Тот, кто должен
Шрифт:
– Оля, тебе плохо?
– Нет. Хорошо. Так хорошо, что поверить страшно. Покурить бы.
Наконец, нашла пачку на кухне и вернулась в зал с зажженной сигаретой.
– Будешь? – спросила у него.
– Нет. У меня нет зависимости.
– А, да. Это заметно. Заметно, что у тебя ни от чего нет зависимости. Не совпало тут. Тут у нас с тобой не совпало.
– Если захочешь – увидимся, – сказал Мих. – Нет проблем. Я понимаю, что у тебя свой ритм, своя жизнь, свои отношения. Найдешь
– Очень здраво, очень, – кивнула Оля.
Сигарета дымила белым-белым, словно непроницаемый туман заполнял комнату. Лучи фар уже не доставали до Ольги, не резали темноту, а висли у подоконника. Она смотрела остановившимся взглядом, потом с трудом стряхнула с себя наваждение.
– Тебе идти пора. А я так замедлилась.
На прощанье поцеловала его в щеку и засмеялась, но осадок остался очень неприятный. То есть – остался обычный осадок после встречи с женщиной, которая на первом свидании решает, как будут звать ваших детей и подходит ли ей твоя фамилия. Просто не ожидал он от Ольги такого подвоха.
Мыслим одинаково? Похожи? Похожи, да не похожи.
Нахлынувший белый дым никак не стирался из памяти: сначала он поглотил безупречный образ секси-репортера с микрофоном в руке, потом ее успешность, потом ее удовлетворенность собой, а потом и все надежды Миха на приятное и легкое знакомство. Он ехал домой и думал только о том, что видеться с Ольгой больше не следует. Даже если она будет звонить – не нужно.
Неприятно возвращаться домой под утро, если через несколько часов нужно идти на работу. Он не знал, что делать. Не хотелось сидеть до рассвета на кухне и думать об Ольге. Нужно было выкинуть ее из головы.
Мих прошел мимо своей квартиры и поднялся на восьмой. Остановился перед Ленкиной дверью. Все было, как в детстве – задолго до сегодняшней ночи, до мыслей о чужих проблемах. Все было просто. Он нажал кнопку звонка и услышал привычное дребезжание. И, упиваясь дребезжанием, давил на кнопку до тех пор, пока Ленка не открыла дверь.
10. В ЧУЖОМ СНЕ
– Вот идиот! Мне вставать в шесть утра, ехать на работу двумя маршрутками. И день завтра тяжелый. А ты тут пьяный трезвонишь!
– Я не пьяный.
Ленка принюхалась.
– Ну, тогда проходи. Что случилось?
– Спасаюсь от белого дыма.
– Тамара Васильевна не курит же, – она пожала плечами. – Чаю заварить?
– Завари.
Мих сел в кухне на табурет.
– Только мне говорить не хочется, – предупредил Ленку. – Я сегодня наговорился уже. А ты как будто зла на меня.
– Может, и зла. Мы с Максом расстались, – Ленка подала чашку. – После
– Если у человека шаткие убеждения, то нет смысла их укреплять. Их лучше разрушить. Это полезнее для обоих. Иначе они могут рухнуть в самый неподходящий момент.
– Это теоретически так, наверное. А практически… я беременна.
Мих вспомнил вдруг свою отчетливую мысль о Ленкином сыне в тот вечер, когда она готовилась к свиданию с Максом. Может, от этой мысли она и забеременела.
Помолчали.
– Я не хочу ему говорить. И аборт не хочу делать. Я впервые беременна. Может, это уже и все. Все для меня.
– Ну, и не говори. Сама справишься. Если что – я помогу.
Она рассмеялась.
– Это же не портфель нести. Это чужой ребенок. Он расти будет, вопросы задавать. Наверное, все-таки нужно сказать Максу. Хотя так выходит, будто просить его нужно.
– Вот это я зашел чайку попить…
Ленка подперла голову рукой.
– Знаешь, я вдруг почувствовала, что сама перестала быть ребенком. Нам всем за тридцать, а мы как дети – живем с родителями, бегаем на свидания, балуем себя сладеньким, гоняем на новых машинах, колбасимся в клубах. По-разному, но все равно живем для себя. И внутри тоже остаемся детьми: стесняемся спросить, стесняемся попросить, боимся показаться смешными, глупыми, боимся чужого мнения. Но когда мы будем защищать своих детей, уже ничего не будем бояться, ни с чем не будем считаться. Я чувствую, что ради своего ребенка могу весь мир с его условностями послать к черту. Если ребенку нужен отец, я попрошу Макса – что ж тут такого? Может, он и согласится.
Мих молчал.
– Что же ты чай не пьешь? – заботливо спросила Ленка. – Мама как? Давно ее не видела.
– И я тоже. Все работает. Бизнес – это сложный механизм. Все должно вертеться. А ты Макса любишь что ли?
– Ну, так получается, – кивнула она. – Иначе зачем бы я с ним спала?
– Да вот и я не знаю.
– Просто ради секса я уже давно ни с кем не сплю, – она засмеялась. – Чай остыл твой.
Еще помолчали. Но Мих заметил, что даже молчать наедине с Ленкой не было неловко, ее жесты перестали быть нервными, и даже острые локти как будто сделались не такими острыми.
– А ты похорошела, Ленк.
– Это я старею. Говорят же, что старость выравнивает, и в гробу человек лежит идеальным, симметричным, пропорциональным. Поэтому – «горбатого могила исправит», а не потому что это невозможно.
– И помудрела.
Горечь затопила все, взяла за горло. Горечь… от новости о ее беременности, от разговоров о старости, от въевшегося белого дыма Ольгиных сигарет.
– Мне очень тяжело, – сказал Мих.