Ты или никогда
Шрифт:
Каждая снежинка как письмо с небес.
Из недостижимых слоев атмосферы в самой вышине.
Во время долгого пути снежинка сталкивается с другими снежными кристаллами, подтаивает, одна или вместе с другими, снова застывает. Чем больше столкновений, тем больше материала для метеорологической науки.
И поскольку маршрут каждой снежинки необратимо, неизбежно индивидуален, то каждая снежинка (как уже было сказано) не похожа ни на одну другую.
(Но все же: у снежинок нет души, как у растений. «То imagine an individual soul for each and any starlet of snow is utterly absurd, and therefore the shapes of snowflakes are by no means to be deduced from the operation of soul in the same way as with plants». [63]
63
Предположить существование души у каждой отдельной снежинки — крайне абсурдно, поэтому форма снежинки ни в коем случае не определяется движением души, как у растений (англ.).
Заключения экспертов, глава 44:
«Если, говоря об идентичности, мы подразумеваем, что две снежинки будут казаться совершенно одинаковыми невооруженному глазу, тогда это не исключено.
Если же речь идет об идентичности на молекулярном уровне (абсолютно равное количество молекул воды, расположенных совершенно одинаковым образом, а также имеющих одно и то же количество изотопов, спинов и т. д.), тогда вероятность подобного происшествия стремится к нулю».
За занавеской что-то шевелится, на этот раз близко, еще ближе, пар и прижатые к стеклу губы, примерзшие, оставляют после себя следы плоти.
Другая картинка, ниже. Солнце и ветер, яблони, потрескавшийся на солнце асфальт и, может быть, поле, может быть, это поле, вдалеке, и кто-то на желтом велосипеде с музыкальным футляром на спине: в школе уже начались уроки, в музыкальной тоже.
Простые, ясные цвета.
Где-то кто-то кого-то ждет.
Вот она, правда, она написана черным по белому, в книге о снеге (срок возврата давно пропущен).
В самом снежном районе Вермонта однажды жил человек по имени Уилсон Бентли. В течение сорока лет он фотографировал снежинки.
«Фотографировать снежинки не самое сложное занятие, — пишет он в научной статье 1922 года „Photographing snowflakes“. — Разумеется, решающую роль в этой работе играет географическое положение. Лишь проживающие в арктическом климате и в краях с долгими и суровыми зимами могут рассчитывать на результат. Северные и западные ветры приносят снежные кристаллы самой красивой и совершенной формы: the western quadrants of widespread storms of blizzards, [64] стрелка барометра между 29,6 и 29,9, медленно двигается вперед.
64
в обоих западных квадрантах — широкий штормовой фронт со снежным бураном (англ.).
Когда идет снег, я стою у открытой двери своей холодной комнаты и смотрю, как снежинки опускаются на простую черную деревянную плашку. Если передо мной оказывается нечто многообещающее, я сразу замечаю. Если же выпавшие снежинки не представляют собой ничего особенного, я смахиваю их с плашки индюшачьим пером, освобождая место для новых. Красивые экземпляры я переношу на предметное стекло, чтобы исследовать под микроскопом. Но действовать нужно быстро! В моем кабинете лютый холод, однако снежинкам грозит не только таяние, но и испарение. Впрочем, я обнаружил, что процесс таяния можно замедлить на несколько секунд, если окружить главный экземпляр несколькими снежинками. (Это происходит в силу того же
Однажды Уилсон Бентли отправился читать лекцию в Буффало. Поезд тронулся, и в ту же минуту пошел снег: это был один из идеальных снегопадов, quadrants of blizzards, прямо с запада, и Уилсон мгновенно передумал, его стремление стать уважаемым ученым таяло с каждой секундой — разве лекция сравнится со снегопадом? Лекции повторяются, в большей или меньшей степени, снегопады же — никогда. Он захотел остаться и изучить эти снежинки, может быть, симметричные, может быть, two alike (что невозможно, как уже было сказано). Но через минуту Уилсон заметил, что снежинки зернятся, слипаются, превращаясь в самые заурядные, прозаические, характерные для оттепели иголки, или даже graupels, градины, барабанящие по земле — ни одной звездчатой, ни одного дендрита, ничего. Уилсон удовлетворенно откинулся на спинку сиденья, ногами, спиной чувствуя приятные толчки поезда. Лекции тоже имеют смысл. В ожидании другого, великого, решающего. Он ничего не потеряет.
«Но прошлой зимой, — рассказывал Уилсон в „The American Magazine“, № 5 за 1925 год, — в наших краях бушевала буря, принесшая самый интересный кристалл из всех, которые я когда-либо видел: чудесную, необычайной красоты пластинку, удивительно хрупкую. Несмотря на крайнюю осторожность, этот кристалл разломился надвое при переносе на предметное стекло».
Это была трагедия.
Я по сей день плачу, вспоминая о ней.
«Люди думают, — объяснял Уилсон Бентли Мари Б. Маллет, которая приехала в северный Вермонт, в деревню с библейским названием Иерихон для одного лишь интервью, и это был непростой путь, много часов одиночества в глубоких снегах, — что самые крупные снежинки и есть самые красивые. Но так кажется лишь потому, что их можно рассмотреть невооруженным глазом».
2
В среду я мою чашки с брусничинами.
Вода горячая, пальцы краснеют, кожа на кончиках морщится. Вокруг меня летает пена, зеленые пузырьки скользят в воздухе, вверх, где-то лопаются.
Я ставлю чашки на сушилку, края тонкие и белые, иду в ванную, набираю ванну. Пусть вода бурлит, я поворачиваю красный кран до упора, оставляю в таком положении. Моя одежда на полу, тело опускается в воду, сначала один только жар, мое голое тело.
Как в книгах.
Моя кожа.
Мой взгляд в окне ванной. Вижу, как падает снег.
Холодает, снег не тает. Этот месяц, март, не может быть самым теплым за последние сто лет. Этот снегопад, последний, ему нет конца. Статистика повержена: глобальное потепление — всего лишь выдумка, случайность, результат нормальной, естественной вариации, теперь же воцарилось равновесие. Старый снег застыл коричневыми комками, на него ложатся новые белейшие снежинки, они падают прямо вниз, ветра нет. Где-то во дворе мерзнет ребенок, губы посинели и кровоточат, и я не знаю, как его одеть. Я усиливаю мощность батареи в ванной, часть тепла утекает через щели в окне, образует изморозь.
Может быть: розы.
Как можно заметить, земля выделяет собственное тепло летом, равно как и зимой. Мы видим, как мощные потоки струятся с высоких гор. Мы видим, как в недрах земли рождается множество металлов и минералов. Если снова сравнить эти процессы с человеческим телом, станет ясно, в чем дело. Ведь и живой человеческий организм постоянно выделяет тепло. В нем беспрерывно струятся горячие жидкости. Земля точно так же поглощает морские воды, которые нагреваются до образования пара, который, в свою очередь, поднимается над вершинами гор и формирует погоду.