Ты или никогда
Шрифт:
Петр, смеющийся, среди зимы.
Петр, смеющийся, на ветру.
Кто-то снимает Петра на пленку.
Светло-зеленая листва.
Петр смотрит на меня, он гладит меня по голове, он гладит меня по голове, рука теплая, он идет на кухню, за новой сигаретой.
На стене вход в парадную, его парадную, дом. Все красивое, далекое. В комнате все те же обои, кажется, зеленые и цветастые, на стенах тарелки, исторические мотивы. Гардины, пышные растения, пеларгонии. И еще, на фоне обоев.
Две девочки.
Длинные волосы.
Шелковые банты.
Бледные, серьезные.
Отчетливые.
И за ними — женщина.
Чайная чашка в цветочек.
Петр возвращается.
Фильм
Много домов, переулков.
Голуби на площади.
Петр снова смотрит на меня. Он выключает проектор и вынимает катушку с фильмом. Кладет ее на пол. Смотрит на меня. Он сидит рядом. Теперь — на сантиметр дальше, чем прежде. Все еще тепло.
Даже через колготки.
Он все еще смотрит на меня. Курит. Запах, его широкие пальцы.
В комнате тепло. Петр снимает очки. С коричневыми дужками и толстыми стеклами. Четырехугольные. Как экраны телевизоров. В комнате с обоями. Он держит их в руке. Сидит неподвижно.
Я смотрю в окно.
Его глаза как треугольники, совсем теплые.
— Do you have children? [59] — спрашивает он.
— No, [60] — отвечаю я.
Вечер. За окном без занавесок — город, огни, зеленые и белые.
59
У, тебя есть дети? (англ.)
60
Нет (англ.).
22
Но погодите, еще не пора.
23
Мы идем к автомобилю, «ма-ши-на».
Почти ночь, вдоль больших дорог поблескивают лужи. Вдалеке уже видны, проступают во мраке светящиеся красным наручники. Он мог бы оставить меня у подъезда и уехать домой.
Но он не уезжает.
Я открываю дверь, мы заходим в мою прихожую. У него нет верхней одежды, пальто висит дома на крючке. Он надевает его крайне нерегулярно, не знаю почему. Садится на диван, источая запах, который остается в обивке после его ухода. Табак. Тяжелые металлы.
Я сажусь на краешек кресла.
Думаю, что он скоро уйдет, что он уйдет.
Он не уходит.
Я размышляю, стоит ли варить кофе.
На дворе пусто.
— Can I? [61]
Он достает сигарету. Обычно он не спрашивает. Я киваю. Приношу пепельницу.
Он откидывается на спинку дивана.
Стряхивает пепел.
Ночь. Я иду в ванную, чтобы переодеться. Надеваю пижаму, мягчайшую, аккуратно складываю дневную одежду. Чищу зубы. Иду в спальню. В гостиной светятся огоньки сигарет. Я ложусь. Белье холодное, тугое. Я неподвижно лежу на спине. Закрываю глаза. Я не усну.
61
Можно? (англ.)
Когда сигарет больше нет, он идет в туалет и мочится, точно как Даниэль в туалете этажом выше.
Мощная струя, с большой высоты.
Ярко-желтая.
Почти коричневая.
Потом он приходит и ложится рядом со мной.
Сначала я думаю о насильниках, об изнасилованиях.
О животных, о коже.
На секунду, за моими опущенными веками, он
Его глаза блестят в темноте.
Ближе к утру он засыпает.
На рассвете падает снег.
Идет снег.
И не перестает.
На моем одеяле лежит ломоть желтого света.
В освещенной комнате танцуют пылинки.
Я надеваю шерстяные носки и осторожно ступаю, чтобы не разбудить.
У меня мягкие ступни.
В зеркальном отражении я вижу морщинки у рта.
Тонкие.
Хрупкие.
Из спальни доносятся звуки, живые.
По утрам я варю кофе.
Целый кофейник, каждое утро.
Можно разделить на двоих. Можно и еще сварить, если понадобится.
Он просыпается после обеда, быстро и тихо.
За окном падает снег, большие хлопья.
Его шаги в квартире.
Мощные ступни.
Лапы.
Он заходит на кухню и достает сахарницу.
Садится за стол напротив меня.
Я еще не оделась, сижу в пижаме, мягчайшей.
Все равно уже почти вечер.
Кофеварка шипит и урчит.
— Айя, — произносит он.
Я наливаю ему кофе.
В чашку с брусничинами.
У меня мягкие-премягкие руки.
Я хочу, чтобы он что-нибудь спросил у меня.
Чтобы спрашивал меня.
Он выпивает кофе с пятью кусками сахара в два глотка.
Звучно ставит чашку на стол и качает головой.
— Too weak, too weak, — смеется он. Видно потемневший зуб. — One day I will make you coffee that is so strong that you will never get over it. [62]
Он смеется, он вечно смеется. Ему нет дела до потемневших зубов.
Однажды он сварит мне такой крепкий кофе, что я не приду в себя.
Но сейчас ему нужно заводить машину.
62
Слишком слабый, слишком слабый… Однажды я приготовлю тебе такой крепкий кофе, что ты в себя не придешь (англ.).
Чтобы уехать.
Поиграть у своей палатки.
Заработать денег, чтобы отвезти домой.
В Питер.
Я знаю, что у него шершавые ладони.
На этот раз он не гладит меня по щеке.
Вообще не гладит.
Просто уходит. Может быть, напевая.
III
1
Вот она, правда.
В облаках, достаточно влажных и холодных, вокруг точек концентрации — например, пылинок — образуются снежные кристаллы. Начинается все с того, что водяной пар конденсируется при температуре ниже точки замерзания. Несколько водных молекул смерзаются, образуя кристалл, сердцевину шестиугольной снежинки, которая постепенно растет, геометрически, симметрично присоединяет к себе окружающие в горизонтальной или вертикальной плоскости частицы, наращивает массу. Потоки воздуха переносят растущий кристалл с места на место, по вертикали в облаке (иногда и по горизонтали). Части облака разнятся влажностью и температурой, что отражается в кристалле, в обиходе уже называемом снежинкой. В конце концов снежинка настолько тяжелеет, что падает на землю. И в каждой из них необратимо, неизбежно отражены все свойства родного облака и обстоятельства падения.