Тревожные ночи
Шрифт:
— Что будем делать, если немцы пойдут ночью?
Мы молчали. Было ясно, что немцы не откажутся от мысли овладеть «каменным домом» и наверняка попробуют атаковать нас ночью. Их было много. Темнота помогла бы им подобраться к нам между развалинами. Что мы могли сделать? Нас было семеро, и вести огонь из пулеметов мы могли почти только вслепую. На помощь батальона нам не приходилось надеяться. Было ясно, что немцы сделают все, чтобы не подпустить никого к «каменному дому».
Бурада посоветовался с Ангелаке и с нами; было решено, что здание необходимо удержать при любых обстоятельствах. Мы прикинули, что, судя по всему, немцы раньше чем через час или два не смогут снова пойти в атаку. В течение этого времени необходимо было подготовиться к обороне.
Бурада начал распределять обязанности. Снайпера Цупу оставили в засаде как наблюдателя. Капрал Винтилэ и Чиобану, которые с Бурадой находились над нами, должны были перетаскать убитых немцев в одну из дальних комнат первого этажа и снять с них сапоги и шинели. Им же вменялось в обязанность обыскать карманы и ранцы гитлеровцев и забрать все, что попадется съедобного: хлеб, сухари, консервы, сахар, а также табак. Они же должны были побеспокоиться о воде и дровах для костра. Найденные продукты необходимо было снести в подвал… Следовало подумать и о боеприпасах. Эту задачу возложили на Иона Букуру, и тот принялся собирать коробки с пулеметными лентами, патроны, гранаты.
— Как кончишь собирать, начинай набивать ленты! — приказал Бурада.
Только у меня не было никакого задания.
Мы уже привыкли полагаться на Бураду и Ангелаке и знали, что они что-нибудь придумают. Все согласились с планом Ангелаке. При нашей малочисленности оборонять здание мы могли, лишь находясь снаружи, там, откуда можно было все видеть и все слышать.
— Чтобы не захватили нас немцы внутри так же, как мы их! — пояснил нам Ангелаке.
Перед тем как тайком выбраться из здания, чтобы подыскать места для четырех пулеметов, которые мы решили поставить у стен, Бурада отозвал меня в сторону.
— Добрица, — начал он шепотом, — мы трое давно в штурмовой группе… Мы обязаны подумать обо всем! Надеюсь, что мы сможем удержать дом до конца… но если нас атакуют вдесятеро больше немцев?.. Все здесь умрем, а наши так и не захватят здания! Кто знает, может быть, мы и сами будем вынуждены оставить его?!
«К чему это он клонит?» — нетерпеливо думал я. Бурада взял меня за руку, и мы вместе с Ангелаке вышли на лестницу. Пока мы добирались до маленького окошечка, пока Бурада и Ангелаке исследовали лежавшие между нами и батальоном развалины, я думал о нашей штурмовой группе.
С начала осады Будапешта из тринадцати человек, входивших в группу с первых дней, осталось только трое. Другие сорок или пятьдесят человек, в основном саперы, снайперы и охотники за танками, в разное время были в нашей группе. Еще до обороны Будапешта многие из них были убиты. В течение шести недель, пока шли бои за прорыв трех поясов обороны Будапешта, мы, казалось, были в какой-то непрерывной атаке… Мне припомнился штурм «желтого дома» на еврейском кладбище. После этого боя из тринадцати человек уцелело всего четверо, а когда мы проникли в левое крыло большого здания почты, то нас осталось только трое: я, Ангелаке и Бурада… Здесь, в Будапеште, наши ряды основательно поредели. Таких потерь мы еще не имели нигде: ни в Трансильвании, ни в Дебрецене, ни в Сольноке, ни в горах Яворина. А вот теперь Бурада и Ангелаке думают, что на этот раз мы можем погибнуть здесь все до одного!
Только теперь я ясно осознал, в каком тяжелом положении мы оказались. Ведь немцы фактически окружили нас. Дом, которым овладела наша другая штурмовая группа, был отрезан от нас. Оттуда ждать помощи не приходилось. Единственно, откуда мы еще могли ожидать такую помощь — это со стороны подразделений, засевших в домах позади нас. Но они вот уже несколько суток не могли сдвинуться с места ни на шаг…
— Добрица! — сказал, повернувшись ко мне, Бурада. — У меня есть для тебя специальное задание: нужно заминировать дом! Уложи заряды в подвале, по углам, под потолком первого этажа…
Когда я уже хотел уйти, он взял меня за руку и остановил.
— Выведи запальный шнур в укромное местечко, — прошептал он, — так, чтоб при необходимости мы смогли перед взрывом убежать…
Сначала я исследовал подвал, освещая его трофейным карманным фонариком. Лучше всего заминировать три передних подвальных помещения, а запальный шнур вывести в котельную. Котельная была изолирована и имела окошечко, через которое можно было уйти.
Так я и сделал. Я отнес в подвал бруски тротила и приготовил из них восемь зарядов по пять килограммов каждый. Для толстых каменных стен такой заряд был самый подходящий. Свыше двух часов я долбил штыком в стене углубления для закладки зарядов. Затем, вложив в них тротил, прикрепил запальный шнур и заложил вытащенные из стены камни. Запальный шнур я проложил по верхнему своду подвала в котельную, где спрятал его конец под лестницу. Проверив еще раз связь между зарядами, я поднялся на первый этаж и на ухо доложил Бураде об окончании минирования.
В это время появились Винтилэ и Василе Чиобану. Они приволокли два огромных узла; Ион Букура притащил разбитую дверь. Бурада и Ангелаке только что вернулись с улицы и держали в руках семь — восемь немецких котелков, доверху набитых снегом. Все спустились в подвал, в котельную. Я немного задержался, так как должен был развязать ефрейтора и отвести его вниз… Уж не знаю, как это случилось, но в тот самый момент, когда мы в темноте спускались по лестнице, ефрейтор, по-видимому налетев на что-то, а может быть, поскользнувшись, упал и зацепил меня плечом. Я не устоял и полетел на него и вместе с ним покатился по лестнице. Потом я ухватил его за ногу и потянул к себе. Встав на ноги и держась за перила, я ткнул его в бок стволом автомата.
— А ну двигайся! — процедил я сквозь зубы. — У тебя ноги спутаны, что ли?
Внизу, в котельной, Ион Букура расколол на дрова дверь и зажег костер. Ангелаке заложил окошко двумя мешками с песком, а Винтилэ с Чиобану принялись делить консервы, пакеты с галетами и сухарями, пачки сигарет. Из второго узла Бурада выбрал себе сапоги и шинель. Я тоже вытащил из кучи шинель и постелил ее около стены рядом с трубами, к которым снова привязал ефрейтора. Я сделал ему знак сесть на шинель. Тут я заметил мрачный взгляд его скрытых под бровями серых глаз. Он смотрел так, что мне стало как-то не по себе; в этом взгляде можно было прочесть и признательность, и отчаяние, и надежду. Однако при свете костра можно было заметить, как в глазах его нет-нет да и мелькнет стальным холодным отблеском ненависть и страх перед расплатой. «Боится, как бы мы его не пристукнули», — подумал я и сочувственно похлопал его по плечу.
— Брось, не беспокойся, мы не думаем тебя убивать…
Ефрейтор испуганно метнул на меня взгляд, но увидев, что я улыбаюсь, тоже улыбнулся, показав большие белые зубы. «Выхоленный парень»! — подумал я, взглянув на его зубы и широкие мясистые скулы. Спросив разрешение у Бурады, я открыл коробку мясных консервов и, как ребенка, стал кормить пленного. Потом отлил в стаканчик от фляжки немного воды из котелка со снегом и дал ему попить. Однако на свертывание ему цигарки у меня не хватило терпения. Мне самому так хотелось есть, что от голода даже голова закружилась. Я сунул ему в рот сигарету, взятую у него же. Черт его знает, вроде сердце у меня по нему болело. «Никто же на войну по доброй воле не идет! Его Гитлер послал, как и нас послал на восток Антонеску!» Потом я зажег ему сигарету и сказал: