Троя. Грозовой щит
Шрифт:
Снова появилась боль в груди. Наклонив голову, он увидел, что его доспехи проломлены и сквозь них сочится кровь. Сначала он не мог вспомнить, как его ранили. Потом вспомнил скачок лошади и копье, которое пронзило его и отбросило назад.
С места, где он сидел, Каллиадес мог обозревать все поле боя. Враги были готовы прорваться сквозь строй фракийцев. Общий бой разделился на несколько стычек, неприятель окружал.
Каллиадес оглянулся в поисках укрытия. «Что ты делаешь?» – спросил он себя. Бежать было некуда.
И он снова увидел себя ребенком, который прячется на поле льна.
Рыжая не ошиблась. Эта часть души всегда была с ним. Его сестра была солнцем и звездами для него; на ее любовь он всегда мог положиться. Ее смерть, такая жестокая и внезапная, ранила его сильнее, чем ему казалось. Маленький мальчик на поле льна решил никогда не впускать в свою жизнь любовь с ее дикой болью и ужасными страданиями.
«Ты хочешь жить?» – спросил он себя.
Когда последние лучи солнца осветили перевал, Каллиадес понял, что натворил.
«Тогда выбирайся из этого поля льна!» – сказал он себе.
С криком ярости и боли молодой воин схватил меч Аргуриоса и заставил себя подняться. Затем он, шатаясь, пошел вперед, навстречу этому хаосу.
Внезапно микенец услышал стук копыт о камни. Повернувшись, воин увидел, что отряд из пятидесяти всадников скачет по тропе через перевал.
В центре отряда с поднятым мечом мчался Банокл.
Фракийские защитники расступились, пропуская всдаников вперед. Копийщики бросились на воинов-идоноев, разя их. Паника охватила вражеские ряды, они повернулись и побежали по тропе, преследуемые всадниками.
Каллиадес попыталсь вложить свой меч в ножны, но его рука была так слаба, что оружие со звоном упало на землю. А сам он рухнул на камень. Странно, но ему показалось, что он слышит шум моря.
Каллиадес соскользнул с камня.
Когда воин, наконец, очнулся, то увидел, что лежит без доспехов, а его рана на груди зашита. Разожгли костры. Банокл сидел рядом с ним.
– Рад видеть тебя, – сказал Каллиадес.
– Черт тебя подери, тупица, – ответил ему друг. – Ты мог бы рассказать мне, что собираешься умирать.
– Ты бы ушел, если бы я это сделал?
– Конечно, нет. Вот что я скажу: братья по оружию сражаются вместе.
Взяв великана за руку, Каллиадес сел.
– Где ты нашел конницу?
– На равнине. Они спасались бегством после падения города. Я сначала принял их за врагов и напал на них. Но они засмеялись и ускакали от меня. Ублюдки! Когда они вдоволь повеселились, я рассказал им об этой битве и повел их сюда. Хорошо, да? Кто из нас мыслитель теперь?
– Это ты, Банокл, мой друг. Мой добрый, дорогой друг. Банокл посмотрел на него с подозрением.
– Я думаю, что этот удар по черепу повредил твои мозги. Так как долго нам нужно удерживать это место?
– Больше не надо, – сказал Каллиадес. – Оставаться здесь было бы бессмысленно. Оставь костры гореть, а сам уводи лошадей как можно тише. Перевяжи их копыта тряпками. Мы ускользнем в темноте и побежим к морю, в Карпею. Если нам повезет, идонои не возобновят атаку до утра, к этому времени мы будем далеко отсюда.
– Это уже лучше! – радостно воскликнул Банокл. – Ты отдохнешь пока. Я велю Олганосу готовить оступление. Он хороший военачальник. Они оставили тебе вино?
– Нет, – покачал головой Каллиадес, и его друг ушел, громко выругавшись.
Молодой воин немного вздремнул, и ему снова приснилась Пирия. Она стояла на палубе темного корабля, который плыл навстречу закату. А он смотрел на нее с золотого берега. Каллиадес поднял руку и помахал ей, но девушка не сводила глаз с заходящего солнца и не заметила его.
Путь на восток был долгим, большая часть равнины оказалась болотистой и непроходимой, досаждали комары и мухи. Сто сорок два человека под предводительством Банокла были вынуждены идти извилистой дорогой в поисках более надежного пути. В первое утро они нашли брошенные повозки с провиантом. Повозки были разграблены, лошади убежали. Банокл, по совету юного Олганоса, впряг в них лошадей. Некоторых более серьезно раненных – и Каллиадеса в том числе – положили в эти повозки.
К полудню они встретили еще фракийских, спасающихся бегством. Это были сорок три пехотинца, хорошо вооруженных, и двадцать легко вооруженных всадников. Они двигались с северо-запада, где их крепость захватили идонои.
Банокл надеялся, что Каллиадес будет чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы возглавить отряд, но его состояние за ночь ухудшилось. Теперь молодой воин спал в первой повозке, и, даже когда он пришел в сознание, с головой у него было не все в порядке. Начался жар, и Каллиадес сильно потел. Банокл зашил его рану на груди, но было непонятно, насколько она глубокая и затронут ли какой-нибудь жизненно важный орган.
Олганос отправил разведчиков на север, юг, восток и запад, чтобы узнать о местоположении врага. По мере продвижения разведчики встречали еще воинов-киконов и посылали их к основному отряду. К закату под командованием Банокла было уже больше трехсот человек.
– Мы для них словно навоз для мух, – пожаловался он Олганосу.
Юноша пожал плечами.
– Мы будем сильнее на случай атаки.
Первые хорошие новости пришли, когда они разбили лагерь на ночь. Один из разведчиков с запада сообщил, что армия идоноев у перевала двинулась не на восток и была почти в двух днях пути позади них.
Когда люди отдохнули, Банокл разыскал Каллиадеса. Молодой воин очнулся, но был очень слаб. Великан принес ему немного воды.
– Еды нет, – сказал он.
Каллиадес помолчал минуту. Его лицо было пепельно-серого цвета и блестело от пота.
– На севере и востоке будут деревни и фермы, – сказал он. – Пошли всадников завтра утром. Собери немного скота или овец.
– Хороший план, – одобрил Банокл.
– И общайся с людьми, Банокл. Пусть они чувствуют твое присутствие. Фракийцы – храбрые люди, но они непостоянны, быстро впадают в гнев или отчаяние. Тебе нужно крепко держать их в руках.