Том 3. Оказион
Шрифт:
Часть третья *
В царстве полунощного солнца
Стою на трапе.
Далеко над рекою раскинулась ночь, последняя летняя.
— И за что я люблю тебя, светлая ночь!
Вереницей идет и впивается в сердце тысячу раз повторенное.
Месяц широким густым ключом падает в реку. И взапуски бегут серебряные дрожащие струйки и, нагоняя друг друга, извиваются кованой лентой.
Там, впереди, для меня словно остров — там что-то заброшенное и утонувшее в снеге, а позади оторванное и застывшее.
Легкий ветер, чуть шелестя, доносит гулы. И чудится тоска в гулах голубеющей летней северной ночи.
— Налево, куда правишь, налево! — закричал командир.
— А-ах! — ответили с баржи.
— Налево, коли надо, прими чалку, а то отходи, поверни что ль еще!
— А-ах! — ответили с баржи.
Медленно и спокойно плывет река, только у колес парохода встают волны и, откатываясь бьются о берег.
Из трубы вылетают красные искры — крылатые красные рыбки — и расплываются.
Разгораются звезды.
— И за что я люблю тебя, тихая ночь?
— На правой, вперед! — кричит командир.
— Де-вять, де-сять… — отвечают с баржи.
И протяжно и гулко запел пароход.
Вздрогнул лес, вздрогнули берега и, громогласно ответив на зов, погрузились в сон.
Что-то страшное вошло в ночь и затеснило грудь.
Замелькали огоньки пристани.
Снегом заносит.
Рвется в белые окна метель и стучится.
А вчера еще жил василек, жали рожь.
В одну ночь!
Стынет седая река, плещутся судорожно волны.
Слушаешь вьюгу, молчишь, жмешься от холода.
Нет уж дороги. Снег. Погребают, поют над тобою.
Кличут метели, поют:
— Выходи-выходи! Будем петь, полетим на свободе! У вас нет тепла! У вас света нет! Здесь огонь! Жизнь горит! И пылая, белоснежные, мы вьемся без сна. Выходи — выходи! Будем петь и сгорим на белом огне. Все, кто летает, все собирайтесь, мы умчимся далеко, далеко-далеко. Никто не увидит. Никто не узнает. Снегом засыплем, ветром завеем, поцелуем задушим. Песню тебе пропоем!
— В нашем царстве…
— Мы белые — черные ночью. Будем петь и летать, не замолкнем. Серебром затканы наши одежды, горят самоцветы. Мы вольные, чистые, цепкие. Нагоним — мы хлещем и бьем, а встречая, мы раздираем. Срока нам нет. Скрыт от нас час. И с обреченных не снимем проклятья. Сердце будет биться безвыходно, безрадостно, безнадежно.
— В нашем царстве…
Мы белые — черные ночью. Теплом не повеем. У нас острые зубы и цепкие когти. Уж близко время, великая тишь сойдет на землю, наступит горькая печаль и теснота. Уж близко время, великая тишь сойдет на землю и станет на земле одна могила — кровавый крест. Мы белым саваном пушистых крыльев земную кровь покроем!
— В нашем царстве…
— Мы другие, не черные и не белые — мы бессмертные. Полночь идет. И проклятое сердце жаром овеяно рвется и стонет. Мечемся, мечем печаль, мы свищем, горкуем, не знаем дороги. А те, кому жизнь не красна, зовите нас горевать свое горе. Горе не заплачет.
— В нашем царстве…
— Чует, подкатывает сердце. Что ж! Мы разгоним невзгоду, призарим, мы запоем по заре в три звонких голоса, мы растеряем тоску по полю, по лесу. Солнце, звезды, месяц, запирайте небесным ключом змею! Мы облегчим тебе боль!
— В нашем царстве…
— Мы не белые, не черные, не бессмертные, мы из стали, каляные. Ничего не боимся, ни муки, ни пыток, мы сами пытаем. Нет непогоды на нас, никому нас не унять. Встретим и бросим на горе, встретим — разлучим, пустим по полю. Эх, вы люди, безлюдье безудалое!
— В нашем царстве…
— Мы крепки в огне, мы не дрогнем. Заведем хоровод, и летаем по полю-приволью. Смерть с нами. Вон она машет костлявой косовой рукою! Стук да постук, властница смерть! А нам своя воля гулять!
Зеленоватая ночь, туманная, в колеблющихся тучах.
Не слышно ни звуков, ни голоса. Но все живет, завеянное зеленоватым светом.
И кажется, пройдут века, и ничто не шелохнется, никто не подаст голоса.
Бесшумно подымаются мысли, идут и замирают, сливаясь с зеленоватым светом.
И то, чего минуту так сильно желал, отступает.
С отчаянием я вызываю пережитое. Но все замолкло и прячется.
Прямо через окно идет зеленоватый свет, идет и проникает в душу.
Не смерть, нет смерти в этой ночи, есть своя странная жизнь.
Уж не такая ли вечная жизнь?
Медленно впитывается зеленоватый свет, медленно обволакивает душу.
Здравствуй, Сорока!
Откуда прилетела!
Побелел твой передник… или примерз к тебе снег.
Что, Сорока, мерзнешь?
Под моим окном не тепло. Сорока, ты дрожишь? Спрячься под крышу, там дождешься тепла. Я ничего не могу тебе дать.
Ты давно тут живешь, после долгой зимы оживаешь И летишь, чуть пригреет весеннее солнце.
Сорока, скажи мне, Сорока, как ты выносишь морозы? Научи меня, как учишь детей своих… Сорока! я замерзаю.
В бледном тающем свете темная тень на крыльце.
В белом венчике месяц плывет.
Частые звезды.
А вдоль леса сонная туча, как тяжелая самка, весенняя вестница.
Скрипят старые сосны.
И вдруг переклик петушиный…
И кажется, где-то уж солнце играет и прыгает сердце — глупый малый зверок.
Лебеди, белые лебеди! Снова к нам, не забыли.