Тонкий лед
Шрифт:
Он не солгал ей: там, под сияющим ночным небом, он внезапно ощутил, как в душе наконец-то что-то сдвинулось. Никто не знал, что той ночью Мейнард заплакал, впервые за очень долгое время. Он проводил Альвдис в пиршественный зал, посидел вместе с нею и гостями. А потом ушел ненадолго и поднялся среди спящих деревьев по знакомой тропе выше, где мог остаться один. И там, касаясь ствола старой ели, слушая, как она недовольно скрипит промороженными ветвями, Мейнард подумал о великом дереве Иггдрасиль, о свечах перед алтарем, о драгоценном реликварии, а потом — о вещах, что были до этого… и заплакал.
Он ощутил наконец огромное раскаяние, чистое, которого не смог почувствовать в монастыре, и чернота отступала, унося с собой кошмары,
Впрочем, со временем Мейнард понял, что уже его принял, когда поцеловал Альвдис. Проходили дни, сомнения то возвращались, то снова исчезали, и насчет чего никогда не было сомнений, так это насчет нее. Ночами, если снова снились кошмары (но уже намного реже), Мейнард просыпался и представлял: Альвдис где-то рядом. Он не протягивал руку, чтоб не наткнуться на пустоту, и иногда ему казалось, он слышит дыхание спящей девушки, как будто она вправду здесь, в его постели. Мейнард заставлял себя поверить в это и засыпал, и тогда сны приходили куда приятнее.
Сайф, в конце концов, сдался и перестал приставать к другу с вопросами, и сказал, что сам, пожалуй, пока задержится в Норвегии, хоть он теперь человек и вольный. Мейнард был рад такому решению сарацина. За все это время дружба между ними стала очень крепкой, и на Сайфа Мейнард теперь мог положиться, как на самого себя. Хотя даже сарацин не знал о его спящем даре — никто, кроме Альвдис, не знал. Вечерами, когда накрывали на стол и дружинники и прочие работники, допущенные к трапезе в хозяйском доме, ужинали за длинными столами, Мейнард и Сайф вели долгие беседы. Сарацин, кроме легенд, преданий и песен, интересовался буквально всем на свете в тех местах, где бывал, и иногда его знания оказывались полезными. Он видел, как люди в других странах строят дома, делают повозки и дрессируют лошадей и собак, и что-то из этого могло пригодиться тут, в маленьком заснеженном Хьёрте. Местные жители, про сарацина наслышанные (несколько лет назад вся округа только и говорила, что Бейнир Мохнатый взял в рабство какое-то заморское чудо), но никогда его до тех пор не видевшие, вскорости привыкли к Сайфу, его речам и некоторым чудачествам, и даже немного гордились тем, что у них живут такие необычные поселенцы. Забавно ведь: хозяин — франк, а его лучший друг и помощник и вовсе из таких земель, что непонятно, существуют ли они вообще на свете!
Весна наступала неумолимо: сначала прорехи во льду фьорда стали шире, забурлили холодной черной водой; потом снег начал таять на солнечных полянах, на камнях, на боках скал, обращенных к светилу; а однажды утром Мейнард проснулся под веселую капель. Дни делались все длиннее, природа медленно оживала, просыпаясь от зимнего сна, встряхивалась, поводила плечами. Зазвенели ручьи, звонче стали петь птицы. Фьорд, бывший вроде бы неизменным, менялся каждый день; вроде как один и тот же пейзаж, посмотришь на него на рассвете, запомнишь, а вечером узнаёшь, но что-то уже изменилось. Молодые парни поглядывали на воду и хвастались перед девушками — дескать, вот истает кромка льда у берега, и они смогут переплыть фьорд, показать свою смелость и выносливость. Кстати, именно так и делали. Местные жители были закаленными, плавали прекрасно, делая это с ранней весны до поздней осени.
Когда полностью сошел лед, корабли спустили на воду, и Рэв напрямую спросил Мейнарда, взойдет он на палубу или
Франк покачал головой.
— Прости, достойный воин. Это не по мне. Да и ваши боги оскорбятся, если чужак, иноверец, станет командовать драккаром. Неслыханное оскорбление, сам понимаешь.
Рэв шумно выдохнул — это он, конечно, понимал, но в походы очень хотелось.
— Все твое милосердие, господин, — буркнул он, — ты слишком к Богу своему прислонился, чтобы позволить нам грабить твоих друзей-христиан…
— Это ты зря так говоришь. Ваших богов я тоже понимаю, и понимаю, чем и как вы живете. Ты не думай, будто я не размышлял над этим вопросом. Я уже, на самом деле, решение принял, Рэв. Забирай драккар себе.
У рыжего воина отвисла челюсть. Разговор происходил перед большим домом, и слушали его многие, а тут и вовсе подтянулись поближе.
— Земля у тебя есть, — продолжал Мейнард. — Ты просил у меня кусок в конце долины — я тебе отдаю, только вдобавку забирай и корабль. И не думай, что это я тебе оказываю неслыханную честь: латать его и паруса шить будешь сам, за свой счет. Четверть добычи на нужды Хьёрта, остальное дели, как сам пожелаешь. Если уж так вам в походы хочется, — Мейнард оглядел собравшихся воинов, глазевших на него, словно на чудо Господне, — то отправляйтесь. Только поля бы засеять…
Мужчины разразились восторженными возгласами, женщины заулыбались. Мейнард прекрасно понимал, что одной торговлей да сельским хозяйством поселение не выживет, земля тут довольно скудная, и без добычи, которую северяне принесут из похода, следующая зима станет очень суровой. Хродвальд не слишком-то хорошо управлялся со своим имуществом…
Впрочем, обрадованный Рэв объяснил Мейнарду, что раньше, чем будут засеяны поля, а потом урожай взращен и собран, никто в поход не отправится. Это было справедливо, в поселении требовались мужские руки. Женщины в одиночку тут не справятся, хотя они и сильны. Потому доставали из сараев плуги и бороны, которым зимой поправили все погнутые зубья, и хорошо подкармлвали быков: тем протребуются силы, дабы вытянуть плуг.
Весна разгорелась, как огонь в очаге, и дороги давно стали проходимы. Мейнард снарядил торговый обоз, как обещал, и отправил товары на продажу под надежной охраной. Молодые монахи уехали с обозом, сердечно попрощавшись с Мейнардом, благословляя его и обещая всегда за него молиться. Кто знает, какая жизнь их ждет дальше и в каком монастыре. До ближайшего города их сопроводят, там они найдут себе попутчиков, а деньгами Мейнард их снабдил — сделал для бывших братьев то, что мог. Они уехали, так правильно, и все же было немного грустно. Оборвалась последняя нить, связывавшая его с монастырем, где он провел шесть лет… И реликварий, как обещал отцу настоятелю, не вернул христианской церкви. Выкупить его, что ли, у Бейнира? Мейнард знал, реликварий никуда не делся, стоит себе в вождевой сокровищнице. Но хватит ли денег? Весна хороша, только вот запасы подошли к концу…
Он усмехался, ловя себя на мысли, что думает уже давно как хозяин. И это нравилось Мейнарду.
Надо было ехать к Бейниру. Франк все уже решил для себя — что скажет вождю, его жене и Альвдис, и как скажет. Кольцо жгло кожу, а казалось бы, простое костяное колечко… Его необходимо вернуть.
Альвдис ждала Мейнарда каждый день. Это оказалась самая длинная зима в году. Обычно в работе, беседах и играх время пролетало быстро, но не в этот раз. Странное обещание, данное Мейнардом, его поцелуй, его подарок — все это Альвдис не забывала даже во сне. Она старательно выполняла то, что ей велела Далла, сама отдавала приказы, лечила заболевших, перешептывалась с Тейтом — казалось бы, все как всегда. Но за этим скрывалось настолько громадное нетерпение, что Альвдис поражалась, отчего другие его не видят. Никто не заметил ее долгой прогулки с Мейнардом в йольской ночи, никто не бросал косых взглядов и ни о чем не спрашивал. Никто не знал. Это была только ее тайна.