Том 2. Стихотворения 1917-1920

Бедный Демьян

За буквари^*

Зверь – не зверь, всего книжонка Всполошила всех Ерём: «Вот беда, взбесилась женка: Занялася букварем!» «У моей, брат, те же штуки. Просто плюнуть да бежать!» «Много ль надоть им науки, Чтоб уметь детей рожать?!» «Бабу след от книг отвадить: Знай свое веретено!» «С бабой грамотной не сладить!» «То-то, братцы, и оно!» «Как же быть-то?!» Споры жарки, Но сошлися все на том: «Буквари все – на цыгарки! Ну, а баб… учить кнутом!» Если б в селах были сходы Из одних таких Ерём, Не видали б мы свободы, Выли б с барами, с царем. На Ерём на всех припевки Надо плюнуть: дикари. Смело, бабы, тетки, девки, Все – садись за буквари!

Рабочий привет^*

По поводу 30-летия Владимира Ильича Ленина

Еще не улеглись порывы урагана, Еще корабль дрожал, встречая грозный вал, Но, повинуйся искусству капитана, Ходил уверенно в его руках штурвал. Шум бури заглушив потоком слов хвалебных И окружив толпой восторженной того, Чей гений вел корабль среди стихий враждебных, Усталый экипаж приветствовал его. Матросов обведя спокойными глазами, На их приветствие ответил капитан: «Меня хваля, себя тем хвалите вы

сами. Но… где ж испытанный товарищ наш, Хуан?» «Х-хе! – кто-то отвечал с насмешкою задорной. – Хуан приветствовать тебя придет… в порту. Сейчас он молотом внизу стучит упорно, Чиня пробоину в борту!» И молвил капитан: «Скажите же Хуану: Штурвала выпустить я не могу из рук. Пусть громче бьет Хуан, – его я слушать стану: Приветствий слаще всех мне будет этот стук!» Друзья, приветствуя родного «Ильича», Ответной похвалы лишь будет тот достоин, Кто, тяжким молотом (не языком!) стуча, Спасает наш корабль от тысячи пробоин.

Тризна^*

Польские паны под напором красных советских войск, не будучи в силах удержаться в Киеве и потеряв надежду захватить его снова, перед своим отступлением взорвали водопровод, электрическую станцию, все вокзалы, знаменитый Владимирский собор.

Кто говорит: «позор»? Чья «честь» омрачена? Иль мы не знаем панской чести, Как велика ее цена? Или не знает пан, что нет его поместий, Что им затеяна последняя война, Что голова его давно обречена, Что не уйти ему от справедливой мести? Им разрушаются плоды его ль трудов? Иль он на храм смотрел, как на свою святыню? Пред гибелью своей он все свершить готов, Чтоб не осталося на свете городов, Чтоб превратился мир в пустыню, Чтоб ни единый ключ живой воды не бил, Чтоб без питания и света, Могила всех панов и всех, кто их сгубил, Среди угаснувших светил Плыла земля – свой век отжившая планета. Бойцы, сомкните же дружней свои ряды, И, в краткий срок отбив советскую отчизну От всей помещичьей, шляхетской злой орды, С рабочими всех стран, в лучах одной звезды, По всем панам всемирно справим тризну.

Оценка^*

На предложение, сделанное русскими эмигрантами – дать швейцарским банкам в обеспечение свои имения и дома в России, представитель швейцарских интересов заявил: 1) что предложенный залог – миф, никаких гарантий не дающий, 2) что русские должны обеспечить заем реальными гарантиями, как то: драгоценностями, имениями где либо за границей или в Польше.

(«Последние новости») Персоной будучи в кругах известных видной, Потомственный буржуй с осанкою солидной (При случае его я назову) Зашел в Париже в банк и сразу: «Вуле-ву? На редкость выгодная сделка. Мне банк даст золота, я банку – векселя Под обеспеченье!..» «Какое?» «Есть земля… Вполне исправное громадное именье, При нем завод – мое почтенье! Железный путь совсем вблизи, Большая пристань тут же рядом…» Какой же банк таким побрезгует закладом? В минуту дело на мази. Но… вмиг всю сделку погубило Словцо, всего одно словцо. Директор банковский, смеявшийся так мило, Вдруг скорчил кислое лицо: «А как – пардон, мусью! – как велика оценка Именья вашего?» «Мильон». «Мерси, мерси!.. А где ж, мусью, оно?» «Где? – побелев, как стенка, Забормотал буржуй. – В России!.. Ан Рюсси!..» «Ах, ан Рюсси!» – вздохнул в ответ директор банка И дал российскому мусью… на чай полфранка!

Крымское воронье^*

Красноармейская песенка

Били, бьют со всех сторон. Трудно удержаться. Черный Врангель, герр барон, Пробует сражаться. Был Деникин, был Колчак, Не было барона. Экий, гляньте-ка, смельчак! Мокрая ворона! Через крымский Перекоп Дура-птица скачет И глазами хлоп да хлоп: Ошалела, значит. Вслед за нею воронье Каркает протяжно. Дело что-то не так, Не ахти как важно. Охватил всю стаю страх. Повернуть обратно? Пушки – трах-тарах-тарах! Вот как жарят знатно. Жарко так, хоть со скалы – Черной стае в воду, Это красные орлы Не дают ей ходу! «Черный Врангель – смерть ему!» «Разряжай патроны. Не осталось чтоб в Крыму Ни одной вороны!»

Климов конь^*

Вот случай был! Средь бела дня У Клима свистнули коня. Не важно – кто, какие воры, А важно то, что Клим деревней, по задам, Не тратя времени на сборы, Пустился в путь по воровским следам. Как разъяренный зверь по всей округе рыща, Усталый, бледный, словно тень, Добрел мужик на третий день До воровского становища. В селе Парижкине подлец-богач Корней Жил скупкой краденых коней – Тем, говорят, живет и ноне. Так мудрено ль, что у него в загоне, В заборе провертев глазок, Клим своего коня приметил. Загон весь обойдя один, другой разок, Клим дело живо сметил: В заборе сделавши пролом, Увел конька домой. Казалось бы, по праву? Ан, нет. Корней потом пред всем своим селом Шумел вовсю, пустив про Клима славу: Клим, дескать, вор! Клим у него сломал забор, Клим у него коня угнал-де из загона. Так что ж Клим думает, что это так сойдет? Что вещь подобная терпима? Что он, Корней, на Клима Управы не найдет? «Ну, нет, уж это дудки] Да я его!.. Да я ему! Под суд мошенника, в тюрьму! В Сибирь за этакие шутки! Уж это, верьте мне, ни Клим, ни кто иной, Кому коня он сбудет, Владеть конем не будет. Конь мой! И за него расчет у всех – со мной!» Так чем же кончилось все дело? А тем, что на своем коне Клим всюду ездит смело, Корней же у себя сидит, как на огне, С загона не спускает глазу, Всех краденых коней боясь лишиться сразу. Ждать можно этого вполне: Немало бедняков, лишившихся лошадок, Хотят свое добро обратно получить И навек скупщиков с ворами отучить От воровских повадок!

* * *

Слыхали вы сердитый гул Парижских скупщиков: «Смотрите! Караул! Большевики злодеи, воры, Они на царские чихают договоры! То золото, что нам хотели дать цари, Украли эти дикари!» Две трети золота, положим, гады эти, Французские дельцы, свезли от Колчака: Но тянется теперь их жадная рука К последней трети. Ну что ж! Большевиков кляня, Пусть эта сволота ярится. Леший с нею! Ей нашего добра не видеть, как Корнею Не видеть Климова коня.

Нашим братьям – польским крестьянам^*

Братья наши, польские крестьяне! Ваши паны выезжают на обмане. В ту пору, как нам, русскому народу, Удалось вырваться от панов на свободу, Ваши паны, как хотели, Так вами вертели: Паны танцевали, а вы кряхтели, Проливали свой пот над панскими полями. Теперь вас погнали воевать с «москалями». Проливать свою кровь ради прихоти панской. С кем вы воюете? С беднотой крестьянской! Разве за вашим добром мы гоняемся? Вы – нападаете, мы – обороняемся. Вы возьмите-ка в толк хотя б то, к примеру, Что мы бьемся теперь не за царя, не за веру, Не за панство-дворянство, не за купечество, А за наше советское бьемся отечество. Ваше панство на нас наперло, Ваше панство берет нас за горло, Берет не своими, а вашими руками. Так неужто вы будете такими дураками, Чтоб по панскому злому приказу Губить и нас и себя сразу? Ваши паны с нашими столковалися, На нашей шкуре подлецы сторговалися, Они ищут себе общей прибыли, Добиваются нашей погибели. Так на что же это, братцы, похоже: У панов на уме одно и то же, Пан стоит горою за пана, А бедный Ян режет бедного Ивана – За то, что Иван панам невзлюбился, За то, что Иван от панов отбился И, не видя в том никакого изъяну, То же сделать советует бедному Яну: Дескать, незачем, Ян, тебе рыть траншеи, Сворачивай лучше панам своим шеи, Чтоб ни одного не осталося пана в Польше, Тогда будет, брат Ян, у вас толку больше. Расправившись со всеми панами, Заживешь ты, Янушка, с нами В согласье, в любви и в дружбе, Позабудешь о панской службе, Никто не посмеет помыкать тобою, Не станет урядник пред твоею избою, Чтоб тебя с больной твоею хозяйкой На панщину гнать нагайкой, Будешь ты жить на своей полной воле, Пахать свое, а не панское поле. Кончатся, Ян, твои прежние муки, Все добро перейдет в крестьянские руки – И панская земля и панская машина. Нам вашей земли не нужно и аршина. У нас земли и своей довольно. Мы своих панов общипали больно, У нас всю Советскую Русь обрыщешь, Ни одного прежнего пана не сыщешь, Ни пана, ни чиновника, Ни генерала, ни полковника. Перевели мы пана в мужичью избенку, Остригли пана под общую гребенку. Пожил, пан, попировал ты смолоду, Теперь работай иль подохни с голоду, И пусть тебя после смерти В аду кормят черти. А у нас теперь – дудки! Нету больше уже старой погудки: «Работай, мужик, весь свой век на пана, Вынимай для пана последний грош из кармана, А сам от голоду с ног валися!» Были дураки, да перевелися! – Польские ваши паны и наши Кормились у одной чаши, Кормились, роднились, А теперь против нас объединились: К этому теща приперла, а к этому дядя. Ваши паны, на наших глядя, Как наши паны бегством спасаются, Такой же судьбы опасаются; Переймут вдруг хлопы московскую заразу И покончат с польскими панами сразу, Оттого польские паны распетушилися, Оттого на войну с нами решилися, Что положенье у них опасное: Либо – пан, либо – пропал! – дело ясное. Либо шляхта вернет нам царя и дворянство, Либо шляхту сбросит польское крестьянство! Братья наши, польские крестьяне! Мы даем вам клятву заране: Как только вы панскому племени Дадите дубиною крепкой по темени, Так, чтоб зубы из панской посыпались пасти, И когда вы, не тратя горячего времени, Ставши сами, с рабочими вместе, у власти, Известите нас братски об этом, Мы ответим вам братским приветом! Мы поможем вам всем, что вы только ни спросите, Когда с шеи вы сволочь шляхетскую сбросите, Злую, панскую сволочь, которой Вы так долго служили опорой И, панов поддержавши в их подлой борьбе, Тем готовили гибель и нам и себе!

Большая штука – наука^*

Частушки Западного фронта

Ой ты, яблочко, Куда катишься? Вражий пан, за грехи Ты расплатишься! Нам прислала Москва Подкрепление. Мы всем фронтом пошли В наступление. Наши пушечки враз Как загрохали, Так в окопах паны Только охали. Той порой на панов Мы как двинули, Польский фронт в один час Опрокинули. Да как стали косить Пулеметами, – У поляков полки Стали ротами. Из окопов паны Разбежалися: «Матка бозка!» – кричат, Испужалися. «Езус Христус, – кричат, – Поражение!» Побросали паны Снаряжение. Кто подрал напрямки, Кто – в стороночку, Наши пули свистят Им вдогоночку. У поляков в руках Флаги белые, – То сдаваться хотят Части целые. В плен мы хлопов берем, Ухмыляемся, Сами глупости их Удивляемся: «Братцы! Разве ж мы вам Злые вороги? Чем вам ваши паны Любы-дороги? Ваш Пилсудский – змея Подколодная. Скоро ль будет у вас Власть народная? Скоро ль будет у вас Власть не панская, А рабочая власть Да крестьянская?» Нам сказали в ответ Хлопы пленные: «Все паны – нам враги Неизменные! Шляхты нашей добро Еще в целости, Но теперь мы займем Русской смелости! Как обратно домой Мы воротимся, Мы за шляхтой своей Поохотимся. Все майонтки ее Мы проведаем, По-московски мы с ней Побеседуем. Шляхта деру задаст, Не оглянется, От панов и следа Не останется!» Ай да хлопы! Ура! Наловчилися! Кой-чему вы у нас Научилися! Нет дурмана в башках Ядовитого. Двух небитых дают За побитого! Дали взбучку мы вам Не напрасную. Стройте ж, братцы, скорей Польшу Красную!

Жесткий срок^*

Разжигатель неуемный – Я кочую по фронтам. Мой вагон дырявый, темный, Нынче здесь, а завтра там. Плут иль трус – моя добыча: Опозорю, засмею. Я, повсюду нос свой тыча, Зря похвал не раздаю. Рожи лодырей малюя, Их леплю на все углы. Но когда кого хвалю я, Значит, стоит он хвалы. Шляхта подлая, тупая Понапрасну нос дерет. Отступая, наступая, Мы идем вперед, вперед. Путь известен: до Варшавы. Видел место я вчера, Где наводят переправы Наши чудо-мастера. Красным штабом самый точный Обозначен им урок: «Нужен мост на диво прочный В срок – кратчайший. Жесткий срок». Молотки стучат задорно. Топоры звенят-поют. Средь высоких свай проворно Чудо-техники снуют. Через Неман на Варшаву «Шьют» стальную колею. Всем путейцам нашим славу Я охотно пропою. Не напрасно путь здесь ляжет. Красный фронт наш дал зарок: Чванной шляхте он покажет, Что такое «жесткий срок».