ТРОЕ ХРАБРЫХ, ПЯТЕРО СПРАВЕДЛИВЫХ
Шрифт:
— Вы их запомнили?
— Как же, запомнил! «Стая гусей летела высоко, опустилась в реку при виде людей».
— Хотите, я допишу конец? — предложил студент и, не задумываясь, написал:
Белый пух расплескал бирюзовую воду,
Туфли красные вспенили синие волны.
Фын Цзюнь-хэн понял, что в искусстве стихосложения ему не тягаться со студентом, и перевел разговор на другую тему. Вдруг он заметил, что на веере, которым
— Можно мне посмотреть ваш веер, брат Янь?
Он взял у студента веер и, рассматривая его, то и дело восклицал:
— Как красиво! Какая великолепная надпись! Сделайте такую и на моем веере. А я пока возьму ваш.
На этом молодые люди расстались.
Всю ночь Фын Цзюнь-хэн не спал, придумывая, как бы погубить студента, а утром опять отправился в сад.
О том, что произошло дальше, вы узнаете из следующей главы.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Верная служанка жертвует жизнью ради госпожи. Неблагодарный слуга тайком пробирается в сад
Итак, Фын Цзюнь-хэн отправился в сад и вдруг увидел идущую ему навстречу служанку Сю-хун. В душу ему сразу закралось подозрение.
— Ты что здесь делала? — спросил он девушку.
— Ходила за цветами, барышня послала.
— Где же цветы?
— Еще не распустились… А вы с какой стати меня допрашиваете? Сад не ваш, и нечего соваться в чужие дела!
Девушка пошла дальше, а Фын Цзюнь-хэн, почуяв неладное, поспешил в павильон. Когда он вошел, студент как раз собирался прочесть записку, но, увидев непрошеного гостя, сунул ее в какую-то книгу и пригласил Фын Цзюнь-хэна сесть.
Поговорили о том о сём, и вдруг Фын Цзюнь-хэн спросил:
— Не дадите ли мне, брат Янь, почитать какие-нибудь стишки полегче?
Пока студент рылся на полке, Фын Цзюнь-хэн успел вытащить записку, спрятал ее в рукав, взял у студента книгу и распрощался.
Из записки он узнал, что нынче вечером барышня с кормилицей встретятся со студентом у боковой калитки сада и отдадут ему деньги.
«Если это случится, прощай мое счастье», — подумал Фын Цзюнь-хэн, но тут же решил воспользоваться случаем, нарядиться как студент и пойти вместо него.
Между тем барышня собрала серебро, кое-что из платья и велела служанке передать все это студенту.
Как ни уговаривала кормилица девушку не посылать служанку, а пойти самой, девушка не соглашалась, говоря:
— Я и так перешла все границы дозволенного.
Волей-неволей пришлось идти служанке Сю-хун. Почти у самой калитки она увидела приближавшегося к ней человека, но не признала в нем студента.
— Кто ты? — спросила служанка.
— Студент Янь.
«Нет, и голос не тот!»
Не успела служанка опомниться, как человек бросился к ней.
— Караул! Разбойник! — закричала служанка.
Но злодей зажал ей рукой рот, повалил на землю и стал душить. Когда он поднялся, Сю-хун была мертва. Рядом, на земле, валялись деньги и узел с одеждой. Злодей быстро подобрал их, бросил записку и веер студента, а сам скрылся.
Между тем ночные сторожа доложили Лю Хуну, что у калитки лежит убитая служанка. Хозяин и вся челядь с фонарями в руках устремились к месту происшествия.
Увидев рядом с убитой веер студента, старик рассердился, когда же он прочел записку, гнев его поднялся до небес. Ни слова не говоря, он направился в покои дочери и, швырнув ей записку, закричал:
— Хорошенькими ты занимаешься делами, нечего сказать!
Неизвестно, что бы он сделал, если бы не подоспела жена.
— Господин, господин, остановитесь! Ведь все это натворила Сю-хун. Барышня даже не выходила из своих покоев. Одного только я не понимаю: зачем понадобилось студенту убивать девчонку, если она сама принесла ему деньги и вещи?
При этих словах весь гнев Лю Хуна обратился на студента. Он написал жалобу начальнику уезда, будто студент Янь безо всякой причины убил служанку, и велел отправить юношу в ямынь.
Начальник уезда, вернувшись с места происшествия, велел привести арестованного и, когда перед ним предстал робкий студент, ничуть не похожий на злодея, пожалел несчастного.
— Янь Ча-сань, говори правду — за что ты убил Сю-хун?
— За то, что она постоянно дерзила мне, — не задумываясь, ответил студент. — Вчера она мне такого наговорила, что я потерял всякое терпение, выгнал ее за калитку, а после задушил.
От этого поспешного признания начальнику стало как-то не по себе. Он приказал увести арестованного, а сам удалился из зала, чтобы еще раз все обстоятельно обдумать и взвесить.
Между тем студент Янь принял на себя вину лишь для того, чтобы не опорочить имя честной девушки.
Отец ее ликовал. Зато сама барышня страдала так, что и описать невозможно.
«Ведь это я его сгубила, — думала она. — А как мне теперь жить одной? Уж лучше умереть».
Девушка отослала кормилицу, заперла дверь, сделала петлю из пояса и повесилась.
— Это ты виноват, старая черепаха! — обрушилась на старика жена. — Не разобрался, кто прав, кто виноват, и довел до смерти родную дочь! Представляю, какая о нас теперь пойдет слава!
— Как же быть? — сокрушался Лю Хун. — Надо что-то придумать.
— Что тут придумаешь! — оборвала его жена. — Объявим, что дочь заболела, обрядим ее, положим в гроб, а через несколько дней скажем, что она умерла.
На том и порешили.
Девушку обрядили, вместе с ней положили в гроб ее любимые шпильки, браслеты и головные украшения. Гроб тайком отнесли в беседку, а ворота заперли на замок; слугам, чтобы не болтали, дали по четыре серебряных ляна.