Том 2. Стихотворения 1917-1920

Бедный Демьян

XVIII

Пленных грусть взяла сначала, Как их родина встречала. Даже добрая Москва Накормила их едва. Тем кормила, что имела, – Приютила и одела, Дав иному сапоги С барской, видимо, ноги, А другому так, обноски… Всем – табак и папироски, Денег малость на завод. Бедный мы теперь народ! Где ни кинься – недохватки, Проедаем все остатки. А остатки-то – увы! – Всем известно, каковы: Что народными трудами Накоплялося годами, Царь ухлопал на войну. Обобравши всю страну, Богачи не горевали, Знай, карманы набивали, Им – воюй хоть сотню лет; Мы ж несем теперь ответ За чужое дармоедство: От былых господ в наследство Получили мы дыру. Прежде жили не в жиру, А теперь того похуже, Что ни день, нужда все туже, Но, барахтаяся в ней, Все же ждем мы светлых дней Пусть враги шипят злорадно, Дескать,

все у нас неладно, – Дескать, как мы ни вертись, Нам без них не обойтись: С подлой робостью старинной К господам придем с повинной, Разобьем пред ними лбы, Их покорные рабы, – Проявив покорства знаки, Как голодные собаки, Будем выть на все лады, Чтоб спасли нас от беды, От беды – лихой напасти Наши «праведные власти», Вновь на шею севши нам, Распрасукиным сынам!

XIX

Так враги шипят ехидно. Там, что будет – будет видно. Трудно нам – чего трудней! Наша воля с первых дней Вражьи встретила рогатки. Мы еще кровавой схватки Не окончили с врагом: Мироеды нас кругом Осаждают силой темной, Ратью сбродною, наемной, Состоящей из бойцов – Дураков иль подлецов. То – враги в открытом поле. Но средь нас еще их боле: Сволочь, где ни посмотри. Червь нас точит изнутри. Эту гнусную заразу Трудно, братцы, выгнать сразу: Болью старою больна Наша бедная страна. То, что портилось веками, Нынче голыми руками Нам исправить в краткий срок – Трудный все-таки урок. И нужны не год, а годы, Чтобы сладкий плод свободы, Крепкий, сочный, зрелый плод, Наконец, вкусил народ.

XX

Петр в Москве не засиделся, Ко всему он пригляделся И усвоил дело вмиг. Прихватив газет и книг, Петр Костров в деревню едет, Всю дорогу ею бредит: «Не узнать, поди, ее! Вот когда пошло житье!» Разговор идет в вагоне: «Жизнь какая, братец, ноне? „Откровение“ прочти; Сходство полное почти. Комиссар у нас-то выкрест. Говорят, пришел Антихрист». «Где?» – «В Москве. Отец Кирилл, Поп наш, людям говорил, Что легко узнать по знакам…» «Верь поповским всяким вракам. Был у нас отец такой…» «Ну?..» – «Ну… вечный упокой. Пойман, значит, был с поличным, Пулеметчиком отличным Оказался… Бунтовал… Нас подвел и сам пропал». «Тож у нас был бунт недавно. Дурака сваляли явно. Вспомнить срам, за кем пошли. Благодетелей нашли: Поп, урядник, бывший стражник, Писарь – взяточник и бражник, Старшина. Как на подбор!..» Петра слушал разговор, Слушал, вглядывался в лица. «Жизнь… все та же небылица!»

XXI

Ельник… речка… три избы… Телеграфные столбы… Переезд… шлагбаум… будка… Баба с флагом и малютка… На высоком берегу Деревушечка в снегу… Вся картина так знакома! Петра шепчет: «Дома!., дома!..» Сердце радостно щемит. Поезд грохает, гремит, Поезд ходу убавляет… Петра шапку поправляет… Сердце замерло в груди… Стоп, машина! Выходи! Вышел Петр на полустанок, Видит пару чьих-то санок И обмерзших мужиков. Ждут, должно быть, седоков. «Петра!..» – «Мать честная, ты ли?» «А? Узнали, не забыли?» «Чать, делили хлеб да соль. Как забыть! Из плену, что ль?» Обнял Петра дядю Клима И кривого Питирима. Дядя Клим пустил слезу: «Лезь-ка в сани… Я свезу… Настрадался ты, миленок… Помню, брат, тебя с пеленок: Препотешный был малец». «Как мои там – мать, отец?» «Расскажу потом, дорогой… Ну, лошадка, с богом! Трогай!..»

XXII

Едут час и едут два. Клим скупится на слова. Стала Петру брать тревога, Петр взмолился: «Ради бога, Развяжи ты, Клим, язык. Говори мне напрямик. Без уверток, без обману, Всех ли дома я застану? Чтой-то ты, видать, юлишь». «Ну, скажу, коли велишь. Все, голубчик мой, от бога… На кладбище всем дорога. Помер, значит, дед Нефед, А за ним старуха вслед. Упокой, господь, их души!..» «Ну, а как здоровье Груши?» «Это ты насчет жены? Баба, брат, не без вины… Проучить придется малость». «Что такое?» – «Знамо, шалость… Закружилась голова. Потерпела года два, А потом… того… свихнулась. Кой-кому тут приглянулась». «А кому?» – «Да ну их к псам! Разберешься после сам. Есть ребенок… годовалый. Петр, смотри, ты славный малый, Лютым зверем не нагрянь. Все, брат, бабы нынче – дрянь!»

XXIII

Петр вошел в свою избенку. С воплем кинулась к ребенку Ошалевшая жена: «Петр… не трожь!.. Не трожь!..» «Не трону». Сел бедняга под икону, – Опершися на кулак, Просидел всю ночку так. Кисло пахло от пеленок. Голосил вовсю ребенок. Груша

с каменным лицом Наклонилась над мальцом, Неподвижная, немая, Ничего не понимая. Петр сказал: «Орет… Уйми… Что сидишь-то? Покорми!»

XXIV

Прожил дома Петр с неделю. Голова – что после хмелю. Не осмыслишь ни черта: Та деревня иль не та? Те же сходы, как бывало: Крику много, толку мало. Тянут, кто во что горазд. Но кто раньше был горласт, Стал теперь горластей втрое. Шум – как бы в осином рое. Подло, тонко и умно Кулаки поют одно. Бедняки поют другое. Все исходят в диком вое: Кулаков четыре-пять, А никак их не унять, – Никакого с ними сладу. День проспорив до упаду, По домам идет народ. Новый день и новый сход, И на сходе так же точно Кулаки вопят истошно: «Братцы, бог-то есть аль нет? Аль на небе тож… Совет? Братцы, спятили вы, что ли? Ошалели все от воли: Воля вам права дала Раздевать нас догола? Раздевайте, леший с вами, С вами, с вашими правами! Разоряйте нас дотла, До последнего кола. Вам-то легче, что ли, станет? А как черный день настанет, Кто спасет вас от сумы? Кто вам денег даст взаймы? Мы ли были вам врагами? Не ссужали вас деньгами И зерном и чем могли? Этим вы пренебрегли? Все добро забыли наше? Власть советская вам краше? Чем вам так она мила? Что досель она дала? Насулила – эвон – горы! А пока… дерет поборы. Обобравши «кулаков», Стала стричь «середняков», Чтобы после, как известно, Всех обобранных совместно Под один подвесть ранжир, Снявши с них весь «лишний» жир. Пусть побольше будет голи! Что ж, такой вы ждали воли? Справедливость в этом, что ль, Чтобы все сошли на голь?

XXV

Власть советская… Подите, У соседей поглядите. Разве Муромский уезд Так, как мы, и пьет и ест? Как в раю, живут там ныне, Комиссаров нет в помине, Разогнали всех к чертям! По проторенным путям Покатилась жизнь там снова. Братцы, старая основа Уж не так была плоха. Было менее греха. Были все-таки в дни оны Не декреты, а законы. Знали все, что уважать И за что ответ держать. А теперь мы, словно звери, Запираем на ночь двери, – Дрожь берет нас до костей; Ждем непрошенных гостей, – Вот они уж рядом рыщут, Налетят, весь дом обыщут, Перья все перетрясут, Все, что можно, унесут. Жив остался? Слава богу! Кто ж окажет нам подмогу? Кто вернет нам всем покой? Как не мы, то кто другой? Мы, лишь мы одни. Не так ли?»

XXVI

Мужики стоят. Обмякли. «Шут их знает, кулаков… Может, впрямь, нас, дураков, Волей только сбили с толку». «Нынче вот купить иголку, Так и той не сыщешь: нет! Вот те, братец, и Совет!» «И опять же, взять к примеру: Защищали все мы веру, Мать-Расею и царя. А теперь воюем зря. Зря сдаем детей в солдаты». «Сами в этом виноваты: Кто велит нам отдавать?» «Надо, братцы, бунтовать». «Мой-от сын удрал из части. У невестки-то, у Насти, Время близится рожать… Как же Митьке не сбежать? По хозяйству нонь хлопочет, Пусть воюет там, кто хочет. А Митюха мой хитер… Образцовый – дизинтер!» «Ну, а как, гляди, разыщут. Ведь, пожалуй, крепко взыщут». «Взыщут! Руки коротки. Мы, чай, тож не дураки, В головах не ветер свищет: Спрячем Митьку, черт не сыщет!» Мужики шумят, орут, Живоглоты верх берут.

XXVII

Стал тут Петр пред мужиками, Пред своими земляками: «Братцы, легче в землю лечь, Нежли слышать вашу речь. Братцы, дайте молвить слово. То, что слышу я, не ново. С виду – новые слова, Да погудка не нова. Стародавняя погудка Мироедского желудка. Кто туманит вам мозги? Ваши кровные враги, Живоглоты, душегубы, Воют тут, оскалив зубы, Вы же смотрите им в рот, Разнесчастный вы народ. Мало прежней вам науки? Мало вынесли вы муки В цепких лапах пауков, Этих самых кулаков? Кто вам душу испоганил, Кто процентами тиранил, Вашу кровь в былые дни Кто сосал, как не они? Кровопийцам вашим ярым Как не гнуть к порядкам старым? Ведь советская им власть, Дело явное, не всласть. Им она связала руки И раскрыла все их штуки, Все их подлые дела. Нынче сила их мала. В наглом брюхе вся их сила, Мать их всех не доносила, Чтоб им, гадам, околеть! Им-то есть о чем жалеть, Лить кровавых слез потоки, – Ну, а вы-то, вы-то, доки: Вместе с бывшим богачом Вы жалеете о чем? Что богач вас вновь не купит, Что процентов с вас не слупит, Что ему теперь невмочь Помыкать и день и ночь, Летней, зимнею порою Вами, вашей детворою?