Трофейщик
Шрифт:
— Ну, здравствуй, Виталик. Здравствуй, Вилли, дорогой. — Виталий Всеволодович похолодел. В комнату как-то лениво вошел Джек — Женька, его коллега тридцатилетней давности. Именно Джек находил фирмачей, которые покупали у них иконы, именно он сводил Лебедева и Кашина с нужными людьми, и именно его Лебедев сдал Якову Михайловичу первого. Сначала Лебедев отслеживал его — после выхода из тюрьмы Джек не проявился, связался с ворами, снова сел, а потом вовсе пропал из виду, — и вот появился. Ждать от него можно было чего угодно — Лебедев понимал, что за эти годы Джек мог узнать про него все. Ну, может быть, и не все, но, сопоставив некоторые факты, он мог вычислить, благодаря кому он первый раз сел. Нужно не подавать виду, пусть он делает первый ход.
— Женя?.. Слушай, тебя совершенно не узнать. Столько лет прошло, — сказал Лебедев как можно спокойнее. — Ты теперь что, всегда с охраной ходишь? Проходи, проходи, садись, рассказывай…
— Да, Виталик, я теперь всегда с охраной, — сказал Джек скучным голосом. — Жизнь такая, Виталик, что приходится с охраной ходить. — Он крякнул и повалился в мягкое кресло у окна. — Лучше ты, Виталик, расскажи, как живешь, чем занимаешься. Вспоминаешь ли старых друзей? Парни, сообразите кофейку на кухне. Кофе-то есть у тебя? — посмотрел он на Лебедева.
— Есть, есть. На полочке там, на верхней…
— Ну, так чем живешь?
— Да как тебе сказать… Консультации, деловые советы, кручусь, верчусь…
— Неплохие деньги тебе за деловые советы платят, Виталик. — Джек оглядел комнату.
Лебедев почувствовал легкое презрение и брезгливость к старому приятелю. Господи, каким он был — всегда, по собственному его выражению, «закованный в джинсуру», — это в те-то годы! Тогда «джинсура» эта самая стояла круче, чем сейчас костюмы, пошитые лично Славой Зайцевым… Стильный был парень Джек, ничего не скажешь. Девчонки к нему так и липли, а он их Лебедеву и Кашину передавал — не справлялся один. И это несмотря на его маленький рост и морду кирпичом. Обаяние какое-то в нем было, магнетизм какой-то. А теперь остался только маленький рост. Джек развалился в кресле — в дешевеньком сереньком плаще, из которого выглядывали лацканы кургузого пиджачка, в коротковатых мятых брючках, в ботинках скороходовских, за сотню, наверное, купленных где-нибудь в Военторге… Ну нет, на этот маскарад Лебедева не купишь. Маскируется, сволочь! Нет, не так прост Женечка, как хочет выглядеть.
— Ну, а ты-то как, Женя? Почему так долго не появлялся? Что делал?
— А то ты не знаешь? — Джек внимательно посмотрел Лебедеву в глаза.
— Ну, знал бы, не спрашивал.
— Да в торговле я подвизаюсь. На Апрахе в основном. Работа чистая, законная, налоги платим, население обеспечиваем товарами легкой промышленности.
— Нравится?
— Нравится, нравится. Знакомства всякие завожу. С национальными меньшинствами дружен стал. — Он принял чашку кофе у вошедшего бритоголового. Лебедеву кофе не предложили, а он сам спрашивать не стал.
— Да, о чем это я, — продолжал Джек после небольшой паузы, во время которой он сделал несколько глотков, — о национальных меньшинствах. Интересные ребята попадаются. Вот, например, один такой был — Ильгиз. Не слыхал?
Лебедев давно гордился своим здоровьем и тем, что, в отличие от большинства ровесников, до сих пор не знал вкуса валидола, но сейчас сердце прыгнуло вверх, а опускаться не захотело — затрепыхалось под горлом, задрожало, не зная, что делать дальше и как работать на новом месте. Стало не хватать воздуха, и Виталий Всеволодович постарался незаметно втянуть, вдохнуть побольше, поглубже, но ничего не получалось.
— Да, Ильгиз. Вроде хороший мужик, а на ерунде попался. У нас же рынок вещевой — шмотки, джинсы, то, се, — а он наркотики задумал торговать. Представляешь? Я, когда узнал, просто обалдел. А потом слухи дошли, что большую партию оружия берет на продажу, — ну что ты будешь делать? Уж не знаю, чем бы все кончилось, да он вдруг взял и помер. Представляешь?
Лебедев молчал. Все силы сейчас уходили на то, чтобы вернуть сердце на подобающее ему место. Он почти не слушал Джека, уже поняв все: и кто прикончил Ильгиза, и что сейчас будут от него требовать, и чем это ему грозит. Придется выбирать между Джеком и Яковом Михайловичем. А тут двух мнений быть не может — от Джека надо избавляться. Если, конечно, он первый не избавится от Лебедева.
— Ты чего побледнел, Виталик? Нехорошо?
— Все в порядке.
— Ну вот и славно, что все в порядке. Тогда можно и к делу перейти. В общем, так, дорогой. То, что ты стучал тогда, это, можешь считать, за давностью лет я тебе простил. Может, оно и к лучшему. Я из-за тебя многому научился. Сволочь ты, конечно, и гад, но не убивать же тебя… Мы сделаем проще. Хочешь реабилитироваться — отдашь мне то, что должен Ильгизу. Не отдашь — я даже тебя пальцем не трону. Просто расскажу кое-что нашим старым общим друзьям, тем, кто еще не в курсе про твои художества, — они тебя живого на части разорвут. Ну, а если не получится, я уж тогда помогу. Ведь друзьям надо помогать, а? Виталик?
— Где Антон? — хрипло спросил Лебедев.
— Телохранитель твой? В коридоре лежит. Да живой, живой, не дергайся. Буду я из-за говна мараться… Ну ладно, я пошел. Дружкам своим, что меня выследить пытались на дороге, привет передавай и скажи, чтобы больше не лезли. Один раз я их простил, второго не будет. Я тебя через несколько дней навещу, постарайся уж, Виталик, товар приготовить, очень тебя прошу. Мы люди торговые, для нас дело — в первую очередь. Пошли, парни.
Лебедев наконец вернул сердце на прежнее место, и на него напал какой-то столбняк — он не слышал, как захлопнулась дверь за Джеком и его свитой, сидел неподвижно, глядя в одну точку прямо перед собой без единой мысли в голове. В коридоре что-то звякнуло, и этот звук привел Виталия Всеволодовича в чувство. «Что со мной? — подумал он удивленно. — Что это я распсиховался из-за этого подонка? Мразь, торгаш комиссионный, челночникам своим пусть указывает, что им делать. Раздавлю мерзавца! Он еще мне угрожает. Да кто он такой? С бандитами связался, Ильгиза шлепнул — так для этого много ума не надо. Раздавлю!» Ярость захватывала Лебедева, ему стало ужасно стыдно за то, что он вдруг так перетрусил, но это ничего, это просто нервы. Много лет он представлял себе встречу с Джеком — зря на самом деле. Нагнал сам на себя мраку — вот и не выдержали нервы. Ничего, ничего, Виталий, мы еще покажем всем. Этот гаденыш сам признался, что Ильгиза грохнул, вот я его еще разик полковнику и отдам. И все дела. Апраха! Подумаешь, большое дело! А полковник на эту самую Апраху вместо Джека потом своего человечка сунет. Вот так, ко всеобщему удовольствию…
В прихожей снова что-то звякнуло. «Антон!» — вспомнил Лебедев и бросился в прихожую. Антон лежал на полу лицом вниз, из-под головы его растекалась по паркету небольшая красная лужица. Руки Антона были завернуты за спину и скованы наручниками. Ключа от них, разумеется, не было.
— Антоша! Что это с тобой?
— У-у-у, — промычал поверженный Адонис, возя головой по кровавой луже.
— Сейчас, милый, сейчас, потерпи… — Лебедев осторожно взял его за плечи и перевернул на спину. В центре лба у Антона наливался клюквенным цветом здоровенный кровоподтек. «Дубинкой, наверное, ударили», — оценил травму искушенный в таких делах Лебедев. Нос и губы были разбиты и сильно кровоточили.
— Ничего страшного, Антоша, ничего, сейчас я все сделаю. — Он стал приподнимать своего юного друга, но тот громко застонал.
— Руки, руки, Виталий Всеволодович… Снимите наручники, затянули, гады, больно… — пришепетывая и сглатывая кровь, выдавил из себя Антон.
Лебедев осторожно потрогал наручники. Да, ключ нужен, черт возьми, вот сволочи… У Виталия Всеволодовича не было дома никаких отмычек, да и пользоваться ими он не умел — не опускался никогда до черной работы, являясь всегда лишь мозговым центром любого предприятия.