Три сердца
Шрифт:
— Это, наверное, из театра, — сказала Кейт.
И она не ошиблась. Звонил директор, засыпая Роджера поздравлениями и не скупясь на слова, полные восторженных похвал. После того как закрылся занавес, в зале не умолкали овации. Зрители не покидали мест. Снова и снова вызывали автора. Успех ошеломляющий. Все без исключения критики назвали пьесу сенсационной.
Тынецкий, побледневший, слушал, и голос его дрожал, когда он спросил:
— Так, значит, большой успех?
— Да что вы! Это не просто успех, это — победа! — воскликнул директор. — Победа по всем статьям!
Роджер, положив трубку,
— Победа по всем статьям.
Стоявшая рядом Кейт непроизвольно протянула к нему руки, взволнованно повторяя:
— Я знала, знала, что так будет, что так быть должно… Я так счастлива, безгранично счастлива…
Ее глаза горели, на щеках выступил румянец. Вся она искрилась от счастья, а красота ее показалась Роджеру чем-то нереальным.
Взяв ее руки, он молча привлек ее к себе. И она не противилась. Роджер обнял, глядя в ее такое близкое и бесконечно дорогое лицо. Кейт не отстранилась. Их губы слились в долгом поцелуе. Лишь сейчас в полусознательном состоянии она вдруг поняла, как сильно и как давно стремилась к этому. Ее охватило непреодолимое чувство удовлетворения, успеха, исполнения желаний, чувство сладкое, лишающее сил, одновременно рождающее в груди желание кричать, громко кричать о своем счастье, и другое желание: бежать вперед, вслепую, через широкие бескрайние луга, залитые солнцем, в радостном пьянящем счастье, которого невозможно ни объять, ни понять, которое распирает грудь… И так пленительно, так ошеломляюще затмевает мысли.
«Значит, это любовь… это любовь… Я люблю, я люблю…»
И в се сильнее Кейт сжимала руки вокруг его шеи. Он подхватил ее и, прижав к груди, осыпал поцелуями глаза, губы, щеки, волосы.
— Кейт… Кейт… Кейт… — повторял он и ничего больше сказать не мог.
И в этом одном слове, в этом единственном имени было заключено для него все: и безграничное счастье, и вся жизнь, и целый мир.
Он держал ее в объятиях, целовал ее губы, о которых мечтал годами, для которых жил с ранней молодости, за возможность целовать которые боролся с собой и судьбой, которым всем обязан, ради которых выбрался из низов, развивая свои умственные способности, обогащая свою душу…
Вся его прошлая жизнь, мечты днем и ночью, дни постоянного, упорного труда самоучки, который ногтями впился в достижение сумасшедшей, казалось, нереальной цели: добиться ее, недосягаемой, гордой, красивой и неприкосновенной, как святыня, как королева из детских сказок.
Пруды четыре года назад. В светлом платьице стоит пани Кейт, еще почти ребенок, подросток, и говорит, отдает распоряжения. Как трудно было сосредоточить внимание на ее словах, запомнить их и не потеряться в звуке ее голоса, блеске ее волос и сапфировых глаз, движении губ, каждом проблеске ее обаяния. Как трудно было удержать свой взгляд, чтобы не обнаружить своих чувств, и в то же время повторять данную себе клятву: я добьюсь ее, я стану достойным ее.
И позднее, ежедневно и везде, повторял эти слова приказчик Матеек, Матюсь, маленькое колесико в администрации имения Пруды, отважившийся на дерзкую надежду.
И эта надежда оправдалась. Исполнилось его желание, он, тот самый Матюсь, добился ее, держит ее в своих объятьях, а она, прильнув к нему, дарит свои поцелуи. Да, он — Матюсь, потому что не чувствует себя никем другим, потому что покорил ее не полученным неожиданно титулом, богатством, а собой, теми способностями, которые развивал для нее, характером, который формировал для нее, тем желанием совершенствоваться, которое она разбудила в его душе подчиненного конторщика…
Он был уверен в этом, равно как и в том, что сам он не изменился даже в малейшей степени. И если бы сейчас кто-нибудь эту уверенность в нем поколебал, то тем самым поколебал бы его счастье.
Отдышавшиеся от поцелуев, они молча сидели, прижавшись и нежно сжимая руки друг друга. В комнате царила тишина. Так проходили секунды, минуты, а может быть, часы, а может, и годы, потому что воспоминания измеряют время и лучше, и глубже, чем часы. Воспоминания измеряют время значительнее.
Именно бой часов заставил их очнуться, вернул к реальности, действительности. Часы пробили полночь.
Кейт заглянула в глаза Роджера и встала. Они продолжали молчать, точно боясь, что каждое произнесенное слово будет слишком громким, что может грубо прозвучать ноткой диссонанса в том волшебном настроении, когда лишь одни чувства таинственно разговаривают между собой, а сердца своим ритмом передают только им известным ключом бесконечные послания.
Роджер подал Кейт шляпу и надел свою. На улице он взял ее под руку. Они шли долго, пока не поймали такси. В машине их губы встретились еще раз.
Прощаясь, Роджер задержал ее руку.
— Кейт, — произнес он тихо.
— Люблю, — ответила она и быстро нырнула в ворота.
Подымаясь по лестнице, Кейт закусывала губы, чтобы громко не рассмеяться, чтобы не крикнуть. Она не задумывалась о том, что возвращается домой, что в том доме есть человек, который называется ее мужем, что она не свободна и не может распоряжаться своей судьбой.
Она была счастлива, безгранично счастлива.
Машинально открыв дверь и нигде не зажигая свет, она на ощупь прошла к себе в комнату. Ей навстречу из кресла встал Гого. Его вид так испугал ее, что она отпрянула назад. Но через мгновение пришла в себя, измерив его холодным взглядом.
— Прошу оставить меня, — произнесла она тоном, каким отдают распоряжение слугам.
Гого не шелохнулся. Его лицо налилось кровью.
— Откуда вернулась? — спросил он хриплым и угрожающим голосом.
Кейт, не глядя на него, снимала шляпу и перчатки.
— Это не может касаться тебя, — ответила она спокойно.
— Однако, видимо, касается, если спрашиваю.
— Ты забываешь о нашем договоре, — заметила она. — Я не собираюсь с тобой разговаривать и прошу оставить меня в покое.
— Наш договор не предусматривал таких… таких выходок, — взорвался он.
— Он предусматривал, что ты не будешь навязываться. Мне следовало давно привыкнуть, что ты никогда не выполняешь своих обещаний.
— Это бесстыдство! — заорал он.
— Поскольку ты не выполнил их, я сделаю соответствующие выводы.
Гого рассмеялся.
— О, не так быстро и не так просто, моя дорогая! Не так просто! Скорее я посажу тебя под ключ, чем позволю позорить мое имя по гостиницам или квартирам! Не притворяйся святошей! Я точно знаю, чем ты занималась и с кем! Да-да, знаю, с кем…