Том 13. Стихотворения

Гюго Виктор

Папа

Тревожный ропот я почуял в этой мгле.

Патриарх

Корабль идет ко дну, а вы на корабле Ослепли, рулевой? О, не стремитесь, отче, Навстречу гибели, по направленью к ночи!

Папа

Я к жизни путь держу.

Патриарх

Придется дать ответ.

Папа

Да!

Патриарх

Небо вспомните! Вы падаете.

Папа

Нет! Я ввысь иду!

Епископы

Он слеп!

Папа

Нет! Все я вижу ныне! Я говорю: я был на золотой вершине, На троне восседал, вдыхая фимиам Средь песен праздничных, среди эпиталам; Но пало на меня, стоящего над всеми, Душ человеческих огромнейшее бремя, И я сказал себе: «С вершины вниз спустись; Лишь низойдя с высот, подымешься ты ввысь». Поддержка догматов, опора церкви божьей — Лишь

наши слабости. Так надо быть им все же Хотя бы чистыми! О братья, наблюдал Я поношения, и часто я видал Ущерб правдивости и кривды нарастанье. Я думал: «В небе тьма. Повсюду злодеянья. Один виновник есть, и ждет его судья». Зыбучие пески неправды видел я, Дремучие леса я видел преступленья, Разврата оргию, невинности паденье. И я сказал себе при виде двух миров, Где мерзких маклаков полно и шулеров: «О нечестивый поп, склоненный над мошною, Судья, с преступником сошедшийся ценою, Цыганка, девушка с безумным взором, — чью Вы душу продали? Свою? О нет — мою!» И в страхе я бежал. Растет во мне желанье Из сердца своего извергнуть злодеянье; Хочу благословлять, дать божески дышать, Спасать…

Патриарх

Ваш долг — разить!

Папа

Нет, предостерегать!

Патриарх

Бог — мститель…

Папа

Нет, Христа я помню страстотерпца.

Патриарх

Король…

Папа

Такой престол мне вовсе не по сердцу, Который троном стал. Какой разврат! Христос Над миром царствует и нищ, и наг, и бос. А королевский сан — ведь это отреченье От власти над душой. Мое вооруженье — Тростиночка Христа. Коль стану князем я, — Лишь скипетр получу, чтоб быть, как все князья, В глазах людей царьком, другим царькам послушным, Дрожащим за престол, хитрящим, двоедушным. Опасно пастырю державу приобресть — В ней раболепия гнуснейший привкус есть. Я не хочу казнить, и я не принимаю Участия в войне. Сидеть я не желаю Среди властителей, — у них на лицах мрак. Поймите: я люблю! И чувствую я, как Во мне рождается живительное пламя.

Епископы

Умей нас возглавлять, последовав за нами! Чтоб нас вести с собой, иди, куда и мы.

Папа

Вовек не будет так! Ушел из вашей тьмы Я, отвращением и ужасом охвачен. Пускай не говорят: «Земля! Он был назначен Одну высокую идею охранять, Светлейшую из всех, которые сиять Могли когда-нибудь над этой глубочайшей Пучиною сердец. Он маг был величайший. Наперекор смерчам, что, налетев на нас, Мгновенье властвуют и пропадают с глаз, Он, этот человек, посредником являлся Меж небом и землей; он связью оказался Меж тихой пристанью и трепетом ветрил, Меж бездной и людьми лучом он света был Как! Только потому, то лживые кумиры — Все эти цезари, владыки, триумвиры, Князья и господа, которым несть числа, Все идолы, каких удача вознесла, Кому везет в бою иль повезло родиться, Все темные, как ночь, сиятельные лица Пришли за ним, за тем, кто бдит и у кого Иных здесь нету прав сверх права одного — Осанну возгласить и указать при этом На душу вечную, рожденную рассветом, На сына ясных зорь, который должен там Оплакивать все зло, весь смрад, присущий нам, И средства измышлять, чтоб дать нам свет прощенья, — О, только потому, что эти принцы, тени, Любители огня, и пепла, и руин, Пришли к священнику, и каждый властелин Кричал: «Ты с нами будь!» — по этим вот причинам Он стал подобен им и на торгу бесчинном В часы, когда весь мир отчаялся в ночи, Задумал продавать небесные лучи Он покупателям в могильном облаченье! Даритель света, он, посланник провиденья, Права народные владыкам продавал, Вулкан благословлял, рабами торговал, И справедливостью, и честью, и законом; Молился за убийц, проклятья слал казненным, В голубку повелел он молнии метать, Христа он заставлял слугой Аттилы стать!» Как! Это обо мне кричат, меня позоря: «Хранитель наших душ, он растерял их! Зори Вставали в небесах, но продал он рассвет, Звезду рассветную растлил он!» Нет! О нет!

Патриарх

Вы богохульствуете, папа!

Папа

От гордыни, Священник, откажись! И ты, алтарь, отныне Сияй без золота! О, кровь из ран Христа! Кто смеет, господи, замкнуть тебе уста? Заговори! Все ждут твоей правдивой речи! Ты, обездоленный несчастный человече, Владей своим добром. И душу возымей, Народ! И есть права у женщин и детей! — А вы, священники, за мною поспешая, Учите истине, что я провозглашаю: Будь сердцем прост, умей под ясным небом жить Вблизи своих детей, чтоб к богу ближе быть. Тем величавей храм, чем пастырь духом кротче.

Все вокруг папы замирает и исчезает.

Как! Ни священников, ни храма! В бездну ночи Все скрылось! Вавилон вот так когда-то весь Разрушился. И я — один во тьме.

Голос из бесконечности

Я здесь!

ЧЕРДАК

Зима. Нищенское ложе. Бедняк, его семья.

Бедняк

Не верю в бога я!

Папа

(входя)

Ты голоден.

(Разламывает хлеб и отдает половину бедняку.)

Бедняк

Кусочек Дай и ребенку.

Папа

(отдавая остальное ребенку)

На!

Ребенок

Как вкусно!

Папа

(глядя на ребенка)

Ангелочек! Благословлю его!

Бедняк

Как хочешь…

Папа

(высыпая содержимое

своего кошелька на нищенское ложе.)

Можешь взять. Купи белья.

Бедняк

И дров!

Папа

Одень дитя, и мать, И самого себя. О брат мой, жизнь сурова! Тебя бросает в дрожь от холода такого. Работу дам тебе, воспрянет вся семья. Теперь поговорим о боге.

Бедняк

Верю я!

ПАПА ПЕРЕД ТОЛПАМИ

Из глубины ночей, в печали и в тревоге, Придите все ко мне, кто нищи и убоги, Кто проклят, побежден! Ко мне, я говорю! Я ваш! Один из вас! О толпы, я горю Пыланьем вашего смертельного озноба. Я ваших каторг раб. Готов служить до гроба Я рабству вашему. Я, первый средь владык, Последний между вас. Воистину велик Вид вашей нищеты святой и вопиющей. Как ни старается добро творить имущий, Но ближе к богу тот, кто голоден и бос; Чем небеса темней, тем больше звезд зажглось! Люблю я вас, как сын, и лишь по той причине Я — пастырь и судья над пастырями ныне. Я лишь бедняк, стремлюсь я всем принадлежать! Несчастные! Ко мне! Хочу я кротким стать. Но помогите же! Разделим все — и холод, И голод, и посты. Средь молодых я молод, А между стариков глубокий старец я, И прадед я отца, и всех детей дитя. Все ваши возрасты в себе я воплощаю. О сыновья мои, в себе я совмещаю Все вожделения и каждый аппетит: Как агнец, лакомлюсь побегами ракит, Но и влекут меня лишенья, слезы, боли; Во всех страданиях иметь хочу я долю; Хочу отведать я от всех земных тревог. Ведь всеобъемлющ я, хотя и одинок. Все дай мне, нищета: дай мне свой день голодный, И кочки мостовой, и свой очаг холодный, Помойки, синяки, и жесткость тюфяка, И небо звездное дай вместо потолка. О неимущие, всё дайте мне! В чахотке, В лохмотьях и в крови, пройдя сквозь все решетки, Дойдите до меня! Несите, бедняки, Все ваши горести, обиды, гнойники, Чтоб вашу ночь я днем сменил хотя б отчасти И превратил в любовь все беды, все несчастья! Придите, жалобы, рыдания и злость! О братья, спорить мне с несчастьем довелось, И мы по-своему судили, каждый здраво. Несчастье каялось, я говорил: «Ты право!» Оно винилось в том, что плачут от него, Но в этом-то и есть несчастья торжество — Что любят тем сильней, чем мучались жесточе. Несчастье — небеса, но под покровом ночи. У вас — мучения, лекарство — у меня. Я честолюбец. Взять хотел бы души я… Но ничего б не спас! О нищета, вот где ты! А вечность ото всех потребует ответа! Перед лицом того, кто ждет за гробом нас, Весьма рискованно предстать в вечерний час Вот так, без ничего, без всяких оправданий. О, дайте, бедняки, мне часть своих страданий! Я ваш помощник, друг. Так будьте же со мной, Проказа, бедность, скорбь, и всех болячек гной, И те, кто без надежд, и те, кто вне закона, И сонм погибших душ, и разум помраченный! Увечья, скудости, разбитые сердца — О, все это мое! Мученьям нет конца; Родятся на земле они всегда, повсюду. Так пусть же окружен и здесь я ими буду, И перед господом предстану я с земной Несчастной беднотой. Так будьте же со мной, Все проклятые, все достойные презренья.

Все несчастные окружают его со всех сторон.

Прохожий

Что делаешь, старик?

Папа

Коплю я сбереженья.

НЕПОГРЕШИМОСТЬ

Ах! Я непогрешим! Ах, мне лишь одному Все ясно. А господь? Неведомо ему, Что ведал Галилей, знал Кеплер, понял Ньютон. Все недостатки в нем: гневлив, завистлив, лют он. Он сбился с толку там, под сводами из звезд. Не возражает он, чтоб солнце под арест Взял человек. О, бог! Весь мир он проклинает За кражу яблока. Он громом поражает Вслепую, наугад; охоч он до смертей; На волю выпустить готов он всех чертей. Мольеровский Альцест прочел бы наставленье Отцу небесному. Дает господь прощенье Кровосмесителям, а с бедными — жесток. Разрушив весь Содом, он Лота уберег. Свой лицемерный рай он дополняет адом. Он противоречив бывает сплошь и рядом И в дьявольский огонь суёт своей рукой Сонм негорящих душ! Ах, вздумал род людской Такого господа дополнить, исправляя! Я бога этого прекрасно представляю: Восстав из хаоса, людей казнит он зря. Он слеп в своей ночи. Он ждет поводыря. Сего поводыря ему мы подыскали И верим: несмотря на скептицизм Паскаля И отрицания Вольтера, наш господь Кой-где препятствия сумеет побороть. Я, папа, божий пес, но убедился все же, Что зорок человек и слепы очи божьи! Насмешка мрачная! Обида небесам! Так папа говорит. Он лгать не может вам. Все безошибочно, что папа изрекает. Непогрешимостью суровою сверкает Его верховный взор. Ночь, пощади людей! Быть человеком; быть игрушкою страстей; Быть хрупче стебелька; встревоженным прохожим Брести по сей земле, по зыбким бездорожьям; Быть дуновением; быть рябью, что дрожит На водяной струе, которая бежит; Ничтожной тенью быть, томимою желаньем Ничтожный вызвать шум… О, быть таким созданьем, Висеть над бездною и мнить, что выше нет Вершины, чувствовать ужасный свой скелет Под плотью жалкою — и говорить при этом: «Бог, равен я тебе. Я вечен. Правлю светом. По одиночеству я на тебя похож. Мы, — папа и господь, — совсем одно и то ж Над этим вот Ничто, что всеми Всем зовется И лишь для нас Ничем навеки остается. Ты ведаешь конец, я знаю цель и суть. Держу тебя в руках. Умею отомкнуть Тебя своим ключом. О, темный бог, до дна я Всю глубину твою постиг. Лишь я сияю Во мраке вечности. Не ошибаюсь я. Вершить по-моему — обязанность твоя. И если истину какую возглашаю — Все этим сказано! И если я решаю, Что должен ты, господь, быть чем-то разъярен, То я установлю порядок, и закон, И точку, где, свое отринув милосердье, Наморщишь грозный лоб ты под небесной твердью». Да! Колесница звезд стоит на двух осях — То папа и господь! О солнце в небесах, Что можете сказать вы о непогрешимом Наместнике творца? Порядок, данный Римом, Вселенную попрал. Что скажешь ты о них, О небо грозное, — о мудрецах пустых, Над тайной тайн твоих которые глумятся И земляным червем дополнить бога тщатся?