Тринадцатая редакция
Шрифт:
– А что сталось с бабушкой? Она тоже подписала договор? – заинтересовался Дмитрий Олегович.
– Нет, бабушка попалась крепкая, – с уважением к вышеупомянутой бабушке произнесла Анна-Лиза.
– После этого удачного выстрела ты и обрела способность к языкам? – догадался Дмитрий.
– Даже чуть раньше. Мы же с этим Флоренсио не понимали друг друга. Он оказался какой-то совсем бестолковый, впрочем, чего ещё ждать от исполнителей? На испанском, на французском, на английском со мной пытался разговаривать. Нет чтобы по-фински заговорить.
– И тогда по-испански пришлось заговорить тебе?
– Точно. Всё равно, говорят мне, тебе положена премия, ну так вот, получи. Дальше что-то со мной произошло, типа как я оказалась внутри здоровенного
– Просто как на курорте! – даже позавидовал Дмитрий Олегович. – Но я даже предположить теперь боюсь, какой куш тебя ждёт в моём милом городе. Ты ведь теперь души скупаешь оптом, не менее трёх за раз?
– Глупости. Сколько поймаю – все мои. А с этой семейкой мне просто повезло, на такое рассчитывать раз за раз не приходится. От меня, понимаешь, убежал один умник. Который вбил себе голову что-то на непонятном языке. Такой подходящий, выполнимым желанием от него обоняло за несколько метров. Убежал сюда, в Петербург – я с его супервайзером поговорила, сомнений быть не может.
– Ну, если не может быть сомнений – тогда ты легко справишься с ним.
– Как бы не так! – покачала головой Анна-Лиза. – Когда я не понимаю, о чём он хочет, – как я его сцапаю? А ты должен такое знать. Ты же образовывался в университете!
– Тогда рассказывай, – решительно сказал Дмитрий Олегович. И продолжал, увидев недоверие в глазах своей грозной собеседницы: – Да не бойся, не уведу я у тебя носителя. Считай, что поверяешь свой секрет Эрикссону.
Услышав фамилию учителя, Анна-Лиза стала милой, кроткой и даже доверчивой, перестала сомневаться в «младшем братике» и рассказала ему о странном носителе. Она и не подозревала, что «непонятный язык», на котором «чего-то хотел» её клиент, был языком программирования.
В конце лета, проезжая через один небольшой город, расположенный не слишком далеко от границы с Россией, Анна-Лиза наткнулась на Гумира. Фанатичный программист остервенело красил крышу и размышлял о том, что если бы лето в Финляндии длилось хотя бы шесть месяцев, то он бы смог накопить на беззаботное существование в течение следующих шести и провести их в России, корпя над своей операционной системой. Несмотря на незаурядные интеллектуальные способности, парень так и не понял, что именно подобные мысли привлекают к нему этих странных людей с договорами о приобретении души. Гумир отказывался продавать душу Майкрософту, посылал шемоборов подальше, а сам поскорее подыскивал себе новое место, и правильно делал, потому что каким бы умником ты ни был, а хороший шемобор рано или поздно найдёт к тебе правильный подход – просто из любви к искусству, а не только ради денег. Пока Анна-Лиза прикидывала, как бы поудачнее зацепить этого маляра или хотя бы приблизительно понять, что же ему, гаду, надо от этой жизни, контракт закончился, и Гумир – шух – улетел из очередного силка. Но не таким человеком была Анна-Лиза, чтобы бросить перспективного клиента, пусть он хоть в Южную Америку умчался. Если ты – носитель и Анна-Лиза об этом прознала, то лучше бы тебе самому сдаться, по-хорошему.
Уже здесь, в Петербурге, колеся по центру города в поисках какой-нибудь приличной гостиницы, где тебя ни о чём не спрашивают и вообще не пристают без дела, Анна-Лиза почувствовала «общее начало». Если говорить по-простому, то «общее начало» – это некий неуловимый след, который оставляют в пространстве учителя или их наследники, и прочитать – а точнее, унюхать его – могут только те, кому положено. Как бы поступил в таком случае любой нормальный шемобор? Он бы порадовался своей удаче, осторожно вышел из автомобиля и аккуратно пошел по следу, пока бы не уткнулся в наследника своего обожаемого учителя. Что сделала Анна-Лиза? Ну, вы помните. Однако своего она добилась – впрочем, как и всегда. И теперь была очень довольна тем, что и клиент, которого она вот-вот
– Это судьба. А значит – я снова выиграю! – заявила Анна-Лиза. – Ты ведь поможешь мне?
– Я помогу тебе. А ты поможешь мне. Ещё не знаю как – но поможешь, – кивнул Дмитрий Олегович, достал из кармана мобильный телефон и зачем-то снова перечитал SMS от Маши.
– Пишет таинственная незнакомая? – поинтересовалась Анна-Лиза.
– Нет, просто клиентка. Если помнишь, я иногда оказываю психологическую помощь. Бескорыстную.
– Ага, бескорыстную. Я помню, что ты делал с этими бедными богатыми людьми из Москвы, когда ходил к ним в костюме доктора-клоуна и ставил диагноз из римских народных пословиц. Слушай, а за здоровые души платят больше или наоборот? Ведь я тоже, если посмотреть, очень бескорыстная.
– Не бывает нездоровых душ, бывают неподходящие условия их содержания. Но, кажется, я не хочу об этом поговорить.
Анна-Лиза пожала плечами, медленно поднялась с края крыши и перешла на другую сторону. Уже совсем стемнело, повсюду зажглись фонари, и это было чертовски красиво. А если Димсу уставился в свой телефон вместо того, чтобы любоваться красотой, – так пусть ему достанется меньше.
День третий
Утро Денис всегда старается начинать с гимнастики. Гимнастика отличается от зарядки так же, как «Лебединое озеро» – от аэробики с элементами танца маленьких лебедей. Гимнастика – это почти искусство, она не терпит банального подсчёта вдохов-выдохов, приседаний-отжиманий и не требует чёткого следования сценарию. Это творчество, это, наконец, разговор с небесами, который лучше вести на открытом воздухе, поэтому, к примеру, отец Дениса любит заниматься гимнастикой на балконе – благо, балкон этот выходит во двор, попасть в который могут только свои.
Денис предполагает, что со временем и он обзаведётся собственным балконом, а также прилагающимися к нему домом и закрытым двориком, прочными воротами, охраной, парком автомобилей и так далее. Но пока что его вполне устраивает эта просторная полупустая квартира. И тот факт, что она не оборудована балконом, не слишком её портит.
Денис взглянул на часы и вздрогнул – кажется, он перестарался с отжиманиями и теперь точно опоздает на работу. Шеф, конечно, говорил, что приходить слишком рано не обязательно. Но, может быть, это была проверка, тест на взрослость, а он расслабился, отвлёкся и даже по-детски размечтался. Надо было поспешить – но не поторопиться. Денис спокойно позавтракал, вымыл за собой посуду, сдул с одежды несуществующие пылинки, тщательно запер дверь и тут только на крейсерской скорости припустил на работу.
Вбежав в здание Тринадцатой редакции, Читатель сразу почувствовал, что всё идёт не так. Внутри было как-то не то зябко, не то душно, сразу и не поймёшь. Со склада, занимавшего почти весь первый этаж, тянуло болотной сыростью. Витражное окошко над входной дверью покрылось то ли пылью, то ли копотью и не пропускало разноцветные солнечные лучи на ступеньки. Перила, старинные деревянные перила, ударили Дениса током, стоило только к ним прикоснуться.
Он медленно вдохнул, стараясь, чтобы лёгкие постепенно наполнились воздухом, как надувная подушка для плавания, потом так же тщательно выдохнул. Теперь он был спокоен и собран, как пружина, и готов отразить любое нападение.
На лестнице между первым и вторым этажами перегорели две лампы дневного света. Вернее, дела обстояли ещё хуже: одна лампа сдалась и перегорела сразу, вторая ещё агонизировала, мигая и противно жужжа, как маленькое вредное привидение. На лестничной площадке стояли сёстры Гусевы и тайком курили одну папиросу на двоих.
– О, Денисик явился, – заворковала Галина. – Давно ты к нам в гости не заходил, сосед, так тебя раз-этак.
– А худенький-то какой! Приходи, мы вечером пироги будем печь, покормим тебя. Сам, небось, на растворимых макаронах сидишь?