Ты умрёшь завтра
Шрифт:
— Наверное, ты думал, что я не знаю мифологию древних славян. Но я ее знаю. Мало того, я так же, как и ты, хочу вернуть Камень. В сущности, это моя миссия — восстановить гармонию.
Никодим снова откинулся на спинку стула, давая возможность гостям поразмыслить над услышанным. Но мужчины были в растерянности, даже в легкой панике, тогда Никодим вздохнул и продолжил уже чисто деловым тоном:
— Ладно, вернемся к материи — к объективной реальности, данной нам в ощущение, как обозвал ее немецкий еврей Маркс. Итак, где может быть свиток? Из четырех вариантов мы отбраковали три, стало быть, надо искать человека, который побывал в церкви в день смерти отца Сергия раньше Марии. И я думаю, что это, скорее всего, женщина, который на данный момент лет семьдесят пять, если она, конечно, жива.
— Почему женщина? — спросил приходящий в себя историк Семыгин.
— Да потому что вероятность больше. Приход отца Сергия только из пожилых женщин да старух и состоял, — Никодим произнес это так, словно втолковывал ребенку, почему слово «КПСС» важнее, чем слово «мама». — И потому, что если бы свиток нашли строители, они, скорее всего, передали бы его в горисполком. Для атеистов–строителей церковный документ не представляет ценности, но в глазах верующего человека он ценность имеет огромную, потому что становится религиозным артефактом, который требуется беречь, лелеять и охранять. Так что ситуация, при которой прихожанка, обнаружив подле мертвого отца Сергия древний документ, не раздумывая забрала его с собой, видится мне наиболее вероятной. Но это была не Мария. И это, друзья мои, все. Больше ничего я вам сообщить не могу.
Проводив гостей на лестничную площадку, Никодим на какое-то время задержался, наблюдая, как мужчины спускаются по ступеням, затем догнал их вопросом:
— Аркадий, когда ты найдешь свой свиток, могу я рассчитывать на то, что его содержимое станет мне доступно?
Семыгин резко оглянулся и упрямо посмотрел Никодиму в глаза.
«Черта с два!», — захотелось выкрикнуть Аркадию Юрьевичу, но он сдержался.
Никодим с улыбкой рассматривал историка, но теперь в этой улыбке не было стали, скорее в ней можно было найти намек на доброжелательность. Удовлетворившись созерцанием негодования в глазах Семыгина, молодой человек сказал:
— В тебе умирает настоящий воин, Аркадий. Я понимаю, откуда взялось твое диссидентсво. Чертов Дон Кихот. Готов ринуться на бетонную башню с деревянным копьем, если только в ее очертаниях мелькнет образ врага. Так всю жизнь головой, как отбойным молотком, и долбишь железобетонную толщу человеческой глупости, спрессованной тысячелетиями, а потому изначально непробиваемой. И этим ты мне нравишься. Дай знать, когда найдешь свиток, я могу оказаться тебе полезен.
И Никодим захлопнул дверь, не дав Аркадию Юрьевичу возможность чего-то ответить.
По дороге назад историк Семыгин и доктор Чех долго молчали. Только отдалившись от дома Никодима квартала на три, они остановились, чтобы перевести дыхание, и поделиться впечатлениями.
— Ну что, голубчик, получили свои ответы? — толи иронично, толи печально осведомился доктор Чех.
— Знаете, Антон Павлович, как-то я говорил вам, что волею судеб был закинут в Будапешт. Случилось это в далеком 56-ом году. Но я не рассказывал, что мне довелось пообщаться с Имре Надь. Знаете, кто это?.. Впрочем, не важно. Так вот, это была волевая личность, я бы даже сказал — железная. Общаться с ним было крайне трудно, он буквально давил авторитетом. Но теперь я понимаю, что рядом с Никодимом Имре — просто неразумное дитя, ползающее под ногами Платона. Психологический пресс, который он обрушивает на собеседника, по силе сопоставим со снежной лавиной, или там с камнепадом. Увернуться невозможно.
— А на что вы рассчитывали? Я вас предупреждал.
— Да нет. Я нисколько не жалею. У меня уже несколько лет не было психологических встрясок. Я даже бодрее себя чувствую, — Аркадий Юрьевич хохотнул.
— Помните, я говорил, что он видит людей насквозь? Я думаю, он знает вас лучше, чем я… Да что там я, лучше, чем вы сами.
— Да, — озадачено согласился Аркадий Юрьевич, но потом тряхнул головой, прогоняя тревожные мысли о самом себе, которые некоторое время назад так бестактно озвучил Никодим, добавил с напускной бодростью, — но все же он дал новое направление поиска! Так что наше путешествие даром не прошло.
— Согласен. И его словам можно верить, голубчик. В отличие от нас всех, Никодим никогда не врет.
— Но и правду, похоже, не договаривает, — заметил историк Семыгин.
— Я думаю, он нас щадит. Есть в нем какое-то неведомое нам милосердие, я полагаю. Его правда для нас может быть невыносима. Кто знает, какие демоны одолевают его душу. Может, поделись он своей правдой с нами, и мы тут же скончались бы от ужаса.
— Это звучит так жутко, что лучше об это не думать, — тут же отозвался Аркадий Юрьевич и поежился. Но где-то внутри он чувствовал, что в словах друга есть смысл. И еще он осознавал, что, как бы там ни было, встреча с Никодимом принесла положительный результат, — Мария и в самом деле была не единственной верующей. Теперь требовалось разыскать остальных.
На реализацию идеи мотодельтаплана Петя потратил два года. Первой и главной проблемой являлся двигатель, достать который было просто неоткуда. Но затем Пете пришло в голову, что участковый Полищук уже несколько лет перемещается по городу пешком, значит, его транспортное средство приказало долго жить. Предположение оказалось верным, Полищуковский ИЖ-49 давно выработал свой моторесурс, к эксплуатации был непригоден и восстановлению не подлежал, потому что достать запчасти не представлялось возможным. Впрочем, такая же участь постигла половину городского автопарка, — большая часть грузовиков и автобусов стояла на приколе и отчаянно ржавела. И с каждым годом количество техники, отданной на волю ветрам и дождям, увеличивалось.
Петя, памятуя, как в былые времена у него складывались отношения с участковым, предстоящей беседе не очень радовался, но деваться ему было некуда.
— На кой он тебе черт сдался? — рявкнул на парня подозрительный Полищук.
— Мне мотор нужен. Я самолет строю.
— Шею сломать? Эх, Петька, лучше бы ты конфеты тырил. Как-то спокойнее было.
— Казимир Григорьевич, так ведь конфеты в магазин второй год не завозят.
— И слава Богу, у меня хлопот меньше! — снова гаркнул участковый, не заметив, что противоречит сам себе, но тут же тон поубавил, продолжил отечески. — Ну на хрена тебе этот самолет? Убьешься же!
— Убьешься — не убьешься. Это не так уж и важно.
— Смотри-ка, какой умный стал. А что важно то?
— Важно его построить. Каждый человек должен построить свой самолет…
Прижимистый Полищук в метафизику Петиных посылов вникать не хотел, да и не умел, и долго не соглашался отдать бесполезный металлолом парню в пользование, но, в конце концов, уступил. Годы сказывались, терял куркульскую хватку Казимир Григорьевич, непростительно добрел, да и к Петьке с теплотой относился, как к сыну почти, потому что много лет они тесно общались, имели, так сказать, одно на двоих прошлое, хотя и с разной уголовной направленностью. Ну да кого теперь это интересовало?