Тропинка к Пушкину, или Думы о русском самостоянии
Шрифт:
Сотни «проклятых вопросов» одолевают нас сегодня. Парадоксально, но все они уже поставлены великим мыслителем и художником, гениально предвосхитившим наше безбожное прошлое и наше распутье в настоящем. Однозначные ответы на эти вопросы вряд ли сыщутся. Да и нужны ли они – однозначные? Главное – что вопросы поставлены. И пора уже нам, пора, каждому в одиночку и всем вместе – миром, осознать и осмыслить их огромную, судьбоносную для России значимость. Иначе наш путь в никуда станет еще более стремительным и невозвратным.
…Духовный переворот, совершенный Тихоном Задонским
Столкновение смыслов в истории началось не в прошлом веке и закончится не в нынешнем. Все мы обречены на вечное противоборство добра и зла, но не всем удается услышать совесть – Голос Бога.
«Не слушает кто совесть, – писал задонский подвижник, – не слушает и закона Божия и самого Бога… И таковые христиане, которые против совести грешат, истинно Бога не почитают, суть лицемеры: Бога без чистой совести почитать невозможно» [41] .
Заветный томик сочинений Тихона Задонского в позеленевшем кожаном переплете я все-таки нашел. Нашел в огромной куче искалеченных старых книг, ждавших участи макулатуры. Отвез в Москву. Дмитриев был рад. А для меня началась дорога к Богу.
41
Схиархимандрид Иоанн (Маслов). Святитель Тихон Задонекий и его учение о Спасении: Статьи разных лет. – 2-е изд. – М., 1995. – С. 285–286.
Дойду ли?..
Царствие Небесное тебе, Сергей Сергеевич!
1997
На петербургских перекрестках
И снова живу
Мы улетали из Петербурга ранним рейсом. К пяти утра к гостинице «Прибалтийская» минута в минуту подкатил «Икарус», и седой шофер пригласил в салон. И вот мы мчимся по пустынному городу – под вздохи уходящей ночи, навстречу рассвету: кто пыхтит, разбираясь с пакетами, сумками, кто, плюхнувшись в мягкое кресло, уже храпит, а я, простуженный до костей, глотаю аспирин и смотрю воспаленными глазами на бегущий за окном многоликий, земной и мифический город.
Было предзимье, и в эту пору град Петров походил на зашнурованного лейб-гвардейца, застывшего на плацу во время высочайшего смотра: красивого, строгого, стянувшего ремнями и кирасами свои бурные страсти и привычки. А хорош!
Я любовался четкими силуэтами соборов и дворцов, черным кружевом голых садов, а когда проезжали Биржевый мост через Малую Невку, не сдержался и подумал вслух:
– Господи! Ради этой красоты стоит прилететь сюда и заболеть.
Салон молчал, а Борис Андреевич – так звали нашего водителя – убрал скорость и, искоса взглянув в мою сторону, спросил:
– А хотите, я вам покажу еще одно диво?
– Хотим, хотим, – дружно закивали неспавшие, и автобус, сделав крутой поворот направо, рванулся вперед, рассекая желтым светом лиловую мглу.
На бывшей окраине старого Петербурга, там, где сегодня проходит улица Николая Гастелло, автобус остановился, и шофер кивнул налево:
– Глядите!
Но мы ничего, кроме темнеющего строения, не видели и решили выйти, а когда подошли ближе, ахнули и перекрестились: в слабой подсветке фонарей на фоне серого неба блистала, как невеста в подвенечном платье, церковка! Не знаю, была ли она архитектурным шедевром, но помню заливший меня высокий восторг. Не посетуйте за красное словцо: не памятник культовой архитектуры был перед нами, а душа, устремившаяся к небесам.
Присмотревшись, увидели ухоженное старинное кладбище и бывший дом военных инвалидов, построенный после звонкого 1812 года командиром лейб-гусарского полка для своих раненых солдат и офицеров. Когда герои оклемались, то сами спроектировали и сами на свои средства сотворили поразившее нас диво, воплотившее устремленность земного мученика к Богу.
Потрясенный, я подошел к Борису Андреевичу, крепко пожал ему руку и заглянул в глаза. Боже мой, сколько неизбывной тоски, затаенного горя глянуло на меня из этих окон души! А он, отвечая взаимностью, глухо признался:
– Когда мне жизнь перекрывает кислород, спешу к ней, – кивнул на церковку. – Постою, помолюсь и снова начинаю жить.
Через час мы были в высоком, сияющем поднебесье. Я смотрел в иллюминатор на сверкающее море облаков, и виделось: летящие души и глаза, умоляющие о высшей милости – жить и справиться с горем.
Видение
В летние выходные дни Петербург вымирает: все устремляются на дачи, на Карельский перешеек, на острова. Одним словом, кто куда – вплоть до Белого моря. А я по воскресеньям бродил по городу.
Есть что посмотреть на берегах Невы. На сей раз отправился на Литераторские мостки: купил на Невском цветы, сел у Московского вокзала в трамвай и поехал.
У Обводного канала в вагон впорхнула девчонка. Вот уж поистине слияние неслиянного: стан соломинкой, синие глаза соперничают с синим небом, золото волос горит в солнечных лучах. Живая, быстрая, как горная речка, она в мгновение ока окинула вагон, полыхнула голубым светом по моему лицу и устремила взгляд в окно. Но я успел заметить в глазах-озерах и блестки ума, и искорки счастья.
Пассажиры – их было немного – притихли, а древняя старушка даже перекрестилась:
– Царица небесная! Какая красота!
Впереди меня сидели двое (видимо, муж с женой) и тоже молчали. Только он подался вперед, загорелся, запылал. Видно было, что готов улететь на небо с этой юной богиней, удравшей с полотна Боттичелли «Весна».
Однако радостное томление длилось недолго. Спутница восторженного «идальго», тучная блондинка, обложенная, как прилавок ювелирного магазина, золотом, вспорола тишину: