Ты теперь моя
Шрифт:
Открываю глаза. Жадно вбираю образ. Надавливая Юле на затылок, толкаюсь, насколько она позволяет, придерживая меня у основания пальцами. Хочу растянуть процесс… По моему сильному перекачанному телу проносится одуряющий трепет, и я начинаю бурно кончать. Юля давится и глотает, глотает и давится… Я заставляю себя податься назад, чтобы позволить ей восстановить дыхание. И, плывя от острейших вихрей удовольствия, глажу ее по щеке — в этом и во взгляде сейчас вся моя ласка. Она вдыхает, смаргивает слезы и сама ко мне тянется. Языком по моему члену проходится, облизывает с выраженным удовольствием.
В который раз, расталкивая темных демонов, в душу мне врывается. Да, маленькая, ты там давно главная. Единственная моя. Родная. Любимая.
Глава 58
Все на свете вместе переживем
и когда-нибудь в один день умрем.
Сауль
Так получается, что на обряд крещения я опаздываю. Не по своей вине, иногда обстоятельства выше нас. Вхожу в церковь, когда батюшка уже полощет Богдана в большом медном чане. Сын смеется и, взбивая ногами освященную воду, забрызгивает ею всех рядом стоящих.
Юля, словно бы ощутив мое присутствие, оборачивается. Вижу, что сердится. На расстоянии двух шагов с самым серьезным видом ей подмигиваю.
Я здесь. Держись, мурка. Подхватываю.
Она вздыхает и заметно смягчается. Знаю, что нервничает, а я, скотина, опаздываю.
Равняюсь с ней и парнями в один ряд, в паре метров от крестных родителей. Беру за руку. Она у нее холодная и влажная.
— Ну, как вы тут?
— Порядок, — ответно мою ладонь сжимает.
— Я так и думал. Умница.
— Похоже, Богдану нравится, — чуть улыбается Юля.
— Определенно.
Вся эта церковная атрибутика, заунывное и вместе с тем возвышенное чтение библейских псалмов и многоголосое хоровое пение моментами прям до костей пробирают. Значит, что-то духовное и у меня внутри имеется. Отзывается. Теплится. Воском плавится.
Принимаю новое решение. Юлю по дороге домой ставлю перед фактом:
— Надо нам повенчаться.
— Опять «надо»? — усмехается она, придерживая пальцами грудь, на которую прямо в машине набросился оголодавший Бо. Направляю взгляд на водителя. Хвала всему святому, что я пять минут назад набрался, тот проверку выдерживает — следит исключительно за дорогой. — Ну, надо так надо, Саульский. А когда?
— Договорился на следующие выходные.
— Саульский… — выталкивает Юлька вместе со свистящим громким выдохом. — Вот, что за манера, а? Мне ведь подготовиться нужно, какой-то наряд подобрать…
— Успеешь, мурка. Только фату не надевай.
— Какую фату?
Прочищаю горло и скашиваю взгляд в сторону.
— Свою.
— А почему? — по голосу слышу, что поняла.
Играет со мной.
Упорно в окно смотрю. Постукивая пальцами по нагретой у стекла коже, фокусируюсь на городской суете и, помня о сыне, стараюсь выражаться культурным русским языком.
— Почему, почему… Юль, — с нажимом ее имя произношу, как и всегда, когда нужно собрать ее внимание. — Не хочу, чтоб в церкви неуместные воспоминания погнало. Оденься скромно.
После этих слов она недолго выдерживает паузу. Потом, не сдержавшись, прыскает и откровенно хохочет. А у меня уже стоит.
— Юля… — поворачиваюсь, когда на ее веселье реагирует Богдан. Выпуская изо рта грудь, в тон матери заходится смехом.
— Ох… — хихиканье моей мурки обрывается. Ей приходится резко притиснуть к соску пеленку, чтобы остановить брызнувшее молоко. — Бодя, что ты вытворяешь? — и вновь смеется. Теперь уже не на меня эта эмоция направлена. — Тебе тоже смешно, да?
Когда она передает разгулявшегося сына мне, закрепляю его в автокресло и подаю ему странную пёструю цацку, от которой он с необъяснимой силой прётся. Юля тем временем обтирается влажными салфетками и поправляет одежду.
— Я на полном серьезе сейчас, — ловлю ее взгляд.
— Да, я поняла. Только фату мне в любом случае уже нельзя… И вообще, нельзя нам венчаться, Саульский.
— Еще как можно.
— Там правил много, и ответственность друг за друга увеличивается, — видит, что я на это никак не реагирую. Добавляет весомый, по ее мнению, аргумент: — Три дня воздержания перед обрядом…
— Потерпим.
— Серьезно?
— Серьезно.
— Ну, ок, — скрещивая на груди руки, долго буравит меня взглядом. — Это ж мы душами соединимся, Ромочка?
— Мы — уже, — сурово подсекаю ее попытку меня то ли шокировать, то ли испугать. — Теперь шлифанем перед Богом.
— Поверить не могу…
— Что?
— Что тебе это нужно.
— Нужно.
Крестины празднуем в саду. Листья уже пожелтели, местами начали опадать, но в общей массе еще не утратили своей природной яркости и сочности. Гости вздыхают, нахваливая эту красоту. А мне сегодня хочется напиться. Не так, чтобы прям в дымину. Меня несут хорошие эмоции. Я счастлив. Да, именно так это и называется. Я счастлив и всех угощаю. Японского посла, в том числе. Благо он в разы лучше Момо по-нашему изъясняется. Они, конечно, наглеют и половину вечера болтают на своем. Юлька тоже вклинивается. Вот она, подозреваю, на японском мастак еще тот. Как Момо на русском, если не хуже. Посол то и дело снисходительно улыбается и, напрягая извилины, со всех потуг пытается понять, куда она направила свою мысль. Нравится ему моя жена. Она всем нравится. Моя солнечная Юлька.
К вечеру я порядком хмелею, не скрою. То и дело ее к себе привлекаю. Обнимаю без какой-либо сдержанности. Она и сама жмется, много улыбается.
У сына сегодня до безобразия много нянек. Он от них наверняка сам устал. То и дело зевает. И хорошо, есть шанс, что ночью нормально спать будет. А мы с Юлькой по душам прошвырнемся. Мурка в моей, как умеет, ураганом. Украдкой поглядывает и взглядом это обещает.
А я дышу и чувствую, что живу. На полную. Раньше не знал, что так бывает. Теперь по-другому не согласен. В унисон с Юлей моей. На всю катушку.
Я ее танцую. Много, как она любит. Чтобы подтаяла моя мурка, дошла до нужной кондиции.
— Саульский, я тебя люблю, знаешь? — смеется, когда слишком близко ее к себе прижимаю.
— Знаю.
— Чувствуешь?
— Чувствую. А ты чувствуешь?
— Как ты меня?
— Именно.
— Конечно, Ромочка. Конечно, родной.
Ночью трахаю ее медленно, как вчера не мог. Сегодня алкоголь помогает долго продержаться. После каждого тягучего толчка дрожь ее ощущаю. Мелко-мелко, едва заметно, вибрирует, будто искрит моя мурка. До утра я ее точно затрахаю.