Ты теперь моя
Шрифт:
Мы вместе. Мы семья.
Первая ночь на новом для Богданчика месте непросто нам дается. Он плачет и бесконечно требует внимания. Половина второго, а мы все воюем.
Забросив в переноску необходимые вещи, второй рукой подхватываю сына. Прижимая к боку, смотрю на соскочившего с кровати Саульского.
— Мы в мою старую комнату пойдем… — поясняю я. — Тебе нужно спать. Завтра на работу.
Он тормозит меня у самой двери:
— Ты серьезно? Юля? Что ты делаешь? Дай его сюда, — машинально
Кивнув, отставляю переноску и устало растираю лицо.
— А если Бодя не научится спать один? — выпаливаю то, что меня, как-никак, сильно беспокоит.
— Когда-нибудь научится. До свадьбы с тобой точно спать не будет.
Боже, мой Саульский улыбается!
И Богдан вместе с ним. Прижался к отцовскому плечу, щедро обслюнявил и демонстрирует теперь два мелких зубика.
— Так, значит, — грожу сыну пальцем.
Он молотит ножками воздух и подскакивает в крепких руках отца. А затем хохочет на всю спальню.
— Бодька, Бодька… Всех же перебудишь, — журю его и сама смеюсь.
Комната Тони хоть и далеко, но я-то знаю, как чутко она спит. Момо к нашим рандеву привыкла, а няня двадцать лет с малыми детьми дела не имела. Не удивлюсь, если я ее единственная воспитанница. Еще и не совсем удачная.
— Богдан, — пытаюсь быть строгой. — Ночью нужно спать. Да. Я не шучу.
После этих слов он визжит и хохочет еще громче.
— Ты посмотри на него!
— Хулиган, — замечает Рома с резковатым смешком.
У него такие эмоции крайне редко прорываются. За тот год по пальцам пересчитать можно. Меня в такие моменты будто двумя противоположными стихиями накрывает — горячими и холодными волнами одновременно кожу обжигает.
— Я его так не воспитывала, — оправдываюсь и улыбаюсь.
— Верю, — в этом коротком слове отчетливо слышу гордость.
Так, так… Саульские, значит.
И почему мне так радостно от того, что они во всем похожи? Это же совсем необоснованно, но я ничего не могу с собой поделать.
— Я так понимаю, у нас впереди много интересного? — спрашиваю, вызывая у Ромы новую ухмылку. — Господи, о чем я толкую?! Ну, конечно!
— Ты ведь тоже непростая, Юлька.
— Справедливо. Но младенцем я была идеальным, Тоня рассказывала.
— Еще скажи, что только спала и ела.
Пожимаю плечами.
— Наверное.
— Это нереально.
— Может, и нереально, — снова в знак неуверенности двигаю плечами. — Тоня меня частенько перехваливает.
— Это хорошо. Должен быть такой человек. У каждого.
Не могу не согласиться. Да и от Саульского это звучит очень внушительно. Он ведь долгие годы был один.
Замолкаю, продолжая за ним наблюдать. Кажется, физически не способна взгляда оторвать.
Довольно долго Роме приходится носить Богданчика, прежде чем тот, наконец, притихает и начинает засыпать. Но и после этого, он не выпускает его из рук. Подходит к окну и, останавливаясь, продолжает слегка покачивать.
Я встаю с кресла, где просидела последние полчаса, и подхожу к ним. Обнимаю Саульского со спины. Прижимаюсь щекой к горячей коже и шумно вздыхаю.
— Я так счастлива, Рома. Прямо сейчас, — тихо делюсь. — Я же теперь тебя заобнимаю. Задушу своей любовью. Не отделаешься ты от меня, Саульский!
— Думаешь, что испугаешь меня этим? — чувствую, как мощно стучит его сердце, и сама этой силой наполняюсь. — Не испугаешь. Ничем. Все в сравнении познается, Юлька. Все. С тобой мне не может быть плохо, — вдыхает ровно и глубоко. — Только без тебя, Юля.
Сглатываю и молчу, выдерживая паузу, чтобы не заплакать. Целую его чуть выше лопатки. Медленно перевожу дыхание.
— Я же буду тебя до глубокой ночи раздражать разговорами, помнишь? А утром ворчать и вредничать, потому что не выспалась. Мм-м?
— Помню. Я тебя разной помню, Юля.
Уложив Богдана в кроватку, мы забираемся в нашу супружескую кровать. Рома откидывается на подушки, а я напротив него сажусь, поджимая под себя ноги. Смотрю на него и от волнения комкаю в кулаках простыню.
— Я тебя один раз спрошу… Если не захочешь, не отвечай… — дыхание сбивается, не давая голосу звучать так спокойно, как мне бы хотелось. — На самом деле мне не важен твой ответ. Ни на что сейчас не повлияет. Я переживу. Смогу. Сама же виновата! Сгорю. Переболею. Прощу. И всегда тебя любить буду. Этого во мне ничто не убьет! Ты не смог. Я сама не смогла! Но я должна спросить… — решаюсь, готовая к любому ответу. — Этот год, как ты жил… С кем-то был?
— Как я жил? Да никак я не жил, Юля. Я сказал уже. Не жил я, — прикрывая глаза, с силой стискивает челюсти. А потом, вновь глядя на меня, требует почти грубо: — Иди сюда.
В груди такая ломота разливается, вдохнуть не могу. Делаю это прерывисто и шумно. Взгляд опускаю. И подчиняюсь. Бросаюсь ему в руки, как в пропасть.
Я справлюсь. Я справлюсь. Справлюсь…
Рома очень крепко меня сжимает, физически больно.
— Разве я мог? — продолжает приглушенно и скрипуче-хрипло. Судорожно выдыхаю и сама в него как ненормальная вжимаюсь. — Не мог я, Юля. Не мог.
Глава 57
За тобою вслед подняться,
Чтобы вместе с тобой разбиться…