Трюкачи - роман завершен
Шрифт:
— Мысль хороша, но правильно — это как?
Тео указал на ветки:
— Вначале надо обрубить ветки с правой стороны... А хотя нет, тут и так слева веток больше. Подрубать надо вот тут, как начнет трещать — легкий толчок в нужном направлении и оно само упадет. Знаете, что? Давайте я это сделаю.
— Это опасно, — возразил учитель.
— Я уже рубил засохшие деревья под надзором отца.
— Топор сам по себе опасен, если...
— Не волнуйтесь, учитель! Отец научил меня владеть любым холодным оружием, включая топоры, я могу показать вам штуки с топором посложнее,
Учитель Ода заколебался, однако уверенный тон Тео все же убедил его, что дело простое и неопасное.
— Хорошо, — согласился он и передал топор ученику, а сам пошел вниз, предупредив, чтобы Тео не подходил к краю обрыва.
Мальчик несколько раз обошел дерево, убедился, что его расчеты верны, и закатал рукава и поудобнее взялся за рукоять. Размах и удар! Лезвие легко вошло в сухую древесину. Тео выдернул топор и внезапно осознал, что странный шум, последовавший за этим — не что иное, как жужжание.
Своим ударом он растревожил осиное гнездо, устроенное внутри высохшего ствола.
На выручку пришло выработанное в муках отцовских тренировок умение моментально подавлять панику и принимать решения. Быстро оглянувшись и убедившись, что вокруг никого нет, Тео беззвучно наложил на себя заклятие невидимости.
Жиденькое облачко ос, уже заприметивших своего врага, принялось виться над его головой, когда тот внезапно исчез. Заклинание оптической невидимости работает одинаково всегда и везде, хоть на людей, хоть на букашек, хоть на видеоприборы.
Мальчик ухмыльнулся, радуясь, что провел глупых ос, и тут одна из них, наткнувшись на него, ужалила в щеку. Тео не дрогнул, мысленно проклиная тупое насекомое, но в следующий миг на него накинулся весь рой.
Попытка сопротивления ничего не дала: струи пламени, сорвавшиеся с кончиков пальцев, сожгли десятки ос, но их осталось слишком много, а боль от десятков жал путала мысли, мешая читать заклинание. Тео потерял голову от ужаса, утратив контроль над заклинанием невидимки, завопил от боли и бросился, размахивая руками, вниз по склону.
***
Киоко сразу после завтрака переоделась в кэйкоги и пошла в заранее присмотренное место позади храма. В то время, как остальные ученики находились либо в храме, либо перед ним, здесь, под сенью старых деревьев, девочка пребывала в полном уединении. Для тренировки — то, что надо.
Быстро сделав легкую разминку, девочка начала тренировку со своего любимого ката — Дзитте. Свобода перемещений, быстрая смена направлений и целей очень хорошо воплощают в себе высказывание, издавна известное любому адепту боевых искусств, но ставшее знаменитым благодаря все тому же Брюсу Ли: порхать как бабочка, жалить как пчела.
Завершив ката, Киоко принялась за отработку энкэй гяку цуки — удар со скручиванием после кругового блока, элемент сложный в такой степени, что многие мастера тренируют его десятки лет, прежде чем остаются довольны своей техникой исполнения. Лично ей энкэй гяку цуки поначалу казался несложным, но только с ростом мастерства пришло понимание собственной неуклюжести. Киоко не раз подумывала о том, чтобы вообще исключить этот элемент из своего арсенала, но в конце концов отбросила эту мысль: путь, огибающий сложные участки — это путь Норихиро Сагары, адепта боевой системы, но никак не наследницы истинного боевого искусства.
Примерно на двадцатом повторении Киоко была грубо вырвана из медитативного состояния воплями, нечленораздельными криками и благим матом по крайней мере тридцати-сорока глоток. Ученики визжали и кричали так, словно перед храмом внезапно появился голодный тигр.
Девочка побежала обратно и выглянула из-за угла. Ее взгляду представилась кошмарная картина всеобщей паники и ужаса. Ученики, до того мирно сидевшие кто где, побросали все и теперь спасались бегством, разбегаясь во все стороны, словно цыплята от коршуна. Мимо, не разбирая дороги, наперегонки пронеслись трое мальчишек из параллельного класса, кто-то, спотыкаясь, мчался к храму в поисках укрытия, из ближайших кустов торчали чьи-то ноги. Киоко созерцала все это в полнейшем недоумении, и тут в ее поле зрения попала причина паники.
На храмовый двор, вопя от бешенства и размахивая топором, стрелой влетел разъяренный Тео-кун, хотя теперь его правильнее было бы назвать Йома. Не тигр, конечно, но немногим лучше.
Последние замешкавшиеся бросились в разные стороны. Йома, не обращая на них внимания, несся прямо к своей цели — девочкам-близняшкам из класса один-три, а те, вначале растерянные, а затем парализованные ужасом, застыли на скамейке, глядя расширенными глазами на стремительно приближающуюся неизбежность. Конечно же, никто и не думал помешать Йоме, а сама Киоко, тоже шокированная происходящим, была слишком далеко, чтобы хоть что-то предпринять.
Она могла только наблюдать за разворачивающейся драмой.
Однако Йома, размахивая топором и свободной рукой, пробежал мимо, всего в нескольких шагах, понесся куда-то дальше, вопя и сражаясь с иллюзорным, невидимым для остальных врагом, и через несколько метров исчез в густом кустарнике.
Тут как раз появился учитель Тадзира, примчавшийся на вопли, и теперь пытался понять, где раненные или пострадавшие и что это вообще такое было.
— Ай! — крикнула вдруг одна из близняшек, и Киоко, побежав к ней, подумала, что как-то запоздало к ней голос вернулся.
— Ты в порядке? Цела?!
Девочка, все еще глядя круглыми глазами вслед Йоме, равнодушно пожаловалась:
— Меня оса ужалила...
Пока учитель Тадзира доставал из кустов какого-то парнишку и пытался добиться от него членораздельного рассказа, появился учитель Ода, запыхавшийся и тоже перепуганный.
— Что произошло? Где Теодор-кун?
Тут сразу несколько голосов из дверей храма принялись наперебой рассказывать, как бешеный Йома едва не укокошил всех топором. Тадзира начал выяснять, что произошло на террасе, Ода пытался созывать разбежавшихся учеников к себе, и тут из храма, опираясь на трость, вышел гудзи Кояма и тоже стал спрашивать, в какую сторону полетели бомбардировщики.