Ты — я думал — райский сад.Ложь подпивших бардов.Нет — живьем я вижу склад«ЛЕОПОЛЬДО ПАРДО».Из прилипших к скалам сёлопустясь с опаской,чистокровнейший осёлшпарит по-испански.Всё плебейство выбив вон,в шляпы влезла по нос.Стал простецкий «телефон»гордым «телефонос».Чернь волос в цветах горит.Щеки в шаль орамив,сотня с лишним сеньоритмашет веерами.От медуз воде синё.Глуби — вёрсты мера.Из товарищей «сеньор»стал и «кабальеро».Кастаньеты гонят сонь.Визги… пенье… страсти!А на что мне это все?Как собаке — здрасите!
Воздев печеные картошки личек,черней, чем негр, не видавший бань,шестеро благочестивейших католичеквлезло на борт парохода «Эспань».И сзади и спереди ровней, чем веревка.Шали, как с гвоздика, с плеч висят,а лица обвила белейшая гофрировка,как в пасху гофрируют ножки поросят.Пусть заполнится годами жизни квота —стоит только вспомнить это диво,раздирает рот зевоташире Мексиканского залива.Трезвые, чистые,
как раствор борной,вместе, эскадроном, садятся есть.Пообедав, сообща скрываются в уборной.Одна зевнула — зевают шесть.Вместо известных симметричных мест,где у женщин выпуклость, — у этих выем:в одной выемке — серебряный крест,в другой — медали со Львом и с Пием.Продрав глазенки раньше, чем можно, —в раю ( ужо!) отоспятся лишек, —оркестром без дирижерашесть дорожных вынимают евангелишек.Придешь ночью —сидят и бормочут.Рассвет в розы —бормочут, стервозы!И днем, и ночью, и в утра, и в полднисидят и бормочут, дуры господни.Если ж день чуть-чуть помрачнеет с виду,сойдут в кабину, 12 галошнаденут вместе и снова выйдут,и снова идет елейный скулёж.Мне б язык испанский! Я б спросил, взъяренный:— Ангелицы, попросту ответ поэту дайте —если люди вы, то кто ж тогда вороны?А если вы вороны, почему вы не летаете?Агитпропщики! не лезьте вон из кожи.Весь земной обревизуйте шар.Самый замечательный безбожникне придумает кощунственнее шарж!Радуйся, распятый Иисусе,не слезай с гвоздей своей доски,а вторично явишься —сюда не суйся —всё равно: повесишься с тоски!
Испанский камень слепящ и бел,а стены — зубьями пил.Пароход до двенадцати уголь ели пресную воду пил.Повел пароход окованным носоми в час,сопя, вобрал якоря и понесся.Европа скрылась, мельчась.Бегут по бортам водяные глыбы,огромные, как года,Надо мною птицы, подо мною рыбы,а кругом — вода.Недели грудью своей атлетической —то работяга, то в стельку пьян —вздыхает и гремит Атлантическийокеан.«Мне бы, братцы,к Сахаре подобраться…Развернись и плюнь —пароход внизу.Хочу топлю,хочу везу.Выходи сухой —сварю ухой.Людей не надо нам —малы к обеду.Не трону… ладно…пускай едут…»Волны будоражить мастера:детство выплеснут; другому — голос милой.Ну, а мне б опять знамена простирать!Вон — пошло, затарахтело, загромило!И снова вода присмирела сквозная,и нет никаких сомнений ни в ком.И вдруг, откуда-то — черт его знает! —встает из глубин воднячий Ревком.И гвардия капель — воды партизаны —взбираются ввысь с океанского рва,до неба метнутся и падают заново,порфиру пены в клочки изодрав.И снова спаялись воды в одно,волне повелев разбурлиться вождем.И прет волнища с под тучи на дно —приказы и лозунги сыплет дождем.И волны клянутся всеводному Цикуоружие бурь до победы не класть.И вот победили — экватору в циркульСоветов-капель бескрайняя власть.Последних волн небольшие митингишумят о чем-то в возвышенном стиле.И вот океан улыбнулся умытенькийи замер на время в покое и в штиле.Смотрю за перила. Старайтесь, приятели!Под трапом, нависшим ажурным мостком,при океанском предприятиипотеет над чем-то волновий местком.И под водой деловито и тиходворцом растет кораллов плетенка,чтоб легше жилось трудовой китихес рабочим китом и дошкольным китенком.Уже и луну положили дорожкой.Хоть прямо на пузе, как по суху, лазь.Но враг не сунется — в небо сторожкоглядит, не сморгнув, Атлантический глаз.То стынешь в блеске лунного лака,то стонешь, облитый пеною ран.Смотрю, смотрю — и всегда одинаков,любим, близок мне океан.Вовек твой грохот удержит ухо.В глаза тебя опрокинуть рад.По шири, по делу, по крови, по духу —моей революции старший брат.
Превращусь не в Толстого, так в толстого, —ем, пишу, от жары балда.Кто над морем не философствовал?Вода.Вчера океан был злой, как черт,сегодня смиренней голубицы на яйцах.Какая разница! Все течет…Все меняется.Есть у воды своя пора:часы прилива, часы отлива.А у Стеклова вода не сходила с пера.Несправедливо.Дохлая рыбка плывет одна.Висят плавнички, как подбитые крылышки.Плывет недели, и нет ей — ни дна,ни покрышки.Навстречу медленней, чем тело тюленье,пароход из Мексики, а мы — туда.Иначе и нельзя. Разделениетруда.Это кит — говорят. Возможно и так.Вроде рыбьего Бедного — обхвата в три.Только у Демьяна усы наружу, а у китавнутри.Годы — чайки. Вылетят в ряд —и в воду — брюшко рыбешкой пичкать.Скрылись чайки. В сущности говоря,где птички?Я родился, рос, кормили соскою, —жил, работал, стал староват…Вот и жизнь пройдет, как прошли Азорскиеострова.
Если Гавану окинуть мигом —рай-страна, страна что надо.Под пальмой на ножке стоят фламинго.Цветет коларио по всей Ведадо.В Гаване все разграничено четко:у белых доллары, у черных — нет.Поэтому Вилли стоит со щеткойу «Энри Клей энд Бок, лимитед».Много за жизнь повымел Вилли —одних пылинок целый лес, —поэтому волос у Вилли вылез,поэтому живот у Вилли влез.Мал его радостей тусклый спектр:шесть часов поспать на боку,да разве что вор, портовой инспектор,кинет негру цент на бегу.От этой грязи скроешься разве?Разве что стали б ходить на голове.И то намели бы больше грязи:волосьев тыщи, а ног — две.Рядом шла нарядная Прадо.То звякнет, то вспыхнет трехверстный джаз.Дурню покажется, что и взаправдубывший рай в Гаване как раз.В мозгу у Вилли мало извилин,мало всходов, мало посева.Одно единственное вызубрил Виллитверже, чем камень памятника Масео:«Белый ест ананас спелый,черный — гнилью моченый.Белую работу делает белый,черную работу — черный».Мало вопросов Вилли сверлили.Но один был закорюка из закорюк.И когда вопрос этот влезал в Вилли,щетка падала из Виллиных рук.И надо же случиться, чтоб как раз тогдак королю сигарному Энри Клейпришел, белей, чем облаков стада,величественнейший из сахарных королей.Негр подходит к туше дебелой:«Ай бэг ёр пардон, мистер Брэгг!Почему и сахар, белый-белый,должен делать черный
негр?Черная сигара не идет в усах вам —она для негра с черными усами.А если вы любите кофий с сахаром,то сахар извольте делать сами».Такой вопрос не проходит даром.Король из белого становится желт.Вывернулся король сообразно с ударом,выбросил обе перчатки и ушел.Цвели кругом чудеса ботаники.Бананы сплетали сплошной кров.Вытер негр о белые подштанникируку, с носа утершую кровь.Негр посопел подбитым носом,поднял щетку, держась за скулу.Откуда знать ему, что с таким вопросомнадо обращаться в Коминтерн, в Москву?
Пароход подошел, завыл, погудел —и скован, как каторжник беглый.На палубе 700 человек людей,остальные — негры.Подплыл катерок с одного бочка.Вбежав по лесенке хромой,осматривал врач в роговых очках:«Которые с трахомой?»Припудрив прыщи и наружность вымыв,с кокетством себя волоча,первый класс дефилировал мимоулыбавшегося врача.Дым голубой из двустволки ноздрейколечком единым свив,первым шел в алмазной заресвиной король — Свифт.Трубка воняет, в метр длиной.Попробуй к такому — полезь!Под шелком кальсон, под батистом-линоподи, разбери болезнь.«Остров, дай воздержанья зарок!Остановить велите!»Но взял капитан под козырек,и спущен Свифт — сифилитик.За первым классом шел второй.Исследуя этот класс,врач удивлялся, что ноздри с дырой, —лез и в ухо и в глаз.Врач смотрел, губу своротив,нос под очками взморща.Врач троих послал в карантиниз второклассного сборища.За вторым надвигался третий класс,черный от негритья.Врач посмотрел: четвертый час,время коктейлей питья.— Гоните обратно трюму в щель!Больные — видно и так.Грязный вид… И вообще —оспа не привита. —У негра виски ревмя ревут.Валяется в трюме Том.Назавтра Тому оспу привьют —и Том возвратится в дом.На берегу у Тома жена.Волоса густые, как нефть.И кожа ее черна и жирна,как вакса «Черный лев».Пока по работам Том болтается,— у Кубы губа не дура —жену его прогнали с плантацийза неотработку натурой.Луна в океан накидала монет,хоть сбросся, вбежав на насыпь!Недели ни хлеба, ни мяса нет.Недели — одни ананасы.Опять пароход привинтило винтом.Следующий — через недели!Как дождаться с голодным ртом?— Забыл, разлюбил, забросил Том!С белой рогожу делит! —Не заработать ей и не скрасть.Везде полисмены под зонтиком.А мистеру Свифту последнюю страстьраздула эта экзотика.Потело тело под бельецомот черненького мясца.Он тыкал доллары в руку, в лицо,в голодные месяца.Схватились — желудок, пустой давно,и верности тяжеловес.Она решила отчетливо: «No!» [1] , —и глухо сказала: «Jes!» [2] .Уже на дверь плечом напиралподгнивший мистер Свифт.Его и ее наверх в номеравзвинтил услужливый лифт.Явился Том через два денька.Неделю спал без просыпа.И рад был, что есть и хлеб, и деньгаи что не будет оспы.Но день пришел, и у кож в темнотеузор непонятный впеплен.И дети у матери в животе *онемевали и слепли.Суставы ломая день ото дня,года календарные вылистаны,и кто-то у тел половину отняли вытянул руки для милостыни.Внимание к негру стало особое.Когда собиралась паства,морали наглядное это пособиепоказывал постный пастор:«Карает бог и его и ееза то, что водила гостей!»И слазило черного мяса гнильес гнилых негритянских костей. —В политику этим не думал ввязаться я.А так — срисовал для видика.Одни говорят — «цивилизация»,другие — «колониальная политика».
Христофор Колумб был Христофор Коломб — испанский еврей.
Из журналов
1
Вижу, как сейчас, объедки да бутылки…В портишке, известном лишь кабачком,Коломб Христофор и другие забулдыгисидят, нахлобучив шляпы бочком.Христофора злят, пристают к Христофору:«Что вы за нация? Один Сион!Любой португалишка даст тебе фору!»Вконец извели Христофора — и онпокрыл дисканточком щелканье пробок(задели в еврее больную струну):«Что вы лезете: Европа да Европа!Возьму и открою другую страну».Дивятся приятели: «Что с Коломбом?Вина не пьет, не ходит гулять.Надо смотреть — не вывихнул ум бы.Всю ночь сидит, раздвигает циркуля».
2
Мертвая хватка в молодом еврее;думает, не ест, не досыпает ночей.Лакеев оттягивает за фалды ливреи,лезет аж в спальни королей и богачей.«Кораллами торгуете?! Дешевле редиски.Сам наловит каждый мальчуган.То ли дело материк индийский:не барахло — бирюза, жемчуга!Дело верное: вот вам карта.Это океан, а это — мы.Пунктиром путь — и бриллиантов каратына каждый полтинник, данный взаймы».Тесно торгашам. Томятся непоседы.По суху и в год не обернется караван.И закапали флорины и пезетыХристофору в продырявленный карман.
3
Идут, посвистывая, отчаянные из отчаянных.Сзади тюрьма. Впереди — ни рубля.Арабы, французы, испанцы и датчанелезли по трапам Коломбова корабля.«Кто здесь Коломб? До Индии? В ночку!(Чего не откроешь, если в пузе орган!)Выкатывай на палубу белого бочку,а там вези хоть к черту на рога!»Прощанье — что надо. Не отъезд — а помпа:день не просыхали капли на усах.Время меряли, вперяясь в компас.Спьяна путали штаны и паруса.Чуть не сшибли маяк зажженный.Палубные не держатся на полу,и вот, быть может, отсюда, с Жижонана всех парусах рванулся Коломб.
4
Единая мысль мне сегодня люба,что эти вот волны Коломба лапили,что в эту же воду с Коломбова лбастекали пота усталые капли.Что это небо землей обмеля,на это вот облако, вставшее с юга, —— «На мачты, братва! глядите — земля!» —орал рассудок теряющий юнга.И вновь океан с простора раскосоговбивал в небеса громыхающий клин,а после братался с волной сарагоссовой,и вместе пучки травы волокли.Он этой же бури слушал лады.Когда ж затихает бури задор,мерещатся в водах Коломба следы,ведущие на Сан-Сальвадор.
