Третий муж
Шрифт:
— Не надо, Лиза, — проговорил он тихо, и отошел в группу сопровождавших.
Я еле успокоилась, а потом начала искать взглядом его высокую фигуру. Он держался невозмутимо и с достоинством. Я отметила это сразу же, как увидела. И вообще, он изменился за это время, появилась уверенность даже в движениях и какая-то грусть в прищуренных глазах. А еще он стал старше меня, хотя мы были ровесниками. Видимо опыт зарабатывается не столько годами, сколько жизненными обстоятельствами. Вот и он был старше многих наших одноклассников и меня в том числе. После этой нашей встречи, я начала задумываться, так ли я живу, что бы еще хотела изменить в своей жизни. Но пока оставила всё и решила плыть по течению, авось, куда-то вынесет.
— Ты перестала сопротивляться и работать над собой, моя милая, — сетовала Ника, когда мы с ней общались в очередной раз, — что-то надломилось в тебе?
— Нет, — отшучивалась я, — просто устала. Вот отдохну и возьму себя в руки.
— Я очень хочу тебя видеть, — качала она головой, заглядывая в мои грустные глаза, — да и все наши тоже. Приезжай. Нам многое надо обсудить.
Я обещала.
Уже к концу подходила четверть, и мы собирались в путь, когда прибежала взволнованная мать и сообщила, что отец попал в больницу с сердечным приступом.
— Привезли с работы, — плакала она в машине, пока мы добирались до районной больницы, — как рассказал Петр, его помощник, отец схватился за сердце и упал прямо перед очередной машиной, при ее обследовании. Они растерялись, а потом Сергей, он как раз был там в гостях, занес его в автомобиль и прямиком в больницу. Оттуда и сообщили мне об этом.
Пока мы ехали, мать тихо плакала. Я еле вела автомобиль, мои руки дрожали. Вскоре показался комплекс районной больницы, и мы въехали на эту территорию. Бросились к приемному покою, спросить, где отец, но нас уже встречали Сергей и Петр.
— Не волнуйтесь, — говорил Петр, подхватывая маму под руку, — он жив и под наблюдением. Мы ждем вас и вышли встретить. Пойдемте.
Мы прошли по коридорам к палате, где находился отец и несколько врачей с медсестрами. Остановившись у дверей, я заглянула в палату и увидела лежавшего отца с закрытыми глазами и услышала возглас:
— Закройте дверь!
Я попятилась и прикрыла створку.
— Что? — затеребила меня испуганная мать, — Что там?
Я пожала плечами.
— Пока не поняла. Подождем врачей.
Вскоре те вышли, и около нас остановилась немолодая женщина, в белом халате с фонендоскопом на шее. На бейзике у нее значилось «врач терапевт Алевтина Георгиевна Ломанова».
— Вы родные больного? — обратилась она к нам.
Мы хором тревожно кивнули и также выдохнули:
— Что там?
— Как с мужем? — взволнованно спрашивала мама, — Какие результаты?
— Успокойтесь, — она пожала локоть матери, — у вашего мужа все нормально. Повысилось давление и вот результат. Сейчас мы сделали ему укол и успокаивающее. Полежит немного, и потом еще раз осмотрим. Если восстановится, то отпустим домой. Но ему надо пройти обследование обязательно, с этим не шутят.
— Да-да, конечно, — заторопилась мама, — мы очень испугались.
— Ничего страшного, но будьте внимательны, — она посмотрела на нас с улыбкой и ушла.
Мы остались стоять.
— Что будем делать? — задала я вопрос всем присутствующим.
— Я остаюсь, — сказала мама, — а ты езжай домой, а то скоро Катюшка придет из школы. Как только отца отпустят, то приедем, правда Петя?
— Конечно-конечно, — засуетился папин друг, — А Сергей тебя отвезет.
— Я и сама могу, — хмыкнула на его слова, — поехали, Сереж.
Он кивнул, пожал локоть маме.
— Вы держитесь. Всё будет хорошо.
Она благодарно кивнула ему, и мы вышли на площадку с автомобилями.
— Ну, кто поведет? — спросила я у него и увидела внимательный взгляд, направленный на меня.
— Ты, конечно, — ответил он и сел на соседнее от водителя кресло.
Его сторона лица, повернутая ко мне, была всё той же, Сережиной, без шрама, бегущего от виска к нижней губе. Я слегка вздохнула и завела мотор. Я не видела, как тот саркастически кивнул головой, перехватив мой взгляд, и уставился в переднее стекло. Мы ехали и молчали. Я не знала, о чем говорить и нервничала, а он всё также спокойно смотрел в окно.
— Ты долго так будешь сидеть и молчать, — почти выкрикнула я, остановив машину на обочине, — Что ты этим хочешь мне сказать, что я трусиха и боюсь на тебя посмотреть. Так знай, да я трушу, так как боюсь тебя оскорбить своей жалостью.
Он молчал. Я вновь раскипятилась.
— Ну, и что, что ты в шрамах, но всё также мой друг. Или я ошибаюсь?
Он, наконец, медленно повернулся ко мне и внимательно посмотрел на меня. Мы в упор смотрели друг на друга изучая наши лица. Потом он резко придвинулся, схватил мое лицо ладонями и, притянув к себе, впился в мой рот. Я опешила, дернулась, но он держал меня уже крепко под волосы и за талию и целовал, целовал, не давая мне опомниться и оттолкнуть его. Я сдалась, я приняла его поцелуи. Потом он также резко оторвался от моих губ и, заглянув в мои глаза, сказал тихо:
— Я ждал этого момента целых десять лет.
Отпустив меня, отвернулся и вновь уставился в стекло. Я сидела ошеломленная и его действом и его словами и не понимала, что сейчас здесь произошло.
— Что это было? — еле слышно произнесла я.
Он спокойно повернулся, посмотрел на меня, и также молча отвернулся, вновь вглядываясь в переднее стекло, будто там был ответ на мой вопрос. Я же сидела и ждала, но потом вспыхнула от досады и резко завела мотор. Машина сорвалась с места, и мы поехали дальше. У ворот его дома, я остановила машину.
— Спасибо за отца, — отрывисто сказала я, повернувшись к нему.
Он кивнул и вышел, ловко прикрыв дверцу, даже не хлопнув ею. Потом, не оглядываясь, пошел к своему подъезду и набрал код. Дверь закрылась следом за его мощной фигурой, а я осталась в салоне с глупой улыбкой на лице.
Я так и не поняла, что произошло, и что этим он хотел сказать. То, что я ему нравилась, знала еще со школьной скамьи и у нас постоянно шли споры на эту тему: он признавался мне в любви, а я смеялась и говорила, что «наша дружба больше, чем любовь». Сергей обижался и сердился, а я же пожимала плечами и не принимала его чувства, думая, что всё пройдет, и юношеская любовь перейдет в дружескую, как пишут об этом в любимых книжках. Ан, нет, не прошло.