Тонкий лед
Шрифт:
Мейнард не стал прыгать через костер, сказал, что раненая осенью нога не позволит, а спалить новый плащ как-то не хочется; зато, когда среди домов начались танцы, сказал Альвдис:
— Идем, госпожа.
— Разве ты умеешь? — изумилась она, даже не став возмущаться, что он снова назвал ее госпожой.
— Я смотрел и немного научился; правда, песню почти не помню. Ты мне поможешь?
— Конечно, Мейнард. Если ты попросишь меня о помощи, я всегда ее окажу.
— Я запомнил это, — ответил франк, глядя ей прямо в глаза. — Ты тогда мне сказала, вот я и откликаюсь на твою просьбу. Помоги мне, Альвдис. Идем.
И непонятно,
Этот танец, затевавшийся сейчас, состоял в обмене парами: мужчины и женщины разделились на две группы, каждая из которых поочередно пела свой куплет, а вот припев пели обе группы танцующих. Мейнард правду сказал, слов он почти не знал, но хорошо слушал и подпевал остальным, и Альвдис нравилось, что он так старается постичь местные обычаи.
Они танцевали довольно долго — сначала менялись парами, а потом снова «разламывали кольца», и тогда наконец удалось прикоснуться друг к другу, так как пара должна была держаться за руки. Альвдис хотелось, чтобы этот танец длился как можно дольше. Мейнард держал девушку за руку крепко и нежно, иногда чуть сильнее сжимая ее пальцы, и у Альвдис перехватывало дух. Ночь выдалась ясная, снег больше не падал, и облака ушли, открыв чистое небо. Когда танец закончился, Мейнард остановился, дабы перевести дух, случайно взглянул вверх, помотал головой и нахмурился, пытаясь разглядеть.
— Альвдис, с небом что-то не так.
Она тоже взглянула вверх, усмехнулась и потянула Мейнарда за руку прочь от костров.
— Идем. Только смотри в землю, пусть глаза отдохнут. Я покажу тебе.
Они прошли мимо костров дальше по улице, где дома заканчивались; Альвдис свернула на тропу, хорошо видную сейчас в небесном сиянии. Тропка была знакомая, хоженая, и вела к тому самому дому Бьёрга, где Мейнард и другие выздоравливали после своего прибытия в деревню. Муж и жена, которым теперь принадлежал дом, ушли на праздник, костры остались позади. Альвдис остановилась, не доходя до низкого каменного забора, окружавшего дом, и развернула Мейнарда лицом к долине, и сказала:
— Теперь смотри.
Он поднял голову и замер.
Небеса полыхали огнем — только не ярко-алым закатным и не розовым рассветным, а холодным, зеленым, как глаза чужака. Полосы пламени тянулись через все небо. Иногда закручиваясь вихрями, иногда превращаясь в туманные озера, они загорались и гасли, пропадали и возникали снова. Они отсвечивали в полыньях на фьорде, так и не замерзшем до конца, бросали призрачный отблеск на сияющий снег. Шум праздника отдалился, лишь изредка долетали сюда голоса, и в почти полной тишине полотнища света реяли над Аурландом, разворачиваясь, как знамена.
— Боги, — проговорил наконец Мейнард, и голос его был сдавленным и хриплым, — я и подумать не смел, что существует в мире и такая красота…
— Небеса горят впервые так хорошо в этом году, — негромко объяснила Альвдис. Мейнард все ещё держал ее за руку, и это тепло было сейчас самым главным. — Они вспыхивали и раньше, но совсем ненадолго; ты, наверное, не видел, а в Хьёрте и не подумали тебе показать, это же для всех обычно. Сегодня боги тоже радуются и пируют, справляя Йоль. Там дальше, на ледяных равнинах, живут люди, которые рассказывают, что это полярная лиса бежит по сопкам и взметает пушистым хвостом снежные искорки, они уходят в небо и сгорают там. А у нас говорят — это отсвет мечей валькирий, и в
— Говори еще, — попросил Мейнард, когда она умолкла.
— Хорошо. — Альвдис глубоко вздохнула. — Помнишь, мы с тобой беседовали однажды о том, почему я не могу потерять наших богов? Потому что — ты видишь. — Очередное полотнище небесного света бесшумно развернулось прямо над ними. — Мы с богами живем в разных мирах и — в одном и том же, все это связано неразрывно, все — в ветвях, корнях, стволе и листьях великого дерева Иггдрасиль. Нам никак не заблудиться, потому что всегда можно посмотреть на землю, небо и тех, кто рядом, чтобы понять — боги тебя не оставят. Я не знаю твоего Бога, хотя много слышала о Нем. Но верю, что и Он есть где-то здесь. Мне жаль, если ты не можешь Его найти, мне жаль, если твой путь кажется тебе темным… Просто посмотри ещё раз, посмотри подольше. Может, сейчас ты Его увидишь?..
Не поворачиваясь к ней, Мейнард долго стоял и молчал, глядя в полыхающее небо. Когда сияние угасало, вспыхивали звезды, словно множество сверкающих драгоценных камней, словно капли росы на листьях. Дыхание морозными облачками вырывалось изо рта, рассеивалось в прозрачном, как слеза, воздухе, и снег становился то белым, то синим, то зеленым, и слышно было, как медленно ворочает боками сама долгая ночь года. Альвдис ощущала на лице ее касание, чувствовала ее движение.
— Я вижу ваших богов, — наконец, сказал Мейнард, — и я вижу своего. Наконец вижу. А еще, — он опустил голову, — я вижу тебя.
И он поцеловал Альвдис.
На его губах тоже был вкус яблок, которые он ел с нею вместе, но Альвдис подумала об этом мельком, потому что разом утратила все способности думать, вообще. Мейнард развернул ее к себе, привлек поближе, взял за плечи. Капюшон упал, волосы свободно рассыпались по спине, и ветер тут же забрался в них шаловливыми пальцами. А поцелуй длился и длился, и не было ничего прекраснее этого долгожданного прикосновения. Лишь когда он закончился, Альвдис поняла, что именно этого и ждала весь вечер.
Она улыбнулась, и Мейнард улыбнулся ей в ответ.
— Надеюсь, что не обидел тебя, госпожа. Не знаю, как в вашей земле, а у нас сорвать поцелуй с губ дамы стоит довольно дорого. Особенно если дама — дочь человека знатного и облеченного властью. Твой отец не велит зарубить меня топором где-нибудь в кладовой?
— Не велит. Особенно если я ему ничего не скажу. Да у нас за такое топором и не рубят, только требуют золотом откупиться.
— Даже если это не против твоей воли?
— Даже если так. Но отцу я не скажу, и никто не скажет.
Теперь у нее появились тысячи вопросов, однако, вместо того, чтобы задавать их, Альвдис потянулась и сама поцеловала Мейнарда. Он ответил, и покрыл поцелуями ее горящие щеки, а потом все-таки отстранился.
— Что я делаю, прости меня Господь… — особенного раскаяния, правда, в его голосе не слышалось, и он не стал падать на землю и бить поклоны, как многие ревностные христиане. — Что мы делаем?
— Ты меня целовал, — сказала Альвдис, — а что еще?
— Ты ведь дочка вождя. Я…