Трагедия капитана Лигова
Шрифт:
Капитан «Компаса» был рад помочь китобоям доставить их груз в Гонолулу. Алексей неожиданно загрустил, подумав о Лизоньке. Он стал частым гостем в доме священника, и его чувство к девушке росло и крепло. Как же быть теперь? Расстаться с ней навсегда? Нет, этого не может быть. Алексей даже и думать об этом не хотел. Вернувшись с Лиговым от капитана «Компаса» в каюту, Северов сказал:
— Олег! Для тебя не секрет, что я люблю Лизоньку, хотя ни разу тебе об этом не говорил. — Голос его от волнения прервался. — Я не могу уйти из Ново-Архангельска.
— Лиза знает об этом? Ты с ней говорил о своей любви? — спросил Лигов, невольно становясь наставником в столь сложном вопросе, хотя еще сам недавно был в роли Алексея.
Северов
— Нет…
Олег не смог удержаться от смеха, и к нему присоединился Алексей. Капитан положил руку на плечо Северова:
— Вот что, Алеша. Если ты действительно любишь Лизу, то тебе надо поговорить и с ней, и с отцом Серафимом. Пойдем к ним завтра…
…Отец Серафим окончательно убедился, что для Лизоньки наступило время, когда девичье сердце, подобно голубоватой льдинке под весенним жарким солнцем, начинает таять, чтобы оросить землю, дать влагу для молодой нежной муравы, от которой еще прекраснее становится мир. Девичье сердце до своей поры спокойно, и ничьи взгляды и чувства его не заставят сильнее забиться. Но вот встретится он, единственный, предназначенный только для нее, и в ответ в глазах девушки вспыхнут огоньки, забьется сердце, охваченное новым, еще никогда неизведанным и неповторимым чувством. Человеку дано изведать счастье любви только раз, и когда приходит это счастье, кет уже девушке покою, тревожно становится ей, но эта тревога радостная, заставляющая чувствовать всю красоту и прелесть каждой минуты жизни. Будто впервые увидит она, как высока и чиста голубизна неба, как ярок закат за дальними сопками, как чист и приятен морской воздух. И все люди вокруг кажутся лучше, добрее. Не раз спросит себя с удивлением девушка, почему же она до сих пор не замечала всего этого? По губам ее будет скользить улыбка, девушку не покинет тревожно-радостное ожидание, и с каждым днем все сильнее становится оно.
В таком ожидании находилась Лизонька. Она не пыталась разобраться в чувстве, которое охватило ее, не задумывалась над тем, что произошло. Она полностью отдалась новым счастливым ощущениям и ждала, когда придет Алексей. Девушка звала его про себя Алешей, и когда отца Серафима в комнате не было, она вслух громко говорила: «Алеша, Алеша!», — вслушиваясь в звучание имени. Оно становилось ей все дороже. Лизонька любила Алексея.
Отец Серафим был в тревоге за Лизоньку. Кто этот моряк с горячими черными глазами? По всему видно, что человек честный, но ведь так мало знаком. Растревожил он Лизоньку, рассеянна стала. То запоет песню и сразу же умолкнет, то с улыбкой порхает по комнатам и вдруг задумчиво станет у окна, и книги-то ее больше не увлекают. Откроет страницу, да так и не прочтет…
Горела на столе лампа. Сидел в ночной тиши старый священник. Теплился огонек в лампадке перед иконостасом. Из Лизонькиной спальни доносилось ровное дыхание девушки. В длительные часы бессонницы вспоминал отец Серафим свою жизнь. Было время, далекое уже, когда он ступил с палубы русского корабля на эту землю, открытую русскими людьми, и сам Баранов встречал его и говорил о долге русских людей построить здесь новую Россию. И некогда было Серафиму подумать о создании своей семьи. Годы пролетали в других заботах. То нужно было учить грамоте детей русских, индейцев и метисов, то требовалось превращаться в доктора и ехать в глубь материка — оказывать помощь раненому охотнику. В проповедях с амвона приходилось больше произносить советы об укреплении дружбы индейцев с русскими, чем молитвы… Улыбнулся отец Серафим, вспомнив, как индейцы, прослушав его проповеди и ничего не поняв, решили, что сам отец Серафим и есть бог, Иисус Христос, и увезли его к себе в леса… Многое было. Доверчивые дети природы, индейцы скоро сжились с ним и другими русскими, со всеми, от кого видели доброе отношение и помощь. Что теперь с ними станет? До отца Серафима все чаще доходили слухи об участи индейцев, попавших в зависимость от жестоких и алчных стяжателей богатств.
Священник вздохнул. Рушилось на глазах дело, в которое он и другие истинно русские люди вложили столько сил и души. «Продали, продали», — билось в думах одно слово, и почему-то вспомнилась притча о тридцати серебрениках…
Лизонька что-то проговорила спросонья, и снова отец Серафим тревожно подумал, что будет с индейцами, когда уйдут отсюда русские, и боль сжала его сердце. Быть может, это хорошо, что встретился человек, пробудивший в Лизоньке любовь. Уже сколько было счастливых браков русских с индейцами. Сам Баранов пример подал достойный.
Китобои вернутся в Россию. Лизонька стала совсем русской, и ей надо уезжать. Оставаться теперь здесь плохо. Горечь и печаль наполнили душу старика. Любил отец Серафим сироту Лизоньку отцовской любовью, воспитал ее, сделал примерной христианкой. Уедет, уедет Лизонька, знал это священник. Умел он читать людские души. А как же он останется один? Дом показался неуютным нехолодным, словно Лизоньки уже не было в нем. И тут же успокаивал себя. Не скоро уедет, а ему в жить мало уж осталось: скоро на вечный покой. Только бы Лизонька была устроена, нашла свое счастье…
Когда в окна медленно полился серый рассвет, решил отец Серафим поговорить с моряками о Лизоньке. Так в эту ночь, в канун воскресенья, и не спал отец Серафим… Да он уже привык к ночным бдениям, к беседам с самим собой…
…Выслушав сообщение Лигова об их отъезде на Гавайи, отец Серафим перевел взгляд своих спокойных глубоких глаз на взволнованное лицо Алексея. Священник не торопился начать первым разговор и ожидал, что скажет Северов.
— Отец Серафим, — быстро проговорил Алексей и провел ладонью по лбу, точно вспоминая, о чем надо говорить. — Я люблю вашу Лизоньку и хочу… прошу ее руки…
Он замолк. Священник с благодарностью смотрел на молодого моряка, радуясь за судьбу девушки.
— Вам надо с ней самой об этом говорить. — Священник взглянул в окно: не идет ли Лизонька, которая по обыкновению в воскресенье ушла в библиотеку. — Пусть сама ответит. Любовь не терпит, когда за нее решают. — Он помолчал и снова заговорил: — Почти двадцать лет назад я с караваном направился в одну деревню сивашей. Это было дружественное нам племя. В этой деревне у меня было много друзей. Индейцам мы возили товары. Подъезжая к деревне, мы были удивлены тишиной, а когда приблизились, то увидели страшную картину. На земле валялись убитые индейцы. Мужчины, дети, женщины — все жители деревни. Мы обошли разграбленные вигвамы с потухшими очагами. Видно, на деревню напали воины другого враждующего племени. Когда мы собрались хоронить убитых и стали на краю леса выбирать место для могилы, я услышал слабый крик ребенка, очень слабый, и пошел на него. В кустах сидела, прислонившись к дереву, индейская женщина. Она была мертва от раны в груди. Ее застывшие руки прижимали маленького ребенка. Он был голоден и едва кричал. Я взял девочку к себе, окрестил Лизонькой, воспитал…
Священник умолк, склонил голову и погрузился в воспоминания, точно забыв о моряках. А они сидели, потрясенные услышанным.
В дом неслышно вошла Лизонька. Ее лицо дышало свежестью от мороза и молодости. На ее черных волосах серебристой пылью сверкал иней. При виде моряков она весело улыбнулась. Алексей встал. Он не помнил, что говорил девушке. Она жадно слушала и, не отрываясь, смотрела ему в лицо.
— Я согласна, отец, — просто проговорила Лизонька.
С кресла тяжело поднялся священник и, подойдя к ним, благословил. Впервые Алексей поцеловал Лизоньку. Тут же решили, что Лизонька пока будет по-прежнему жить с отцом Серафимом, а Алексей приедет за ней на следующий год.