Ты мой закат, ты мой рассвет
Шрифт:
— Все хорошо, мамочка, - приятно улыбается доктор.
– Я не вижу в развитии плода никаких патологий, все в пределах нормы.
Если бы мне хватило сил, я бы обняла сейчас весь мир.
Я помню и буду держать в уме, что до самого рождения вряд ли хоть один врач даст гарантию, что с ребенком все будет в порядке.
Но сейчас у меня хотя бы появилась еще одна запасная соломинка.
И, может быть, мы с Фасолиной выкарабкаемся из всего этого.
Я же до сих пор, несмотря ни на что, верю в чудеса.
Глава
Сразу после УЗИ мы еще раз идем к врачу, где мне вручают целую пачку направлений на анализы, красивую разноцветную тетрадь формата «А4» с малышом на этикетке. Девочка извиняется, что остались только розовые. А я думаю, что это знак.
— Это не обязательно.
– говорит она.
– Просто можете заполнять поля, вклеивать интересные вещи и фотографии с УЗИ, вписывать что-то, что вам хочется сохранить. Обычно никто этим не занимается, но...
Она пожимает плечами.
А я прижимаю тетрадь к сердцу и уже знаю, что буду спать с ней под подушкой. Так что, когда по пути из Медицинского центра мой взгляд задерживается на вывеске с соской и коляской, и мы с мамой не сговариваясь поворачиваем в ее сторону, первое, что я кладу в корзину покупок - огромная пачка разноцветных фломастеров и карандашей. И еще маркеры, стикеры, наклейки, всякая мишура с детской атрибутикой для украшения.
И соску мягкого розового цвета с большим кольцом и принтом в виде разноцветного леденца.
Пусть это будут глупости.
Но я хватаюсь за каждую, лишь бы не думать о плохом.
Несмотря ни на что, я все-таки уговариваю маму не оставаться со мной на ночь, хоть мы гуляем часов до семи, а потом она привозит меня домой и, стараясь, чтобы я не заметила, проверяет все окна в доме.
Я молча проглатываю это недоверие.
Я заслужила
А еще она ни слова не спрашивает об Антоне. Понимает, как любая любящая и внимательная мать, что, если бы у нас все было хорошо, вряд ли бы я так ни разу за весь вечер не позвонила ему, чтобы сказать. И даже не заикнулась о том, как вообще преподнесу эту новость.
— Мам, со мной все будет хорошо, - успокаиваю ее, когда она все еще очень нехотя топчется в пороге и все время цепляется за любую мелочь, чтобы задержаться.
– Я теперь с Фасолиной. Больше никаких глупостей.
— Вот же придумала, как ребенка обозвать, - делает вид, что ворчит.
– Фасолина, прости господи... Фасолина...
— Можешь называть внучку Фасолькой, - хихикаю в кулак, представляя, какой сумасшедшей бабушкой будет моя мама.
— Может, это мальчик. Отец до потолка бы прыгал, ты же знаешь, что у него фамилия и продолжение рода.
– Последние слова мама говорит тише, как будто нас могут подслушать.
— Не говори ему пока, хорошо?
– Знаю, что ей это не просто, но я не хочу раздувать костер до того, как решу вопрос с Антоном.
Некоторые вещи нужно закрывать до того, как двигаться дальше.
Когда мама уезжает, я еще долго хожу по своей маленькой квартирке из комнаты на кухню и обратно, собираясь
Я знаю, что ни за что не выдержу разговор лицом к лицу. Мне еще нужно время, чтобы привыкнуть к новому статусу и стать смелее, но и тогда вряд ли бы я стала достаточно смелой для тяжелого разговора с моим сложным мужчиной.
А по телефону... Я даже в зеркало не могу проговорить пару предложений, чтобы не заикаться и не хныкать.
Остается только самый трусливый способ. Тот, о котором подумала еще днем. Я оправляю Антону видео.
И быстро, пока не передумала, с опечатками и ошибками, несколько сообщений. Я: Я правда не знала Я: Я не врала, клянусь!
Я: Я пойму, если ты заберешь то, что я оставила в раковине, и найдешь для этих вещей более подходящую женщину.
Я: Аборт я делать не буду, извини. Это может быть единственный шанс для меня.
Я: Я согласна на развод и готова воспитывать ребенка одна. Без твоего участия, если захочешь, официального и не официального.
Я: Никто не знает, будет ли Фасолина здорова, но на УЗИ все в порядке. А с завтрашнего дня у меня целая куча анализов. Я буду верить, что все-таки смогу стать хорошей матерью.
Я: Я больше не буду тебя тревожить.
Все сообщения доставлены и прочитаны почти сразу.
И мне как в детстве хочется крепко скрестить пальцы на удачу.
Я держу телефон в ладони и почему-то, хоть он точно не ожил, не обрел разум и не пытается сбежать, перехватываю второй. Наверняка. Чтобы был вот здесь, у меня перед глазами. Чтобы не давать экрану погаснуть, потому что в моей голове торчит нелогичный страх, будто тогда сообщения в полной темноте не найдут ко мне дорогу.
Проходит пять минут.
И еще пять
Два раза по пятнадцать.
Час.
А потом звонок - резкий и громкий, и я почему-то жмурюсь, как будто оттуда меня летит огромная глыба метеорита.
Это мама
Я поджимаю губы, чтобы не завыть, мысленно считаю до пяти и прикладываю телефон к уху. Она осторожно интересуется, как у меня дела, и не забыла ли я поесть купленные в булочной шоколадные кексы и пончики в малиновой глазури.
Хочу успокоить ее, сказать, что все съела, сыта и довольна, и я как раз занята сложной, но интересной задачей постановки жизни на новые правильные рельсы. Но вспоминаю, что дала себе обещание больше никогда не врать. Даже в мелочах. Поэтому говорю, что забыла, потому что занималась «делами», и хорошо, что она напомнила. Матери не нужно говорить, что у меня могут быть за дела - она слишком хорошо меня знает, читает между строк, как букварь. Она еле слышно вздыхает и просит набрать ее перед сном. И обязательно поужинать, потому что голодовка и нервы не пойдут на пользу Фасолинке.