Трепет
Шрифт:
– Так открыто же у него, – пролепетал старик, сжавшись в комок, цепляя потемневшей от времени рукой кусок сапожного мела и что-то вычерчивая на обшарпанной стойке. – Вы бы зашли к нему, может быть, он забыл про гирлянду? Запил, наверное. Добряк человек, а все один да один, запьешь тут.
Лава сделала шаг вперед. На стойке неровными каламскими буквицами было выведено по-атерски: «Бегите. Аллидуса убили месяц назад. Страшные люди. Они и теперь у него. Пять воинов. И еще один в моем доме». Старик ткнул пальцем в потолок.
– Зайдем, конечно, – громко пообещал Литус. – Послушай, а ведь и в самом деле, хороши сапоги у тебя. Для женушки моей есть что подходящее? Так, чтобы нога не мерзла, чтобы по льду подошва не ехала и чтобы набойка по камням не громыхала?
– Есть, как не быть? – засуетился старик. – Только у меня все больше по мужской части, но есть хорошая работа. Из кожи да на меху. Примерите?
– А сейчас и примерим, – так же громко произнес Литус и, обернувшись к Лаве, прошелестел: – Быстро. Переодевайся Теребом. Все у тебя в мешке.
«Опять раздеваться», – влетела в голову Лавы глупая мысль, но она уже торопливо стягивала ветхий тирсенский кожух и платье и, заставив старика вытаращить глаза и забыть об испуге, тянула на исподнее порты.
– Эти? – подхватил пару обуви Литус. – А ну-ка, красавица, а ну-ка, надень-ка. Как влитые ведь? Или не так? И второй, и второй тоже.
Сапоги уже сидели на ногах Лавы, она приладила пояс с мечом на место, затягивала завязи гарнаша, а Литус медленно, чуть слышно двигался к двери, которая вела к лестнице наверх. Тишина стояла в мастерской, только старик вдруг начал икать от страха.
– Не бойся, – задвинул щеколду и на второй двери, а затем стер рукавом мел со стойки Литус. – Не бойся, старик. Если жив останешься, даже и не вспомнишь ничего.
Пальцами щелкнул у старого перед носом, подхватил потяжелевшее тело, опустил его на пол, задвинул под стойку. Замер, прислушиваясь, прошептал:
– Ведь почувствовал, еще от храмовой площади почувствовал, что неладное что-то в Самсуме. Выходит, мало били, если ума не прибавилось.
– Что делать-то? – беззвучно выдохнула Лава.
– Пока ничего, – спокойно ответил Литус. – Держи мешки, мне они пока ни к чему. Если что не так, пойдешь искать магазинчик Лауруса. Вряд ли он так уж переменился. Сюда вставай, – отвел ее за стойку, в угол. – Можешь присесть, можешь стоять, не сорвешься, не найдут. Подожди. Вот.
Распустил мешок, выудил самострелы, подобранные еще в Ардуусе, сунул за пояс Лаве десяток коротких стрел, взвел оба.
– На всякий случай, – прошептал и взмахнул чем-то блеснувшим.
– Теперь тебя не видно, – услышала она его голос, словно он на ухо ей шептал. И тихие, чуть различимые шаги услышала на лестнице. – Даже если до пояса лишь прикрывает, все равно видно не будет. Стой, не дыши.
«А тебе оружие? У тебя же даже меча нет!» – хотела спросить Лава, но не успела. Задул Литус лампу, положил руку на пояс и вытянул оттуда что-то гибкое и черное.
«Вот почему пояс твердым казался», – поняла Лава и затаила дыхание, замерев от ужаса.
Двери вылетели одновременно – и та, что вела на лестницу, и та, что выходила на улицу. Звякнули запоры, и Литус, который зачем-то припал к полу за секунду до этого, первые удары нанес по ногам незнакомцев. Лава еще успела разобрать один или два выпада темных теней, поняла, что это не чудовища, подобные тому, в которого обратился кузнец, а убийцы, вроде тех, что расправились с ее родителями. Но схватка, похожая на неразличимую кутерьму, продолжалась всего лишь несколько секунд, пока, наконец, куча не распалась. Литус лежал среди четырых тел, и короткая стрела торчала из его живота. Двое остались стоять. Один из них убрал короткий меч в ножны, присел у тела, коснулся горла Литуса, посмотрел на второго, сжимавшего в руках самострел.
– Молись всем богам, чтобы он не умер! Русатос приказал доставить его живым!
– А что было делать? – пожал плечами убийца с самострелом. – Он положил четверых. Причем лучших, клейменых. Теперь понимаешь, почему мы двоих потеряли, когда лекаря били? Думаешь, отмахался бы от него? Кишки пробиты, да и только. Ничего, если стрелу не трогать, до целителя дотянет. Или боишься, что тебя клейма не удостоят?
– Найти еще надо целителя, – скрипнул зубами первый. – А за мое клеймо не беспокойся. Ты свое только в обмен на язык можешь получить. Ладно. Ищи бабу, она должна быть в доме. Где дед?
– Да тут он, – шагнул в сторону Лавы тот, что держал самострел. – Или ты магию не почувствовал. Растолкать?
– Я сказал, ищи бабу, – прошипел первый. – Она где-то рядом, обмочилась уже, наверное. Руки рубить не будем никому. Сожжем лавку, и все. Бабу ищи!
– Сейчас, – взвел самострел второй. – Мы торопимся или как?
– Или как! – повысил голос первый.
– Так я… – начал говорить второй, но замолчал вместе со щелчком самострела Лавы. И ринувшийся к стойке первый, стрела от которого отскочила, попав в доспех, успел удивиться не тому, что из пустоты появился ардуусский клинок, а тому, что он скользнул по его мечу и, выбивая его из руки, нашел путь к незащищенной плоти.
Глава 10
Алитер
Время остановилось. Лицо Соллерса скривилось, словно стрела пронзила не Ирис, а его грудь. Стражники сорвались с места, ринулись в темноту укреплений. Другие подняли щиты, прикрыли Адамаса и Регину. Тело королевы Армиллы занималось пламенем. Процелла зарыдала.
– Я здесь, – шагнул к Ирис Игнис, поймал ее за плечи, погрозил пальцем, когда она попыталась что-то сказать, выпуская кровавые пузыри из уголков рта. Одним движением наложил на рану, на торчащую из раны стрелу холод, а потом провел ладонью по лицу Ирис, погружая ее в ледяной сон. Она удивленно приоткрыла глаза и в следующее мгновение упала на руки Игниса.
– Лекаря, – выдавил еле слышно Игнис. – Лучшего.
– Пошли, – набросила капюшон на голову Фидеса Хоспес.
– Куда? – ринулся вперед Соллерс.
– Следи, чтобы не подстрелили еще кого-нибудь, – прошептала Фидеса мужу, поклонилась королю, лицо которого было искажено болью. – Ты не знаешь этого лекаря. Ты, – она посмотрела на Процеллу, – пойдешь с нами. Будет нужна помощь. Тут недалеко. Не нужно, – остановила она метнувшуюся к дочери Пустулу.
Игнис шел за Фидесой, как во сне. А Ирис на его руках казалась тяжелее с каждым шагом, и эта тяжесть рвала ему сердце. За спиной стучали каблуки и слышались всхлипы Процеллы, впереди неслышно спускалась по ступеням Фидеса. Иногда она оборачивалась и предупреждала о поворотах. Говорила какие-то слова.