Троил и Крессида

Чосер Джеффри

Пришла к нему желанная отрада,

Но стойко претерпел он муки ада.

Зато ему и слаще во сто крат

Теперь казался приз, добытый с боем,

И оба упивались без преград

Блаженством, как целительным настоем:

Не лучше ль так, чем врозь терпеть обоим?

Хвала вдове! Да служит сей урок

Для обращенья многих недотрог.

Она, всецело милому доверясь,

Его сама в объятья приняла

И всякий страх отринула как ересь,

И

словно жимолость вокруг ствола,

Друг с дружкой так их руки и тела

Переплелись... О, что за пир! Доселе

Такого не знавал он, в самом деле.

Как соловей, что первый свой напев,

Заслыша свист кнута и топот стада,

Вдруг оборвет, - но вскоре, осмелев,

Зальется с новой силой в гуще сада

И за руладой зазвенит рулада, -

Так и вдова, прогнав тревоги прочь,

Пред ним раскрыла душу в эту ночь.

Как некий узник, ни смерть осужденный,

Уж хлад могильный чует не шутя,

Но чудом спасшись, точно вновь рожденный

Для жизни, он ликует как дитя, -

Так счастлив был царевич, обретя

Свою Крессиду... Всемогущий Боже,

Надеждам нашим дай свершиться тоже!

Ее нагая тонкая рука,

Девичьи груди, трепетная шея,

Упругий стан, округлые бока -

Все было снега свежего белее;

И царский сын, от радости хмелея,

Лобзав стократно милую свою,

Не мнил себя иначе как в раю.

И он воззвал: "Благая Киферея!

И сын твой, благодетельный Эрот!

Я славлю вас и с вами Гименея,

Чьих не забуду сладостных щедрот.

О боги! избавленьем от невзгод

Обязан вам и вашей благостыне,

Я свой удел благословляю ныне.

Ты, бог любви, связующий сердца,

Ты прежде всех достоин восхваленья.

По праву ты караешь гордеца,

Ведь кто усердья полон и смиренья -

И тем без твоего произволенья

Успеха не достичь: лишь ты один

Им помощь подаешь, о господин!

Меня же, недостойного, из многих

Ты отличил, смертельный мой недуг

Уврачевав: из нищих и убогих

Я в край блаженных перенесся вдруг;

Обласкан и одарен сверх заслуг,

Я ныне воздаю, слуга усердный,

Хвалу тебе, о боже милосердный!"

Здесь он расцеловал Крессиду вновь,

(На что она ничуть не осерчала):

"Чем угодить тебе, моя любовь?

Чтоб это знать, я отдал бы немало!

Кому еще на свете выпадало

Такое счастье: называть своей

Ту, что желанней всех и всех милей?

Краса моя! Пусть даже я не стою

Десятой доли милостей твоих -

Тебе с твоей безмерной добротою

Все

ж не придется пожалеть о них.

Тому примеры есть: от дел благих

Родится благо; тем усердней буду

Я чтить малейшую твою причуду.

Так суждено: меня, о госпожа,

Вольна ты пощадить иль обездолить,

И жизнью всей тебе принадлежа,

Прошу лишь, подскажи, чем удоволить

И как лелеять мне тебя и холить,

Чтоб никогда - помилуй Боже!
– впредь

Ничем не удручить и не задеть.

Во мне лишь преданность и послушанье

Найдешь ты, о нежнейшая из жен:

Крессиды слово и ее желанье,

Покуда жив я, для меня закон.

Когда ж тобою буду уличен

Я в нарушенье данного обета -

Своей рукой казни меня за это!"

– "Любовь моя!
– воскликнула вдова, -

Источник радостей, мой друг бесценный,

Благодарю тебя! твои слова

Столь непритворны, сколь благословенны.

Но полно! помолчим для перемены:

Все сказано; приди ко мне скорей,

Избранник сердца, свет моих очей!"

Убогий стих мой передать не в силах

Всю сладость нег, что выпало тогда

Им испытать: лишь тот, кто сам вкусил их,

О сем предмете судит без труда.

Для прочих повторю, коль есть нужда,

Что в эту ночь они, забыв печали,

Свою любовь достойно увенчали.

Ночь долгожданная! благая ночь,

Пора щедрот, неведомых дотоле!

Прочь, глупый стыд, и ты, тревога, прочь!

Зачем нельзя блаженству длиться доле?

Зачем я не могу и малой доли

Такой, как эта, ночи из ночей

Купить, хотя б ценой души моей!

Теперь, однако, должен пояснить я:

Хоть мудрено мне с автором моим

Тягаться, все важнейшие событья

Точь-в-точь я излагаю, вслед за ним;

Когда же вдруг, усердьем одержим,

Рассказ и приукрашу я немного -

Меня за это не судите строго.

Для вас я повествую, чьи сердца

Любовь познать успели и восславить;

И волен всяк, дослушав до конца,

Рассказчика прилгнувшего поправить:

Где надобно, прибавить иль убавить, -

Тут смело полагаюсь я на вас

И продолжаю прерванный рассказ.

Царевич и вдова, сплетясь в объятьях,

По-прежнему не размыкали рук,

И мнилось каждому: на миг разжать их

Подобно жесточайшей из разлук!

А ну как это сон и милый друг

Исчезнет вновь? И шепотом твердили

Они друг дружке: "Ты ли это? ты ли?"

И, не сводя с Крессиды жадных глаз,