Тяжкий груз
Шрифт:
Все мы тогда были в панике. Илья со своими дружками из-за того, что теперь на них объявит охоту МФБ, а я — потому что у меня закончились идеи, чем еще я могу помочь моим дорогим старым друзьям. Но через пару дней одна идея все же пришла мне в голову. Это была очень плохая идея, бредовая даже, я бы сказала. Просто я вспомнила, как Илья воспользовался моим расположением, чтобы обчистить мои карманы, и я спросила себя, почему я не могу поступить так же? Наверное, так бы и выглядела вселенская справедливость. Мне потребовалось некоторое время, чтобы решиться и еще немного времени, чтобы вернуть Илью обратно в равновесие. А потом настал момент, когда он был готов найти немного утешения в моих объятиях,
Это все сейчас вспоминается как какой-то страшный сон. Я прицелилась в него и приказала пристегнуть самого себя наручниками к поручню, как он заставлял это сделать меня во время захвата. Вместо этого он набросился на меня и попытался силой отнять у меня оружие.
И пистолет выстрелил. Хотя нет, вру… Это я выстрелила.
На звук сразу прибежали Аксель с Густавом. Увидели меня, пистолет в моей руке и Илью, у моих ног в луже крови. Они всякого боялись, но такого они не ожидали даже в своих самых страшных кошмарах, и это хорошо было видно по их лицам. Не знаю даже, кто в тот момент был в большем ужасе: они или я? Они сразу сообразили, что имеют дело с чокнутой, завладевшей пистолетом, а такую лучше не провоцировать, если жизнь дорога. Они выполняли все мои указания беспрекословно. Они сложили свое оружие. Они выпустили Ленара, Эмиля и Петре, а затем заняли их место, громко умоляя как-нибудь помочь Илье. Я отдала пистолет Ленару и, кажется, ненадолго потеряла связь с реальностью. Очнулась я уже в душевой, пытаясь смыть с себя потрясение вместе с кожей.
Ленар несколько раз пытался со мной поговорить, но мне было слишком стыдно показываться людям на глаза. Я стала настолько себе отвратительна, что уже перестала смотреться в зеркало, и факт, что теперь вы все до единого освободились, не радует. В последнее время я теперь думаю только о том, что лучше бы я не пыталась вызволять Ленара с Эмилем. Они бы полетели с нами на поиски заповедника, и, возможно, обрели бы новую жизнь, как и обещал Илья. Все это было бы куда лучше поступка, который я совершила, не правда ли?
Что было дальше, ты, наверное, знаешь даже лучше меня. Я не особо интересовалась новостями в последние дни. Просто пообещала Ленару, что когда будет нужно, я буду готова вести корабль. Не понимаю, почему он после всего этого доверяет мне. По-хорошему я должна быть заперта в той камере вместе с Акселем и Густавом. А лучше в отдельной, где я точно не смогу никому навредить.
Ну, на этом интересная часть рассказа закончилась. Дальше идут лишь сплошные сожаления, самобичевание и ностальгия о былых временах. Обещаю, что тебе это будет не интересно. Спасибо, что выслушал, Радэк. Ты хороший друг.
32. Разве этого достаточно для хорошего финала истории?
Вильма перестала считать себя праведницей с того самого момента, как ей зачитали содержимое отчета патологоанатомической экспертизы. Она обрывками помнила эти моменты, но гамма эмоций, которую она испытала, высеклась в ее сознании, словно в гранитной плите. У нее были особые отношения с Андреем, примерно как у кошки с собакой, и во время своих жарких дебатов они не били посуду лишь по той причине, что посуда была металлической.
Между ними было некоторое недопонимание.
Однако, вопреки видимым разногласиям, их профессиональные отношения были крепкими, как ржавый болт, не рассыпающийся в прах назло всему миру. Согласно ее мнению Андрей, несомненно, был засранцем, но он был ее засранцем, которому она ни секунды не желала ничего страшнее увольнения.
Но уволить его не успели.
После смерти Андрея она сделала для себя много выводов. Что она очень легкомысленная. Что ей не место на ответственной должности. И что она должна гораздо
Так она думала до тех пор, пока ей в руки не попал пистолет.
Космос терпелив. Как и во все прошлые разы, у Вильмы было время обо всем подумать, и чем больше она думала, тем меньше понимала, что делать дальше. В такие тяжелые моменты мозг работает вхолостую, гоняя по кругу старые навязчивые мысли вместо производства новых, но она предпочитала думать, что скрылась ото всех в обсерватории совсем не для того, чтобы просто пересчитать звезды в блистере и похрустеть крекерами в форме рыбок. Однажды неизбежно придется выйти наружу и… что будет дальше, Вильма совершенно не представляла.
Когда дверь открылась, свет из коридора обжег ей глаза и очертил силуэт очередного человека, которого она совсем не звала. По удивительному совпадению с тех пор, как произошел тот роковой выстрел, обсерватория начала пользоваться бешенной популярностью. То и дело кто-то заглядывал, что-то спрашивал, а затем уходил, так и не воспользовавшись обсерваторией по ее прямому назначению. Вильма не видела светильников, а видела лишь их отражение в переборке, но и этого было мучительно много. Она сощурилась, прикрыв лицо ладонью, и отсчитала звуки четырех шагов, прежде чем дверь перекрыла поступление излишнего света.
— Вильма? — прозвучал женский голос. — Вы здесь?
— Кто вы? — выдала Вильма свое присутствие.
— Я Линь. Помните меня?
— Да, конечно. Теперь я вас узнала. Можете разворачиваться и уходить.
— Я думала, что вам не помешает собеседник.
Послышались шорохи, с которыми гостья приземлилась на палубу.
— Тогда рекомендую вам передумать. У меня нет настроения на разговор с пиратами и убийцами.
— Если вы пытаетесь меня задеть, то вам точно не помешает узнать меня получше. — В голосе отчетливо различались отзвуки снисходительной улыбки. — К тому же, я пришла к вам не одна.
— Буль-буль, — сказал ее спутник, и Вильма невольно развернулась к нему ухом.
— Что это?
— Если я вам скажу, что это самогон из суперпаслена, это пробудит в вас желание поболтать?
В горле вдруг резко пересохло, но Вильма сопротивлялась позывам. Что-то ей подсказывало, что алкоголь лишь утянет ее еще глубже в пучины безысходности и самокопаний, но что-то еще упорно настаивало на чудесных целительных свойствах суперпаслена. Она стояла над пропастью алкоголизма, и эта пропасть пугала ее достаточно, чтобы крепко подумать перед тем, как сделать шаг.