает пышно он, Весь сияньем окружен… То царевна Ясносвета, — В царстве лучше нет предмета, Так чудесна, так умна, А особенно ясна! Все дивятся, что за чудо, Самоцветней изумруда, Как от месяца в ночи, От нее идут лучи… По известной мне науке Прокатился раз от скуки Я в то царство, лишь на час Отлучившися от вас… Как вошел во двор я пышный, Только было там и слышно, Что хвала ее красам, Диву дался я и сам… Столько блеску, столько жару, Что не долго до пожару! Ну диковина! дивней Не найдется в жизни сей! Вот уж, правду молвить, знатно! Только мне невероятно Что-то стало, что она, Вишь, от смертных рождена… Разум мой пришел в свирепство, Я принялся за волшебство… И недолго я гадал, Подноготну всю узнал… Умолчу, каким манером, — Не назвали б изувером! Просто молвлю, что она Не царевна, а луна… В небе скучившись дежурить, Гарцевать и балагурить И пред солнцем не хотя Унижаться, не светя, Днем она на землю сходит И в том царстве день проводит, А как солнце сходит прочь, Освещать уходит ночь… Вот невеста для Романа! Кроме царственного сана — И ведь где же? в небесах! — Важный клад у ней в руках, И богатство ее будет, — Бело озеро запрудит…» — «Ладно! (молвил Елисей.) Нарядить к царевне сей Послезавтра же посольство, Да не делать своевольства, Чинно там себя вести, Чтоб царевну привезти Без урону и изъяна Для царевича Романа… Штука славная! луна Будет в дом к нам введена! Ну, брат, честь тебе и место, Да спасибо за невесту, Ведь такой уже другой Не отыщешь под луной!..» (Говорит царь мудрецу.) «Но еще царю-отцу Нужно молвить между прочим, Что ведь этак не упрочим Мы навек себе луны (Говорит мудрец). Должны Мы к земле ее навеки Приковать…» — «Но человеки Через эти чудеса Могут выколоть глаза. С обязанием подпиской, Чтоб к земле держалась близко И являлась поскорее, Будем отпуск давать ей, Только б с солнцем не дружилась Иль с звездами не водилась; Впрочем, это уж, тово, Дело сына моего…» — Царь сказал с самодовольством И занялся хлебосольством… «Нет, неладно, царь-отец! (Отвечал ему мудрец.) Так она, у нас соскуча, Заберется в серы тучи, И попробуй-ка поди Вновь беглянку приведи!.. Нет, чтоб было безопасно, Средство знаю я прекрасно: Есть чугунное кольцо Здесь со мною налицо. Вот царевич (тут до стану Он согнулся в честь Роману), Вот возьми! да береги, Уничтожить не моги! Поезжай ты сам в те страны, Я коня тебе достану, Да такого, что он в час Донесет тебя как раз… Как вспылят у вас сердечки, Да захочется колечки Друг у друга променять, Это ей изволь ты дать; Ей оно вопьется в руку, Но не бойся, стерпит муку… Но зато, ручаюсь я, Будет целый век твоя…» Царь радехонек до смерти. «Не вмешались бы тут черти!» — Говорит он… Славный пир Тут пошел на целый мир, В честь блистательной надежды; Наконец сомкнулись вежды; А царевич наш Роман Был уж близко чуждых стран… Пречудовую свиньюшку, Ростом в сдобную ватрушку, Подарил ему мудрец. Вот и к царству наконец Наш царевич подъезжает, Тут свиньюшку оставляет И идет себе пешком В преогромный царский дом. В нем и роскошь, и богатство, И устройство, и опрятство, И различных тьму красот Сам колдун не перечтет… У дверей стоит прислуга Вся в убранстве из жемчуга, Так как жар вот и горит, По-гишпански говорит… Между ними тут Емеля… «Где царя Ходинамеля (Говорит Роман) найти, Укажи — да проведи!» Тут прислуга подскочила И царевича спросила, Кто он родом и отколь, Не саратовская ль голь, И не с вражьего ль навета Прикатил к ним до рассвета? Но с почтением потом Отступили чередом, Поклонились и к царю Дали путь богатырю… «Ну-тка, царь Ходинамель, Оставляй свою постель! (Закричал дурак Емеля И толкнул Ходинамеля.) К нам царевич из чарморя Прикатил размыкать горе, Угощенье припаси Да садиться попроси!..» Не расслышав хорошенько, Рассердился царь маленько И, вспылив на дурака, Дал в загривок тумака… Вдруг он делом спохватился, Как надлежит извинился, И с царевичем они Уж осталися одни… Тут Роман потупил очи И заплакал что есть мочи, Слезы вытер рукавом И речь начал так потом: «В наше малое поместье Донеслося, царь, известье Из огромного твово, Что дивней нет ничего Среди всех пределов света, Как царевна Ясносвета, Дочь названная твоя, Ей в мужья гожусь ли я? Согласишься ль ты — не знаю, Но к ней страстью я пылаю, Хоть не видел никогда». («Ну, да это не беда, — Коли с неба, так уж видно, Что ей мужем быть не стыдно», — Он подумал про себя…) — «Я и дочку для тебя Уступить готов любую, Хоть старшую, хоть меньшую… У меня их богатель! — Отвечал Ходинамель И воскликнул что есть силы: — Эй вы, дочки мои милы! Мы, сударыни, на час К нам в беседу просим вас…» Только вымолвил, девицы Прибежали из светлицы И все стали у стены… «Ну, которую в жены Ты, царевич, завоюешь Или всех их забракуешь?» — Царь сказал… Роман взглянул: «Знать, мудрец меня надул, Или я теперь в угаре: Тут такие инда хари, Что за чертовых сестер Их признать — так не позор!» — Так Роман себе помыслил, Их по пальцам перечислил… Вдруг на самом на краю (Я от вас не утаю: Он в тот час немного струсил, Так его переконфузил Ясносветы чудный взгляд!) Видит: два глаза блестят, Самоцветный словно камень, Словно звезды, словно пламень! «Та, та, та! Так вот она Уж доподлинно красна, Правда, в ней уж столько жару, Что недолго до пожару…» — Он подумал… Зорких глаз Не спускал с нее он час, Поразмыслил, постыдился, Да по горло и влюбился. «Уступи ты мне вот эту, Сиротинку Ясносвету, Уж куда мне до другой, Удовольствуюсь и той!» — Так Роман сказал с усмешкой, Царь же думал: «Глуп как пешка Он, урод, молокосос, Слеп он вовсе или кос, Хорошенько я не знаю, Лишь того не постигаю, Отчего не дочь мою Он берет в жену свою… Пусть же нянчится с девчонкой!..» «Коли хочешь, будет женкой Ясносветочка твоей, Приказать не смею ей, А даю свое согласье», — Он сказал… Роман от счастья Чуть в безумство не пришел, Чепухи не замолол… Но опомнился… К невесте Подошел с царем он вместе И его женою быть Стал красавицу просить… Ясносвета оробела, С изумленьем посмотрела, Раскраснелась как заря И с согласия царя Наконец ему сказала: «Что охота вдруг припала, Да и видано то где — На безродной сироте Сыну царскому жениться?.. Но должна я согласиться, Коли дело уж давно Без меня порешено…» Тут Роман кольцо снимает, Ей на руку надевает, А ее берет себе; И, покорствуя судьбе, Царь чету благословляет И, меж прочим, прибавляет: «Но ты знаешь ли — она Ведь как нищая бедна? Я не знаю ее роду, По двенадцатому году В плен была она взята И в дворец мой принята… Я даю ей хлеб лишь с солью, Ты берешь ее голь голью…» «Ладно, — думает Роман, — Не глумися, бусурман. Или ты и сам не знаешь, Что из царства отпускаешь Драгоценный, чудный клад; Ладно, буду я богат, Ведь луне сребра и злата Занимать, я чай, не надо — Царства купит ваши все Тем, что есть в одной косе…» Помолившись, поклонившись И радушно распростившись, Царь с царевной молодой Отправляется домой. Между тем царь Елисей Называть велел гостей, — Предан радостной надежде, Ходит в праздничной одежде, Приказанья отдает Да застольную поет… День к полудню стал склоняться — Гости начали сбираться, И меж множеством гостей Прикатил царь Пантелей, Пожилой, не политичный, С Елисеем закадычный, Приглашенья он не знал, А нечаянно попал… Притворяться не умея, Царь в сторонку Пантелея Вдруг отводит и тишком Говорит ему потом: «Поздравляй, брат, поскорее Ты с невесткой Елисея! Сына, братец мой, женю, И на нынешнем же дню!.. А невеста — так уж чудо! Самоцветней изумруда, Лучше б я и не желал, — Разве ты бы дочь отдал, Так задумался б немного…» — «Ох! давно, по воле бога, Дочь погибла у меня, Даже как, не знаю я. Делать нече! Не вернется, Только плакать остается, А охотно бы Роман Был в мужья ей мною избран», — Так ответил со слезами Пантелей и рукавами Ну-тка слезы утирать, Чтоб тоски не оказать… Елисей великодушный Сам завыл, как малодушный, Пантелея утешал И потом ему сказал: «Что касается до сына, То счастливый он детина, Ведь, поверишь ли? луна Будет, брат, ему жена… Всё небесное пространство На одно лишь ей убранство, Вишь, в приданое идет: Целиком небесный свод Ей с морями, областями, Поселеньями, садами, С кормной птицей всех сортов И скотиной всех родов, — Будет тут тряхнуть червонцем! Только жаль, что вместе с солнцем Ей придется всем владеть И сношенья с ним иметь… Впрочем, что же, бог помилуй! Как войдем мы только в силу, Можно, знаешь, и тово… Рати двинуть на него… Не большая ведь персона, Да и светит-то как соня, Не заботясь ни о чем, Ну да мы его пугнем!» Молча слушал Пантелей То, что баял Елисей, И потом сказал с улыбкой: «Ну, смотри, брат, как ошибкой Не вломися в чепуху, Уморишь всех со смеху… Есть ли месяцу причина Выходить за твово сына? Да притом и небеса Без него что за краса!..» Елисей вельми серчает И, подумав, отвечает: «Что сказал, то докажу, Всех на свете пристыжу». Тут он всё пересказал, Что мудрец ему сказал. Пантелей пожал печами. «Славны бубны за горами», — Он подумал, а потом Занялся и пирогом… Так прошло около часу, Елисей напился квасу И хотел ложиться спать На дубовую кровать, Вдруг, обрадованный, слышит: У ворот свиньюшка дышит Так, что ажно всё дрожит. Елисей туда бежит, Сына у двери встречает, Лобызает, обнимает, А Роман вместо ответа: «Вот царевна Ясносвета», — Говорит ему, и он Отпускает ей поклон… Сердце пляшет от блаженства У царя! Все совершенства, Всё, чем славен женский пол, В Ясносвете он нашел. Весть гремит меж тем в народе, Что луны теперь в природе Уж не будет, что она За Романа отдана. Кто шататься в пьяном виде Ночью любит, тот в обиде Был при случае таком; А кто любит царский дом, Тот в сильнейшем был восторге, И в трактирах, и на торге, И в домах, и на дворах Пел с восторга, так что страх… И придворные того же Были мненья: всех пригожей, Всех яснее, всех белей, И прекрасней, и умней Все царевну признавали Да из чарок попивали… Лишь один царь Пантелей Что-то не был веселей… Без любви и без привету Он смотрел на Ясносвету, И так пристально смотрел, Что самой ей надоел… Чтоб скорей окончить дело И кутить опосле смело, В честь счастливому концу, Молодых ведут к венцу… Обвенчали по порядку… Чуть не пляшет царь вприсядку, Так он счастью сына рад! «Был я (мыслит он) богат, А теперь уже найпаче Буду впятеро богаче… Что за нужда, коль темно Будет в небе всё равно!.. И кому это обидно, Что луны не будет видно?» Молвит всяк, уняв тоску: «Знать в бессрочном отпуску, Знать, светить ей надоело, За другое взялась дело», — Потолкуют да потом И забудут чередом… От того их не убудет… Перву ночь теперь не будет В небе сумрачном луны, Диву даться все должны!.. Да и сам я подивуюсь, На невестку полюбуюсь: «Что, голубушка, сидишь На земле, а не глядишь Уж, как встарь бывало, с неба, Словно с год не евши хлеба…» Солнце красное садится, Люд крещеный веселится… Попиваючи винцо, Царь наш смотрит на кольцо На руке у Ясносветы И поет ей многи леты… Все спокойны, все поют, А найпаче того пьют… Царь лишь только Пантелей Не стает всё веселей… То глядит на новобрачных, То теченье облак мрачных Мутный взор его следит… Елисей ему твердит: «Что ты братец, что невесел, Что ты голову повесил?..» И уходит от него, Не добившись ничего… Там с придворными толкует, Как он солнышко надует, Как приданое луны Получить они должны, И потом, смеясь свирепо, Обращает взор на небо… Вдруг он видит: в небеса Всходит свету полоса… Он попристальней глядит… Вот летит, летит, летит, Светом радостным блистает И на небо выплывает, Миловидна и красна, Словно прежняя, луна. «Различать я не умею (Говорит он Пантелею, Указав на высоту), Эту как зовут звезду?..» Пантелей глядит, хохочет, Елисея так порочит: «Ну, брат сделал ты чуху, Уморишь всех на смеху, Это просто ведь видна Настоящая луна…» — «Как!» — царь в бешенстве взывает, Мудреца тут призывает, Задает ему допрос. А мудрец, повеся нос, Елисею отвечает, Что он сам того не знает… В это время и все гости Небо взвидели; со злости Стали жалобно кричать, Что луна мешает спать, С мест своих все поскакали, Толковали, рассуждали И кричали так, что дом Обернули кверху дном… Сам царевич в изумленьи С места встал; как привиденье, Помутился, побледнел И на небо поглядел… А меж тем с большим свирепством Царь ругался над волшебством, Проклинал его как мог, Да простит ему то бог! «Чрез ошибку эту злую Взяли, может быть, простую Девку мы себе в родство (Говорит он). Шутовство, Что ли, это, в самом деле? Обмануть, что ль, нас хотели?» И, серчая, что есть сил Всю вселенну царь бранил… А меж тем царь Пантелей Делал во сто раз умней… С Ясносветою несчастной Что-то баял он согласно, Всё об чем-то вопрошал, Что-то всё припоминал… Знать бы было интересно, Да, на грех, то неизвестно… Наконец царь Пантелей Вдруг упал на шею к ней: «Дочь моя! мое рожденье, Небесам благодаренье! Вновь ты мне возвращена!» — Говорил он, а она Так и падает на шею Со слезами к Пантелею… Тут подходит Елисей: «Неужель отец ты ей?» (Вопрошает). «Да, она Точно та, что пленена Встарь была Ходинамелем». Одурманен, словно хмелем, И Роман пришел в тот час, Объяснилось всё как раз, Все четверо обнялися, Быть век в мире поклялися, Безобидно проживать Да деньжонки наживать. Снова кубки заблистали, Пить прилежней вдвое стали, И пошел такой тут пир, Что не знал подобных мир. Я там был три сряду ночи, Ел что было только мочи, За стаканом пил стакан, А всё не был сыт и пьян…

1841

Табак^*

Табак не признан модным франтом, Но человек с прямым умом, Писатель с истинным талантом Живут, как с другом, с табаком. Нос образованный и дикий Его издревле уважал, И даже Фридрих, муж великий, Табак в карман жилетный клал. Наполеон пред жарким боем Им разгонял свою тоску, И вряд ли б он прослыл героем, Когда б не нюхал табаку. Табак смягчает нрав суровый, Доводит к почестям людей: Приятель мой через _бобковый_ Достиг _известных степеней_. Табак, наш разум просветляя, Нас к добродетели ведет; И если, трубку презирая, Весь свет понюхивать начнет, Добро, как будто в мире горнем, Здесь процветет с того числа И на земле табачным корнем Искоренится корень зла.

Актриса^*

На сцене я для всех загадка: Иначе действую, хожу, Смотрю так весело, так сладко, Что хоть кого обворожу. Но посмотрите за кулисы, Там изменяюсь я тотчас — Театр, актеры и актрисы Не то на деле, что для глаз! Что вас в театре занимает, Что вас из кресел и из лож Так веселит, так поражает — Всё подражание, всё ложь! У нас поддельные картины, Умны мы — от чужих речей, Природа наша — из холстины, А солнце наше — из свечей. Рассчитаны движенья наши. Суфлер — вот наше волшебство, И сами мы, кумиры ваши, — Актеры, больше ничего! За нами можно волочиться В честь нашей славе и красе, Мы даже любим тем гордиться — Мы те же женщины, как все. Поклонников у каждой вволю, На сцену явится едва! И на мою, признаться, долю Их также есть десятка два! Они болтливы все, любезны, И даже остры на полдня, Притом они мне и полезны: Они так хвалят все меня! В честь мне дрожат в театре стены От их здоровых, крепких рук, А я за то порой со сцены Им глазки делаю — всем вдруг!

1842

Песнь Марии^*

Из драмы «Материнское благословение»

В хижину бедную, богом хранимую, Скоро ль опять возвращусь? Скоро ли мать расцелую любимую, С добрым отцом обнимусь? Бледная, страшная, в грезах являлася Мать моя часто ко мне, И горячо я с мечтой обнималася, Будто с родимой, во сне!.. Сколько, я думаю, к горю привычная, Мать моя слез пролила… Если б отсюда она, горемычная, Речь мою слышать могла, Я закричала б ей, — пусть не пугается: «Жизнь для меня не тошна. Матушка! дочь твоя с горем не знается: Замуж выходит она!»

«Внизу серебряник Чекалин…»^*

Внизу серебряник Чекалин Свои изделья продает, А наверху Земфира Пален, Как милый розанчик, цветет.

1843

Портреты^*

1

Суд современный, грешный суд — В нем судьи слепы, словно дети, Он то решает в пять минут, На что потребно пять столетий! Людей-гигантов каждый год У каждой множество эпохи, А как потомство наведет Свои правдивые итоги — Увы! огромная толпа Редеет, чуть не исчезает!.. Судьба на гениев скупа, Она веками их рождает!..

2

Подчас войдет случайно в моду Поэт, актер иль музыкант, Который сам не думал сроду, Что дал господь ему талант. Но вот о нем все закричали И докричались до того, Что бюст счастливца изваяли, Великим прозвали его… А он? Он с бюстом чудно сходен: Он так же точно, как и бюст, Формально никуда не годен, Ни в чем не грешен, тих и пуст!

3

С кого не пишем мы портретов?.. Богач, без мозга, без души, Нам задал несколько обедов — Скорей портрет с него пиши! Тотчас чудес о нем наскажут, Опишут жизнь его в два дни И исторически докажут, Что он Горацию сродни. Полна хвалами биографья, Где строчка каждая ложна И где жена его Агафья Агатой важно названа…

4

Иной полвека делал зло, Труслив, бессовестен, продажен, Но счастье плуту повезло, И вдруг он стал спесив и важен. У всех поклонников своих На стенках тщательно повешен, Он на портрете добр и тих, Как агнец, кроток и безгрешен, Но разгляди его вполне, В оригинале — не в картине: Ему б висеть не на стене, Ему висеть бы на осине!

5

Иной, напротив, щедр и знатен, Прилично вел себя всегда, И громких дел, и черных пятен Равно душа его чужда. Он добр и пуст, и слава богу! Ему зевать бы да толстеть, Но и к нему нашло дорогу Желанье — в рамке повисеть. Занятий не берет он в руки, Чужим умом дела ведет, А сам от праздности и скуки Свои портреты издает…