Том 7. Произведения 1856-1869 гг.
Шрифт:
Марья Васильевна.
Поди, поди, няня, ужъ я сама залью чай, коли кто придетъ.
Няня (уходя).
Всхъ осрамила. Вс животные. 30 лтъ служу, никто животнымъ не называлъ...
Катерина Матвевна (поднимаетъ голову отъ книги).
Позвольте, любовь есть честное побужденіе только тогда, когда об стороны равноправны, но вы не понимаете этаго. (Молчан ie. Поднимая голову.)Марья Васильевна, я не уважаю эту женщину. (Опять
ЯВЛЕНІЕ 3.[224]
Входитъ Иванъ Михайловичъ.
Иванъ Михайловичъ.
Что это, кого ты не уважаешь?
Марья Васильевна.
Няня все глупости говоритъ.
Иванъ Михайловичъ.
О! Это ядъ такой! А баба хорошая. (Садится къ столу.)Ну, Марья Васильевна, давай чаю. Съ 5 часовъ въ пол, двухъ лошадей заздилъ. Ну, да за то наладилъ. Вотъ-те и толкуй, что нельзя съ вольными работниками. Все можно, какъ самъ везд, да себя не жалешь. Вчера еще половина поля не пахана, покосы не кошены и нтъ ни однаго работника. Какъ взялся, — своихъ уговорилъ, вольныхъ нанялъ, работникамъ ведро общалъ. Посмотри нынче — кипитъ... Василій прикащикомъ так ъхорошъ, такой-этакой распорядительный, славный, славный. —
Катерина Матвевна.
Вольный трудъ не можетъ быть убыточенъ, это противно всмъ основнымъ законамъ политической экономіи.
Иванъ Михайловичъ.
Все это такъ, да не такъ. Вотъ я бы васъ съ Анатоліемъ-то Дмитріевичемъ запрегъ бы въ эту работу. Вы бы не то заговорили.
Марья Васильевна.
Dites moi, mon cher Jean,[225] какже ты говоришь все, что отъ вольной лучше стало? Какже лучше, когда они вс ушли?
Иванъ Михайловичъ.
Э! Да это дворовые.
Марья Васильевна.
Дворовые, я знаю, это само собой, да и мужики теперь посл Грамоты уже не работаютъ. Что же тутъ хорошаго, я не пойму.
Иванъ Михайловичъ.
Сто не сто, а разъ 50 я теб уже толковалъ, что по Уставной грамот они положенные дни работаютъ, а не вс. Въ этомъ то и сила.
Марья Васильевна.
Какже говорили, что совсмъ перестали работать? Намедни вс говорили, что ихъ послали, а они не пошли. Я этаго не пойму, Jean...
Иванъ Михайловичъ.
Если бы вовсе не работали, такъ намъ бы сть давно нечего было. Меньше работаютъ. Ну, да за то все въ формахъ законности, а не произвола. Ну, да не поймешь.
Марья Васильевна.
Такъ что же хорошаго, что меньше работаютъ? Это не хорошо, значитъ, сдлано. Да ты не сердись, ne vous fachez pas, ужъ я не пойму.
Иванъ Михайловичъ.
Что же мн сердиться, вдь это видно такая судьба, что ты ничего не понимаешь. (Беретъ чай и задумывается.)А Люба гд?
Марья Васильевна.
Она рано за грибами ушла съ двочками.
Иванъ Михайловичъ.
A Анатолій Дмитріевичъ еще не прізжалъ и не присылалъ?
Марья Васильевна.
Нтъ еще. Что, Jean, я теб хотла сказать. Я слышала, что Анатолій Дмитріевичъ veut faire la proposition `a Люба,[226] xoчетъ Любочк свататься... Какъ это называется.
Иванъ Михайловичъ.
Отъ кого ты слышала?
Марья Васильевна.
On dit. Да говорятъ.
Иванъ
Кто говоритъ? Въ 4-хъ стнахъ сидишь, кто можетъ говорить. Ну что-жъ, что говорятъ.
Марья Васильевна.
Я знаю, ты меня ни во что считаешь. Только[227] я слышала, что онъ нехорошій человкъ. Какая же это служба по винной части![228] Да и главное — бахвалъ; я тебя прошу, Jean,[229] ты объ этомъ подумай.
Иванъ Михайловичъ.
Вдь что въ эту голову не втмяшится! И откуда словъ такихъ набралась. Нтъ, ты ужъ, матушка, эти глупости оставь. Что за бахвалъ, — и откуда ты это дурацкое слово взяла.
Марья Васильевна.
Да такъ вс говорятъ.
Иванъ Михайловичъ.
Чего не взбредетъ въ эту башку! Это кто теб навралъ? Эхъ, матушка, не намъ съ тобой судить про этаго человка. Я не знаю отца, который бы за честь себ не почелъ родство съ такимъ человкомъ. Да и терпть не могу загадывать и сватать. Какой бы онъ ни былъ, власть Божья, а намъ толковать нечего. Человкъ замчательный, писатель. И ужъ врно не на деньгахъ женится. Это врно.
Марья Васильевна.
Никто не говорилъ. J’ai mon opinion, у меня свое мнніе.
Иванъ Михайловичъ.
Ну, слушай-же: первое дло, Анатолій Дмитріевичъ человкъ современный, передовой, огромнаго ума, образованья, писатель, человкъ, котораго вся Россія знаетъ, можетъ быть. Это, матушка, въ ныншнее время лучше генеральскихъ чиновъ. Потомъ, служба у него прекрасная, честная, — по новому акцизному управленію, 2 000 жалованья. А захоти онъ только — такому человку все открыто. Другое дло то, что въ немъ и странности, и все — не свтскій онъ человкъ, но ужъ знаешь, по крайней мр, что безкорыстнйшій человкъ. Этотъ человкъ женится, такъ не на деньгахъ. Съ нимъ всякая двушка будетъ счастлива, хоть бы у ней ничего не было.[230]
Марья Васильевна.
А говорятъ, что онъ скупъ.
Иванъ Михайловичъ.
Ну, понесла! Я теб говорю, безкорыстнйшій человкъ. Ужъ это доказано.
Марья Васильевна.
А говорятъ, онъ все и приданое сосчиталъ.
Иванъ Михайловичъ.
Катенька, хоть ты бы объяснила ей, что Анатолій Дмитричъ не такой человкъ.
Катерина Матвевна.
Марья Васильевна съ Марьей Исаевной имютъ свои убжденія. Для меня странно только то, на какомъ основаніи можно обвинять въ гнуснйшихъ замыслахъ человка, не давшаго на то никакого права. Этотъ господинъ всей жизнью своей доказываетъ, что цль его есть только общее дло. — Ежели бы этотъ господинъ вздумалъ соединиться съ женщиной, то онъ первымъ условіемъ поставилъ бы независимость, какъ личную, такъ и имущественную.
Иванъ Михайловичъ (задумывается. Молчаніе).
Да, хоть и трудно нашему брату, старику, перемнить старинныя привычки, и много увлеченья, легкомыслія въ молодежи, а нельзя не отдать справедливости новому поколнью. Да.[231]
Катерина Матвевна (отрываясь отъ книги).
Изъ всего, что вы сказали, въ этомъ одномъ я раздляю ваше убжденіе. Прогрессъ неудержимо вноситъ свтъ въ самыя закоснлыя условія жизни.
Иванъ Михайловичъ (помолчавъ немного).