Тонкий лед
Шрифт:
Далла вышла на крыльцо и позвала Альвдис, и та вернулась в длинный зал. В очаге уже искрило, плюясь, йольское полено, могучее, как вепрь, которого принесли в жертву утром. Трапезу, конечно же, посвятили Фрейру, сегодня полностью был его день. Воины успели принять внутрь достаточно пива, а за столом, где сидел вождь и почетные гости — на сей раз Мейнард и Торлейв, добравшийся к соседям, несмотря на снежные заносы на дорогах, — подавали и вино. В Норвегии виноград не рос, и потому вино считалось для северян драгоценным напитком. Франки, которых на сей счет грабили почем зря, увозили запасы в глубь страны, пряча от ненасытных завоевателей. Альвдис уже не раз слышала похвальбы
Но сейчас был Йоль, вина Бейнир для гостей не пожалел и сделал это правильно — все-таки в соседях у него теперь франк, а франки привыкли не к пиву. Мейнард, правда, к своему кубку едва прикасался, а когда Бейнир потребовал уважать его и пить больше, покачал головой:
— Я тебя уважаю, достойнейший Бейнир Мохнатый, но при всем желании пить больше не стану! Я за годы в монастыре от всего этого отвык.
— Так, говорят, монахи еще большие пьяницы, чем простой люд, мы сами видали, — возразил Торлейв. — Сколько бочонков вина мы достали из их погребов! И находили некоторых братьев мертвецки пьяными.
— Тут каждый для себя решает, — не сдался Мейнард. — Я в монастырь пошел не вино пить, а душу очищать, надеюсь, что и другие так же. Потому извини, пить буду мало, зато есть — много, никого не обижу. — Тут он увидел подошедшую Альвдис и добавил: — Тем более твою дочь, Бейнир, что прекрасней всех девушек на этой земле — да не обидятся на меня другие северянки!
Отец обернулся и велел девушке сесть вместе с гостями, и Йоль стал еще праздничнее, еще ярче.
Все было хорошо — и пшеничные колосья на столах, и мед, и корзины с фруктами, и ветки дуба, заботливо сохраненные с лета, и разговоры. Но лучше всего было то, что женщинам вождя разрешили сесть не за их стол, а за высокий, и Мейнард был рядом — можно руку протянуть и коснуться. Альвдис как могла останавливала пальцы, которые вздрагивали, желая прикосновения. Она видела раньше, как влюбленные держатся за руки во время плясок и сидя за столом, как молодожены не могут оторваться друг от друга, видела, но не понимала. Теперь это открылось ей, словно с глаз упала пелена: так хочется быть близко и касаться каждое мгновение, что невыносимо, когда между вами осталось пространство.
Мейнард, как и обещал, пил мало, ел много, много шутил, что для него, обычно человека спокойного и рассудительного, казалось непривычным, и вообще теперь почти не походил на себя прежнего. То есть он оставался прежним Мейнардом, таким, какого Альвдис полюбила, но проступали в нем новые черты, будто ростки сквозь тающий снег. И Альвдис догадывалась: это было в нем всегда, просто скрывалось, а так он и шутить умел, и, может, даже песни петь, кто ведает! Сколько она о нем ещё не знала, и ей хотелось бы узнать все, а потом открыть, что еще многое другое есть.
Франк говорил в основном с мужчинами, но часто награждал Альвдис взглядами, в которых читалось неприкрытое восхищение. Она чувствовала, что ее щеки горят от этого, а ещё от меда, которого девушка выпила больше, чем обычно себе позволяла. Даже Далла, как правило, сдержанная, развеселилась и смеялась, будто девчонка, и Бейнир глядел на нее с любовью, временами сжимая ее руку под столом. Тейт носился по залу с другими мальчишками, надолго пропадал, выбегая на улицу, и был счастлив. Всех захватило волшебство Йоля, все словно
Потом Мейнард встал и обратился к Бейниру:
— Разрешишь ли ты мне прогуляться с твоей дочерью у костров, вождь?
— Это пускай она сама решает, я Альвдис запретов не чиню, — ухмыльнулся отец. — Если ей парень по нраву, так пусть идет, а нет, она тебе сама скажет.
Торлейв захохотал, видно, вспомнив, как Альвдис отказала Хродвальду.
— Коль откажет, я ее похищать не буду, — пообещал Мейнард, — смирюсь, хотя мое огорчение не будет знать границ.
— Но я не стану тебя огорчать, добрый гость и сосед, — произнесла Альвдис, вставая и глядя в его яркие глаза, по-весеннему зеленые, — пойдем. Ты ведь не видел еще, как у нас Йоль празднуют.
— Ох, зато выпил его уже! — с притворным стоном откликнулся Мейнард.
— Эге, рановато сдался! — воскликнул Эгиль. — Тебе Йоль еще до утра пить! (Скандинавы говорили «пить» в отношении большинства событий, ради которых накрывались столы, — это выражение относилось и к праздничным пирам, и к свадьбам, и к поминкам. — Прим. автора).
— Тогда и вовсе стоит прогуляться. Спасибо тебе, прекрасная госпожа Альвдис. Ты ещё больше обрадовала меня в этот хороший день.
Они вместе вышли на крыльцо, и Мейнард глубоко вдохнул трескучий воздух.
— Ох, и хорошо. Давно я столько не сидел за пиршественным столом.
— В Йоль не нужно все время есть и пить, — объяснила Альвдис, — у нас веселятся, как кому хочется. Вон видишь, — она указала на стайку молодых людей, которые собрались у одного из костров, — сейчас они станут прыгать через огонь. А еще потом будут танцевать, петь песни, пока не охрипнут, и просить Солнечного Короля возродиться.
— От такого пира он точно проснется, я уверен.
Альвдис засмеялась.
— Ты думаешь, мы его разбудим своими криками?
— Убежден в этом.
— Так я никогда про Йоль не думала…
— Я тоже многое не думал из того, что теперь. Ну, Альвдис, проведешь меня мимо костров?
И они отправились веселиться.
Альвдис была счастлива. У нее в глазах рябило от огненных пятен, во рту поселился вкус меда и сладостей, и еще яблок, которыми щедро одаривала всех ребятня. Есть на морозе спелые, сохраненные с осени фрукты было особым удовольствием. Пользуясь тем, что взошла луна, молодежь даже выбралась на лед у берега фьорда, чтобы покататься на коньках; их в поселении делали из сточенных лошадиных костей и ремнями прикрепляли к обуви. Альвдис умела стоять на тонких и прочных пластиках, умела скользить по льду, но Мейнард не умел, и она не стала его заставлять. Хотя, быть может, в другое время бы научила. Лед намерз в основном у берега, а к середине фьорда истончался, вскипал недовольной водой; новичку у самого берега учиться было бы непросто.
Мейнард совсем не кичился новым статусом, общаясь и с простыми деревенскими жителями, и с рабами так, как будто они были и оставались его друзьями. Альвдис уже знала, что два молодых монаха, которых Бейнир привез вместе с Мейнардом и Лукой из того похода, отправятся с франком в Хьёрт после празднования Йоля; Мейнард выкупил их, даровал им свободу, и по весне, если братья пожелают, они уедут обратно в свои земли. Альвдис все ещё беспокоилась, что Мейнард отправится вместе с ними, но уже меньше, чем раньше. Он так живо обсуждал с Бейниром и Торлейвом дела на будущий год, так хвалил хьёртских вышивальщиц, так уговаривал отпустить кузнеца погостить у него подольше, что беспокойство Альвдис уменьшилось. Она доверилась богам: пусть будет, как они скажут.