Трудные дети
Шрифт:
В то время мне важно было знать, что это все не просто так, не в молоко уходит. Просто больно и неприятно постоянно осознавать, что все твои старания бесследно исчезают, растворяясь в бездне темноты.
Как я потом поняла, Саша воспринимала свое поведение в тот вечер как слабость. И говорить о нем не любила. Хотя Марату нравилось над ней подтрунивать поначалу, наблюдая, как бледное лицо пунцовеет с каждой секундой сильнее, а из ушей чуть ли не идет пар. Но я давно заметила, что девочка болезненно-самолюбива, а значит, малейшее напоминание о промахе, и она замкнется в себе.
Закроется, и достучаться до нее больше не получится.
Наверное, после этого случая, мы с Сашей по-настоящему близко сошлись. Раньше между нами всегда висело отчуждение, что-то непреодолимое, и она всегда была ближе к Марату, чем ко мне. С ним она закрывалась по вечерам на кухне, рассказывая ему о прошедшем дне, о том, что узнала, и о том, что ей рассказывали. Делилась с ним переживаниями, своими мыслями и выводами. Если я пыталась спросить ее о чем-то, возможно, посоветовать или проявить участие, Саша все пропускала мимо ушей. Либо отстраненно кивала и продолжала заниматься своими делами, либо молча уходила куда-нибудь. Конечно, мне было обидно, потому что я подходила к ней с искренней заботой и вниманием. Даже Марату все рассказала, не жалуясь и не закладывая, а пытаясь понять.
— Это не твоя вина, Ксюш, - успокаивающе пояснил Марат.
– Девчонка сама по себе такая.
— Но с тобой она нормально общается!
– почти обвиняюще воскликнула я. Конечно, Марат в этом не виноват, но и я не виновата. Мы оба нормальные с ним люди, но почему тогда на меня, как выражается Саша, кладут, а его уважают?
– Я же вижу! Она тебя слушает. И слушается. А если я пытаюсь с ней поговорить…
Даже слов не было. Я лишь беспомощно руками взмахнула, а потом устало закрыла лицо, поставив локти на стол.
— Зачем я вообще что-то делаю? Она меня ни во что не ставит.
У парня около рта залегли недовольные складки.
— Она что-то сделала опять?
— Она ничего не сделала мне, Марат. И зачем ты так говоришь? Саша просто на меня…как она говорит? Ах да, забивает. Я говорю, а она ко мне спиной поворачивается на середине фразы…
— Я поговорю с ней, - успокаивающе заверил Марат.
– Ксюш, ну не расстраивайся.
Он передо мной присел на корточки и умоляюще снизу вверх поглядел в глаза. Но все равно я видела, что глазки-то лукаво поблескивают. Марат меня, конечно, успокоил тогда, но осадок все равно остался. И хотя слово сдержал - Саша теперь меня слушала. Но это было вынужденное одолжение. А я не слепая.
После истории с платьем все изменилось. Абсолютно все. Теперь Саша постоянно крутилась около меня любопытным хвостиком. Утром, собираясь в университет, я садилась перед зеркалом, и начинала краситься. У меня было много косметики - дорогой, качественной и со вкусом подобранной. А еще у меня была умная мама, которая в детстве мне все популярно рассказала и объяснила. Я в совершенстве знала обо всем, что касалось красоты. Будь я обычной девушкой, с легкостью выучилась бы на парикмахера или стилиста. Тогда такого в России не было, через пару лет появилось, но это дело, с которым я без сомнения справилась бы.
Я рассказывала Саше о видах косметики, правилах пользования, хотя для меня самой было дико объяснять разницу между пудрой и румянами. Казалось немного странным, что она не знала ничего о помаде, тенях…Но если она читать до недавнего времени не умела…
— Тебе только пока рано краситься, - предупредила я на всякий случай. Хотя если Саша захочет, мое предупреждение ее не остановит.
– Вот подрастешь, сформируешься немного…
— А когда ты начала это все использовать?
– девочка жадно рассматривала пузырьки и коробочки.
— В семнадцать или восемнадцать. Мне мама хоть и объяснила все в детстве, краситься долго не разрешала.
— Зачем тогда объяснять?
— На будущее.
Теперь Саша слушала меня с интересом, и я не чувствовала себя за бортом, как раньше. Сейчас именно я заняла центральное место, и пусть звучит немного нехорошо и самодовольно, но мне это нравилось. Я этим гордилась. Мне наконец-то воздавалось по заслугам. Оказалось, мне стало важным быть для этой девочки нужной.
Я учила ее держаться за столом, в обществе. С боем воевала с ней из-за локтей на столе - от этой привычки дольше всего ее отучала.
— Мне так удобно, - упиралась как баран Саша.
— Так не принято, Саш. Ты живешь в обществе. Здесь все так делают. Ты погляди - и я, и Марат. Все так делают.
— А я не могу, - упрямо выдвигая острый подбородок, спорила она.
— Ты можешь, но не хочешь, - парировала я.
— Я не могу! Потому что я не могу есть и думать о локтях. Это вы такие умные.
— А мы о них не думаем. Это привычка, Саш. И ты привыкнешь.
Она хоть и фыркала недоверчиво, но старалась. Хотела научиться и понять. Это главное.
Как-то в конце осени Саша ко мне подошла и начала нарезать вокруг меня круги. Говорить не спешила, но кружила настойчиво.
— Ты что-то хотела?
– мило улыбнулась девочке.
Та очень быстро закивала, так что я вздрогнула от неожиданности, и придвинулась ко мне поближе. Очень резко протянула к моему лицу руку, и я испуганно отшатнулась. Пугали такие жесты - уверенные, неожиданные, к тому же перед лицом. К тому же от Саши.
Возможно, девочка поняла, что я ощутила. Она ухмыльнулась, цинично и успокаивающе одновременно, и качнула головой, так что длинные пряди упали ей на глаза.
— Расслабься. Убивать сегодня не буду. У тебя уши проколоны.
— Проколоты, - поправила я.
— Да. Как ты это делала?
Она меня озадачила.
— Не знаю, - сказала я, нахмурив лоб.
– Я маленькая была.
— Я тоже хочу.
— Ну хочешь - давай сделаем.
— Иголку дать?
– живо поинтересовалась девочка.
От неожиданности я закашлялась.
— Ты мне предлагаешь? Я не могу. Я крови боюсь.
— А Марат умеет?
Марат, конечно, у меня многое умеет, но вряд ли у него много практики по прокалыванию ушей девочкам.