Том 2. Стихотворения 1917-1920

Бедный Демьян

Поповская камаринская^*

Советскими властями в присутствии понятых были обследованы «мощи» святых Александра Свирского, Артемия Праведного и Тихона Задонского, причем оказалось, что 1) «мощи» Александра Свирского – простая кукла из воску, 2) «мощи» Артемия Праведного – облаченное в ризы чучело, набитое ватой и смесью толченого кирпича и гвоздей, 3) «мощи» Тихона Задонского – кукла из картонной толстой бумаги, сшитой белыми нитками, а внутри бумаги – вата и стружки.

(Из газет 1919 г.) Зарыдала горько матушка. Напился ее Панкратушка, Нализался-налимонился, С попадьей не церемонился: Ухватив ее за холочку, Всю измял ей батя челочку. «А блюди себя, блюди себя, блюди! На молодчиков в окошко не гляди. Не до жиру, быть бы живу нам теперь. К нам беда, лиха беда стучится в дверь. Ох, пришел конец поповскому житью. Вот с того-то я и пью, с того и пью! С жизнью кончено привольною – Стала Русь небогомольною – С храмом нет союза тесного, Уж не чтут царя небесного, Ни блаженных небожителей, Чудотворцев и целителей. Добралися до таинственных вещей: Раскрывают в день по дюжине мощей. А в серебряных-то раках – ой, грехи! – Ничего-то

нет, опричь гнилой трухи, Стружек, ваты да толченых кирпичей. Чей обман тут был? Ну, чей, скажи? Ну, чей? Мы, попы, народ колпачили, Всех колпачили-дурачили И крестами, и иконами, И постами, и поклонами – Поясными и коленными, Пред останками нетленными. А останки те, останки те, увы, Знаешь, матушка, сама ты, каковы. Ну, какой же после этого дурак Будет чуда ждать от этих самых рак, Лепту жертвовать и жечь по сто свечей Перед грудою… нетленных кирпичей? Ох-ти, с нами сила крестная! Смута, смута повсеместная, Развращенность, непочтительность, К церкви божьей нерачительность, Несть о вере сокрушения, Несть священству приношения. Ой ты, мать моя, комар тебя язви, Брось ты помыслы свои насчет любви. Не до жиру, быть бы живу в эти дни: Жизнь попу теперь, хоть ноги протяни. Ни гроша-то за душою, ни гроша. Никакого нет от церкви барыша! Сосчитай-ка, мать, пожиточки. Обносились мы до ниточки. Что досель нашарлатанено, Все, что в церкви прикарманено, Все, что сжато, где не сеяно, Нынче по ветру развеяно. Всё налоги, всё налоги без конца. А доходу – ни с могилы, ни с венца. Таксу подлую на требу завели. О прибавочке – собакою скули. В церкви пусто, у совета же толпа. Все дела теперь решают без попа! К черту службы и процессии! Поищу другой профессии. Срежу косу, сбрею бороду. Молодцом пройдусь по городу, Поступлю – лицо ведь светское! – В учреждение советское. Уж как, матушка, решусь я, так решусь. В коммунисты, в коммунисты запишусь. С продовольственным вопросом я знаком: Проберуся комиссаром в упродком. Будет вновь у нас и масло и крупа. Поцелуй же, мать, в последний раз… попа!» Попадья с попом целуется, С попадьею поп балуется. На душе у них так радостно: «Заживем опять мы сладостно. К делу новому примажемся, Тож в убытках не окажемся!» Землячки мои, вы будьте начеку: Не пускайте вы мышей стеречь муку! Много нынче всякой швали к нам бежит. Поп расстриженный искусу подлежит. Сразу к делу допускать его не след. Пусть доверие заслужит, дармоед!

Лига^*

Собралися три партнера. Стали карты раздавать. «Клемансо, вы без онера?» «Крою, крою! Наплевать!» Клемансо упорно жулит, У Ллойд-Джорджа недобор, Вильсон двери караулит: «Тише! Тише! Бросьте спор! Кто-то ходит у окошка, Посмотрите, господа». «Итальянец и япошка». «А, пожалуйте сюда!» Шулер шулера подводит. Клемансо, войдя в азарт, Вместо красной – черной ходит. «Не подменивайте карт!» «Эх, вали напропалую!» Клемансо, пошел ва-банк: Грабь союзницу былую! Поднимай упавший франк! У Ллойд-Джорджа рожа вянет: Стерлинг явно исхудал. Фунт на фунт уже не тянет. Положительный скандал! Доллар – подлинная рента, Верят все ему в кредит. Но – по мненью президента – «Осторожность не вредит». «Осторожность, осторожность, Осторожность, господа! Ждет нас всякая возможность, Не прошла еще беда. Обернется счастье фигой, Коль окрепнет большевизм. Надо нам особой Лигой Подновить наш механизм. Станем твердо друг за дружку Чтоб от бед себя спасти. Словом, общую нам кружку Надо, братцы, завести!» Столковалися в два слова, Подмахнули векселя. Кружка общая готова: Лига Наций. Вуаля! Лига Наций. – Карты ясны! – _Мировой Торговый Дом. Пять разбойников согласны Честно жить… чужим трудом_! Все прохвосты славословят Лигу Наций (то-бишь трест). Пять разбойников готовят Для России… новый Брест. Лига Наций! Лига Наций! Для буржуев – ананас.

* * *

Псы, за сколько ассигнаций Вы отступитесь от нас?

Послушай^*

У Мартова – припадок снова, Поди такому докажи, Что подменять свободу слова Нехорошо свободой лжи, Что всем (и глупому эсеру И меньшевистскому лгуну) Знать надо истину одну: «Послушай, ври, да знай же меру!»

Отходная^*

Казачья песня

Как во славном то было во городе, Да в Новочеркасскиим, Малый круг, старшина вся казацкая, Она собиралася. Не на радость сошлись атаманщики, Не на пированьице: Злое горе на них понадвинулось, Беда неминучая. Перед кругом Краснов генерал – он ходил, Ходил, горько плакался: «Генералы мои, вы полковники, Есаулы храбрые, А и крепкую, братцы, нам думушку Надо передумати. Нам с московскою Красною Армией Нету силы справиться: Притомилися кони казацкие, Сабли притупилися, Наше

храброе войско казацкое В боях истрепалося, Офицерство, погибель почуявши, В кабаках шатается, Голь казацкая с Красной Армией Во всю мочь братается. Наступать уже не с кем нам более И податься некуда, На заморскую помощь надеяться Нам уж не приходится, – Пред врагом положила оружие Силушка яицкая. Все растет, расползается, ширится Язва большевицкая!» Как во славном то было во городе, Да в Новочеркасскиим, В малом круге казачеству старому Пел Краснов отходную, Пел отходную всем атаманщикам, Их житью привольному. За окном той отходной подтягивал Молодой детинушка: «Уж как с вами, злодеями нашими, Скоро мы расправимся! На Кубани-реке да на Тихом Дону Встанет вся, поднимется, Соберется в один, во Советский свой круг Голытьба казацкая!»

Снежок^*

(Шуточная)

Из-под тучки ветер веет, Из-под падеры – снежок. У девчонки сердце млеет, Что не пишет мил-дружок. Едут сани из Казани, Кони падают в снегу. «Жду я, жду письма от Вани, Все дождаться не могу!» Эвон, снегу сколько, шутка! Нет ни краю, ни конца. Не горюй, не плачь, Машутка: Жди от Вани письмеца. Мы дороги все исправим Без особого труда: На учет весь снег поставим, – Снег исчезнет без следа!

Частушки^*

(Девичьи)

Говорила дураку: Не курил бы табаку, А сосал бы соску. – Рубль за папироску! Исходила я все лавки, Канифасу не нашла. Пуд муки за три булавки Я приказчику дала. Ой, хохонюшки, хо-хой, Ходит барин за сохой, В три ручья он слезы льет: – Нашей кровушки не пьет! Косит Федя на реке В новом барском сюртуке. Нарядился дуралей, – Ты в поддевке мне милей! На платочке я для Феди Вышиваю буки-веди. В Красной Армии, в бою, Помни милую свою! Будь я парнем, не девицей, Была б вольною я птицей. Не сидела б, не тужила, В Красной Армии служила!

Подругам, сестрам, матерям^*

Привет подвижницам, чей путь высокий прям! Привет мой женщинам, идущим к цели ясной, Подругам, сестрам, матерям Героев нашей рати Красной! И друг, и брат, и сын, идя на смертный бой, Пусть знают, жертвуя за волю братской кровью, Чьи очи скорбные следят за их судьбой С немым восторгом и любовью! Но трусы жадные, кем овладел испуг И кто покинул пост, где стойко бьются братья, Пусть знают, чьи их ждут суровые проклятья И для кого они – не сын, не брат, не друг1 Наступят дни: весь мир цветущим будет раем, Власть утвердит свою освобожденный Труд. Но друга, матери, сестры последний суд Не оправдает тех, на ком клеймо Иуд. Позор предательства вовеки несмываем!

Корней^*

От вора нет запора: К добру чужому вор всегда пути найдет, И если сторожит добро собачья свора, Так он и свору уведет. Зачем? Известно, для продажи. (Собачина теперь за лакомство идет.)

* * *

В одном селе, что день, то объявлялись кражи: Там – лошадь увели, там – боров был и нет, Там – весь амбар очистил кто-то… Гадали мужики: чья б эта вся работа? Напали под конец на след: Корнея сцапали с поличным! «Ты что же, вражий сын? Был мужиком отличным И вдруг…» «Попался, черт? Ну, как нам быть с тобой?» «Коня чужого вел, хе-хе, на водопой?!» Шумел кругом народ, глумясь над конокрадом. Корней, понурившись, стоял перед толпой, Из глаз катились слезы градом. «Я… братцы!.. Господи!.. Какой я, братцы, вор? Не помню, как залез к Федоту я во двор… Попутал, знать, меня нечистый (Корней был паренек речистый). Да рази ж я когда, хоть раз до этих пор, Был вами в чем худом замечен? Да попадися мне какой-нибудь злодей, Который нищил бы людей, Он мною первым был бы насмерть изувечен! Не о прощении я, братцы, вас молю. Я докажу, кто я! Все убедились чтобы… Назначьте сторожем меня, хотя б для пробы… Я за неделю всех воров переловлю!» Размякли мужики. Помиловали вора. «Что ж, – молвил дед Егор, – простим на первый раз. Ступай, Корней, но впредь уж не пеняй на нас: Убьем, как пса, без разговора!» «Да я… – завыл Корней, – да чтоб мне околеть!» И в ту же ночь у деда у Егора До ниточки очистил клеть!

* * *

Кто ждет раскаянья от Виктора Чернова? Нет, он неисправим, эсеровский Корней! Белогвардейская все та же в нем основа. Чтоб волк эсеровский не рвался до мясного, Не оставляй ему – не то зубов: корней! Так дело будет поверней!

Утопленник^*

(В. Чернову – тою же монетой)

Вновь Чернов воюет с нами, Поднимая злобный вой. «Долго мертвый меж волнами Плыл, качаясь, как живой». Учредилки образ ясный Воспевает во весь дух. «Безобразно труп ужасный Посинел и весь распух». Учредилкой излечиться Убеждает он народ. «И утопленник стучится Под окном и у ворот». «Мужику какое дело?» Как Чернов ни верещит, «Он потопленное тело В воду за ноги тащит». Ах, создание Чернова Навсегда пошло на слом. «И от берега крутова Оттолкнул его веслом». Понимаем, дескать, сами, Кто народу враг прямой. «Проводив его глазами, Наш мужик пошел домой».