Том 3. Басни, стихотворения, письма

Крылов Иван Андреевич

Когда извериться в себе ты дашь причину,    Как хочешь, ты меняй личину:    Себя под нею не спасешь, И что́ с Змеей, с тобой случиться может то ж.

Лисица и виноград

Голодная кума Лиса залезла в сад;    В нем винограду кисти рделись. У кумушки глаза и зубы разгорелись; А кисти сочные, как яхонты горят;   Лишь то беда, висят они высоко:   Отколь и как она к ним ни зайдет,      Хоть видит око,      Да зуб неймет.    Пробившись попусту час целой, Пошла и говорит с досадою: «Ну, что́ ж!     На взгляд-то он хорош,    Да зелен — ягодки нет зрелой:    Тотчас оскомину набьешь».

Овцы и собаки

   В каком-то стаде у Овец, Чтоб

Волки не могли их более тревожить,   Положено число Собак умножить.   Что́ ж? Развелось их столько наконец, Что Овцы от Волков, то правда, уцелели,    Но и Собакам надо ж есть;    Сперва с Овечек сняли шерсть, А там, по жеребью, с них шкурки полетели, А там осталося всего Овец пять-шесть,     И тех Собаки съели.

Медведь в сетях

      Медведь      Попался в сеть. Над смертью издали шути как хочешь смело:   Но смерть вблизи — совсем другое дело.   Не хочется Медведю умереть. Не отказался бы мой Мишка и от драки,    Да весь опутан сетью он,    А на него со всех сторон   Рогатины и ружья, и собаки:     Так драка не по нем.    Вот хочет Мишка взять умом, И говорит ловцу: «Мой друг, какой виною    Я проступился пред тобою?   За что́ моей ты хочешь головы? Иль веришь клеветам напрасным на медведей, Что злы они? Ах, мы совсем не таковы!   Я, например, пошлюсь на всех соседей, Что изо всех зверей мне только одному    Никто не сделает упрека,   Чтоб мертвого я тронул человека».— «То правда», отвечал на то ловец ему: «Хвалю к усопшим я почтение такое;    Зато, где случай ты имел, Живой уж от тебя не вырывался цел.    Так лучше бы ты мертвых ел    И оставлял живых в покое».

Колос

На ниве, зыблемый погодой, Колосок,    Увидя за стеклом в теплице И в неге, и в добре взлелеянный цветок,   Меж тем, как он и мошек веренице, И бурям, и жарам, и холоду открыт,   Хозяину с досадой говорит: «За что́ вы, люди, так всегда несправедливы, Что кто умеет ваш утешить вкус иль глаз,   Тому ни в чем отказа нет у вас; А кто полезен вам, к тому вы нерадивы?    Не главный ли доход твой с нивы: А посмотри, в какой небрежности она! С тех пор, как бросил ты здесь в землю семена, Укрыл ли под стеклом когда нас от ненастья?   Велел ли нас полоть иль согревать И приходил ли нас в засуху поливать? Нет: мы совсем расти оставлены на счастье    Тогда, как у тебя цветы,— Которыми ни сыт, ни богатеешь ты, Не так, как мы, закинуты здесь в поле,— За стеклами растут в приюте, в неге, в холе Что́ если бы о нас ты столько клал забот?     Ведь в будущий бы год     Ты собрал бы сам-сот, И с хлебом караван отправил бы в столицу. Подумай, выстрой-ка пошире нам теплицу»,—    «Мой друг», хозяин отвечал: «Я вижу, ты моих трудов не примечал. Поверь, что главные мои о вас заботы. Когда б ты знал, какой мне стоило работы   Расчистить лес, удобрить землю вам:   И не было конца моим трудам. Но толковать теперь ни время, ни охоты,      Ни пользы нет. Дождя ж и ветру ты проси себе у неба; А если б умный твой исполнил я совет, То был бы без цветов и был бы я без хлеба».    Так часто добрый селянин,    Простой солдат иль гражданин,   Кой с кем свое сличая состоянье,    Приходят иногда в роптанье. Им можно то ж почти сказать и в оправданье.

Мальчик и червяк

Не льстись предательством ты счастие сыскать! У самых тех всегда в глазах предатель низок, Кто при нужде его не ставит в грех ласкать; И первый завсегда к беде предатель близок. Крестьянина Червяк просил его пустить    В свой сад на лето погостить.   Он обещал вести себя там честно, Не трогая плодов, листочки лишь глодать, И то, которые уж станут увядать. Крестьянин судит: «Как пристанища не дать? Ужли от Червяка в саду мне будет тесно?    Пускай его себе живет. Притом же важного убытку быть не может,    Коль он листочка два-три сгложет». Позволил: и Червяк на дерево ползет; Нашел под веточкой приют от непогод:    Живет без нужды, хоть не пышно,    И про него совсем не слышно. Меж тем уж золотит плоды лучистый Царь, Вот в самом том саду, где также спеть всё стало,   Наливное, сквозное, как янтарь, При солнце яблоко на ветке дозревало. Мальчишка был давно тем яблоком пленен: Из тысячи других его заметил он:    Да доступ к яблоку мудрен.   На яблоню Мальчишка лезть не смеет,   Ее тряхнуть он силы не имеет И, словом, яблоко достать не знает как. Кто ж в краже Мальчику помочь взялся? Червяк. «Послушай», говорит: «я знаю это, точно   Хозяин яблоки велел снимать; Так

это яблоко обоим нам непрочно;   Однако ж я берусь его достать, Лишь поделись со мной. Себе ты можешь взять Противу моего хоть вдесятеро боле;    А мне и самой малой доли    На целый станет век глодать». Условье сделано: Мальчишка согласился; Червяк на яблоню — и работа́ть пустился;   Он яблоко в минуту подточил.    Но что ж в награду получил?    Лишь только яблоко упало, И с семечками съел его Мальчишка мой;   А как за долей сполз Червяк долой, То Мальчик Червяка расплющил под пятой: И так ни Червяка, ни яблока не стало.

Похороны

В Египте встарину велось обыкновенье, Когда кого хотят пышнее хоронить, Наемных плакальщиц пускать за гробом выть.   Вот, некогда, на знатном погребенье,   Толпа сих плакальщиц, поднявши вой,   Покойника от жизни скоротечной     В дом провожала вечной      На упокой. Тут странник, думая, что в горести сердечной   То рвется вся покойника родня, «Скажите», говорит: «не рады ли б вы были,    Когда б его вам воскресили? Я Маг; на это есть возможность у меня: Мы заклинания с собой такие носим —    Покойник оживет сейчас».— «Отец! Вскричали все: «обрадуй бедных нас!   Одной лишь милости притом мы просим,     Чтоб суток через пять     Он умер бы опять. В живом в нем не было здесь проку никакова,    Да вряд ли будет и вперед;      А как умрет, То выть по нем наймут нас, верно, снова». Есть много богачей, которых смерть одна     К чему-нибудь годна.

Трудолюбивый медведь

Увидя, что мужик, трудяся над дугами,    Их прибыльно сбывает с рук   (А дуги гнут с терпеньем и не вдруг), Медведь задумал жить такими же трудами.    Пошел по лесу треск и стук,    И слышно за версту проказу.   Орешника, березника и вязу Мой Мишка погубил несметное число,    А не дается ремесло. Вот и́дет к мужику он попросить совета И говорит: «Сосед, что за причина эта?   Деревья-таки я ломать могу,   А не согнул ни одного в дугу.   Скажи, в чем есть тут главное уменье?»    «В том», отвечал сосед:    «Чего в тебе, кум, вовсе нет:       В терпенье».

Сочинитель и разбйник

   В жилище мрачное теней    На суд предстали пред судей    В один и тот же час: Грабитель   (Он по большим дорогам разбивал,    И в петлю, наконец, попал); Другой был славою покрытый Сочинитель: Он тонкий разливал в своих твореньях яд, Вселял безверие, укоренял разврат,    Был, как Сирена, сладкогласен,    И, как Сирена, был опасен.    В аду обряд судебный скор;    Нет проволочек бесполезных:    В минуту сделан приговор.    На страшных двух цепях железных Повешены больших чугунных два котла:    В них виноватых рассадили, Дров под Разбойника большой костер взвалили;    Сама Мегера их зажгла   И развела такой ужасный пламень,   Что трескаться стал в сводах адских камень. Суд к Сочинителю, казалось, был не строг;   Под ним сперва чуть тлелся огонек; Но там, чем далее, тем боле разгорался. Вот веки протекли, огонь не унимался. Уж под Разбойником давно костер погас: Под Сочинителем он злей с часу́ на час.     Не видя облегченья, Писатель, наконец, кричит среди мученья, Что справедливости в богах нимало нет;    Что славой он наполнил свет   И ежели писал немножко вольно,   То слишком уж за то наказан больно; Что он не думал быть Разбойника грешней.   Тут перед ним, во всей красе своей,   С шипящими между волос змеями,    С кровавыми в руках бичами, Из адских трех сестер явилася одна.    «Несчастный!» говорит она:    «Ты ль Провидению пеняешь?   И ты ль с Разбойником себя равняешь?   Перед твоей ничто его вина.    По лютости своей и злости,      Он вреден был,      Пока лишь жил; А ты… уже твои давно истлели кости,    А солнце разу не взойдет, Чтоб новых от тебя не осветило бед. Твоих творений яд не только не слабеет, Но, разливаяся, век-от-веку лютеет. Смотри (тут свет ему узреть она дала),    Смотри на злые все дела И на несчастия, которых ты виною!    Вон дети, стыд своих семей,—   Отчаянье отцов и матерей: Кем ум и сердце в них отравлены? — тобою.   Кто, осмеяв, как детские мечты,    Супружество, начальства, власти, Им причитал в вину людские все напасти И связи общества рвался расторгнуть? — ты. Не ты ли величал безверье просвещеньем? Не ты ль в приманчивый, в прелестный вид облек     И страсти и порок?