Трон Знания. Книга 5
Шрифт:
Год скитаний в поиске цели, смысла, сути, слова, хоть чего-то, ради чего стоило жить, привёл его в замок правителя. Но человек, который поддержал бы и направил, уехал в Ракшаду. Ещё год скитаний забросил Сиблу в Рашор. Вырвавшись на волю, он пообещал себе не возвращаться в ад. Но пути божьи неисповедимы. И вот Сибла снова в Рашоре. Замер, застыл, не понимая, как уничтожить сатанинское отребье. Явиться ангелом-воином, и тебя затопчут, разорвут. Притвориться частью ада — но что делать с душой, выкованной Праведной верой? Грехи Праведного Отца — грехи не веры, а вероотступника.
Проповеди, нацеленные на подонков, читал Людвин. У него был неплохой голос, но не было взгляда, способного заманить и удержать людей в доме молитвы. Слушатели иногда уходили посреди службы, и редко кто приходил ещё раз.
Братья, чей взгляд мог загипнотизировать, не хотели произносить ту чушь, что писал Людвин, и выступали в роли исповедников. К ним шли старики; обмусоливали давнишние обиды, жаловались на детей и внуков, кляли правителя за маленькое пособие по старости, однако никто не говорил о преступлениях, будто Рашор обычный город, и жители обычные люди, и семейные перебранки на кухне — это самое страшное, что здесь происходит.
Сибла ненавидел этот город. Ночью, опуская голову на подушку, задавался вопросом: что удерживает его в Рашоре? Малика. Кто она ему? Никто. Почему никто распоряжается его жизнью? И не находил ответа. Может, Праведный Отец был прав, и моруны действительно ведьмы?
Приходило утро, Сибла открывал двери дома молитвы и с высокого крыльца улыбался горожанам, столпившимся за резной оградой. А людей интересовали волки в вольерах. Заметив Сиблу, толпа разбредалась. Оставались несколько стариков, желающих подремать под голос Людвина. Сектанты часами просиживали в подвале особняка, пытаясь придумать, как выявить главаря бандитской группировки.
Наконец Сибла понял, что держит его в аду — Братья. Он не может сбежать один и прослыть трусом и предателем. Сектанты должны сами поднять вопрос о побеге. Внутренний голос нашёптывал: не торопись, и Бог поможет. Бог не обращает внимания на дураков, а здесь, в центре преисподней, очутились вовсе не дураки. Здесь свет Его очей, здесь божьи искры. Бог любит тех, кто любит Его.
После вечерней службы Братья делились на группы и отправлялись на прогулку по городу, чтобы потом на карте отметить злачные места и подозрительные дома. Людвин и Сибла в это время планировали расходы на следующий день. Пожертвований не наблюдалось. Деньги таяли. Волки голодали.
Людвин предложил пройтись по ресторанам и договориться о покупке пищевых отходов. Сибла сначала воспротивился: волкам надо мясо, пусть даже урезанная пайка. А потом согласился, прикинув, что поддельные документы Братьям обойдутся в кругленькую сумму, и экономия как раз кстати.
Удачно посетив с пяток заведений, Людвин и Сибла возвращались домой. Дорога лежала через рынок. Запоздалые покупатели бродили между прилавками, уставшие продавцы отдавали товар за бесценок. Скоро на город опустятся сумерки, попробуй уследи за корзинами, тележками и кошельками. В темноте не спрашивают: есть у тебя амулет или ты залётный приезжий.
Солнце подныривало под козырьки рядов, сплетая тени людей, навесов и столбиков-опор. Взрываясь алым светом в пустых проёмах, обдавало народ закатным теплом. Солнце ошиблось: его место в раю, не здесь. Сибла скользил взглядом по лицам: хмурые, приветливые, утомлённые, добродушные, озабоченные. Лица, как лица, но души: подлые, изгаженные, изуродованные.
Сквозь гул голосов прорвался девичий крик:
— Не надо. Пожалуйста. Не надо. Помогите.
Людвин ускорил шаг. Сибла вытянул шею и закрутил головой, силясь определить, откуда донёсся зов.
— Идём же, идём! — прикрикнул Людвин, оглянувшись.
— Кто-нибудь… Не надо…
Продавцы принялись перекладывать товар с места на место, покупатели стали проверять карманы и сумочки. Пробежала гурьба мальчишек: «Девку насилуют». Сибла сделал несколько шагов. Оказавшись на перекрёстке проходов между прилавками, посмотрел в ту сторону, куда помчалась детвора, и зажмурился от ярких лучей.
Неужели в этом месте только солнце такое щедрое на тепло и чистый свет? Если он — ангел-воин — будет постоянно скрываться в тени, божья искра погаснет. Но если лезть на рожон, искру потушат. Он Белый Волк, а волки не дают самок в обиду. Но в беде не самка волка.
Раздался хриплый смех, прозвучала мольба. Путаясь в мыслях и споря сам с собой, Сибла двинулся на гул голосов.
— Совсем спятил? — произнёс Людвин, вцепившись ему в рукав. — Мы же договорились не ввязываться.
Высвободив руку, Сибла свернул и оказался в тени навеса. Пробираясь через ораву весёлых мальчишек, раздавал увесистые подзатыльники направо и налево: «Брысь отсюда. Живо!» Втягивая шеи в плечи, подростки одаривали его отборной руганью.
Детина грызёт яблоко. За прилавком на корточках сидит продавец. Смазливый юнец жонглирует початками кукурузы. Человек в полосатом костюме вспарывает мешок. Из прорехи чёрным месивом вытекают семечки. А чуть дальше на мешках дрыгается мужик со спущенными штанами. Задница то на солнце, то в тень, то на солнце, то в тень… И всхлипы.
— Отпусти её, — крикнул Сибла.
Мужик замер, посмотрел через плечо:
— Она проститутка.
— Проститутки в публичном доме, а на улице горожанки.
Недовольно покряхтев, мужик поднялся, открыв картину, от вида которой Сибла потерял дар речи. Перед ним вывеска, только между ног нет розы.
Девушка одёрнула юбку и хотела встать, но мужик придавил её коленом. Не стесняясь своей наготы ниже пояса, окинул Сиблу взглядом и усмехнулся:
— А если я нагну тебя, стяну с твоей жопы штаны и отхарю по полной.
Сибла покосился на зевак, которых буквально минуту назад интересовали только собственные кошельки. Через час по Рашору разлетится слух, что Белый Волк струсил…
— Не нагнёшь.
Мужик потёр загривок:
— Ты что, в себя поверил что ли?
Людвин положил ладонь Сибле на плечо:
— Остынь, Брат.
Сибла стряхнул его руку и проговорил, глядя на мужика:
— Если ты изнасилуешь девушку, люди решат, что в городе нет хозяина.
— В городе есть хозяин?
— Надеюсь на это. И надеюсь, что это не ты.