Тяжкое золото
Шрифт:
– Встретились, дед, встретились, – ответил Упырь и направился к озеру всполоснуть лицо и руки. У берега стояла лодка, подле неё Упырь и умылся.
Среди построек на улице приметным был сколоченный из досок стол, по виду скобленный многократно; ноги, прикреплённые к столешнице, вросли в землю и выглядели обшарканными, по обе стороны стола – две лавки. Вот у этой таёжной мебели и собрались гости. Расселись. Достали из мешка хлеб, сало, репчатый лук и даже две баранки копчёной колбасы, при виде которой Климент удивился. На столе появилась и фляжка со спиртом.
– Давай, дед, кружку свою и подсаживайся, это лучше, чем топором по деревяшкам стучать, – предложил Упырь Клименту.
– Я так тебе скажу, мил человек: топором махать не будешь, так в зиму без тепла останешься. А на счёт чая, так я ужо с утречка попил, так что благодарствую.
– Садись, дед, позднее будешь благодарствовать. Только зачерпни черпаком воды из озера – спирт разбавить надобно.
Климент сходил до избушки, взял ковшик, набрал воды из озера и присел подле прибывших гостей.
Налили.
– Ну, бояре, за удачу. Давай, дед, тоже с нами за дела наши выпей, – поднял свою кружку Упырь.
– За какие дела пить-то? Мне ж они неведомы, – ответил Климент.
– О-о, дед, дела-то у нас благие, не сомлевайся!
– Раз за благое, то можно, – Климент поднёс свою кружку к кружке Упыря.
– Пошто своих людей боярами называешь-то? – жуя хлеб вприкуску с салом, поинтересовался Климент.
– Да это, дед, я так, чтоб веселее было, – расхохотался Упырь.
– А я мучусь, вроде народ простой, а бояре.
Все за столом, кроме Климента, рассмеялись.
Немного закусили, и Упырь снова всем ещё чуток налил по кружкам спирта, каждый добавил воды и снова выпили.
– Дед, а чего озеро тутошнее Гераськино называют? – поинтересовался Упырь.
Климент неспешно дожевал пищу, вытер рукавом губы и бороду и объяснил:
– До меня уж несколько годов назад вот в энтом самом озере утопили обладателя золотого запасу, то ли фамилия у него была Гераськин, то ли величали Гераськой, никто толком не ведает, а вот с тех пор название к зимовью и пристало – Гераськино.
– За что ж утопили-то? – полюбопытствовал Проха.
– Как за что? За золото.
– За золото? – удивлённо переспросил Проха.
– За него, будь оно неладно.
– Что ж ты, дед, так на золото серчаешь? – спросил Упырь, наливая всем по очередной порции спирта. – Давай ещё по третьей с устатку.
– А потому, как доброго от него пока я ничего не видал на своём веку. Горняки спины гнут на господ годами, а люди иные, кто до золота больно податлив, меж собой, когда и хуже зверя становятся. Зависть и жадность имя руководит, вот порой и кладут друг дружку до смерти.
– Ну, как же, Климент, золото это ж деньги, а деньги когда есть, то сила в тебе и власть над всеми, к тому ж завсегда разодет и в сытости, – возразил Упырь.
– Ай, по мне так эти жёлтые камушки что есть, что нет, чем дальше от них, тем душа покойней.
– Так-то оно так, но куда ж от золотья этого денешься, коль оно на этой земле повсюду, а его имея, жизнь можно красивую устроить.
– Ни к чему мне роскошь, вот есть где проживать, платят копейку какую, да харчами и одежонкой снабжают, вот и ладно, а золото – это пустое, так что балакать, только язык мозолить.
Дальше ели молча. С удовольствием каждый ублажал свою утробу и по-своему размышлял об отношении Климента к золоту, не понимая его безразличных и бесхитростных отношений к такому богатству.
Насытились плотно, всех потянуло ко сну, хотелось прямо сейчас вытянуться и ощутить каждую мышцу в покое и томлении. Но Упырь этому был противник. Он знал: расслабляться в пути непозволительно. Хоть на многие вёрсты ни души, а осторожность в таком деле не помеха.
– Мужики, спать поочерёдно. Все на боковую, а мы с Рябым дальше вздремнём.
– А чегой-то сразу не все? Места всем хватит, – удивился Климент.
– Нет, дед, мы тут уж сами разберёмся, ты только не подселяй моих орлов к отдыхающим старателям, не тревожь их, – ответил Упырь и слегка похлопал Климента по плечу.
– А что ж их тревожить-то, две зимовушки вона стоят свободные, – ответил Климент и пошёл показать, где разместиться гостям.
Минуты не прошло, а утомлённые и разморённые отменным завтраком, пятеро путников уже крепко спали в блаженстве от нахлынувшей хмельной сытости и свободы.
– Рябой, надо бы Климента в лесок направить, пусть грибков поищет, – хитро сощурившись, произнёс Упырь.
Рябой и Упырь за многие годы научились понимать друг дружку одними взглядами, жестами. Жили во взаимодоверии, во всём могли положиться в любой ситуации, чтоб не случилось. Конечно, бывали меж ними распри, но все они сглаживались какими-либо общими интересами.
– Понял, это мы мигом оформим, – Рябой вышел из-за стола и подошёл к деду. – Климент, ты побродил бы по лесу, собрал грибов в достаток, проснутся мужички, а мы уж и грибочков к столу нажарим, хороша б была закуска под спирт. Как оно?
– Это можно, грибов ноне полно. Схожу, чего ж не сходить-то, вот только туесок прихвачу.
Климент взял под навесом плетённую из берёзовой коры корзину и неспешно направился в лес. Дед скрылся из виду, и Рябой подсел к Упырю за стол для разговора.
– Значит, так: входим тихо в избушку и этих спящих копачей в момент на перо, только без шуму. Финка при тебе? – спросил Рябой.
– Куда ж она денется, всегда при мне.
– Ну и славно, пошли, пока дед меж деревьями кружит.
Тихонько приоткрыв дверь избушки, Упырь всмотрелся в спящих мужиков. Средних лет, оба худосочные и обросшие, спали одевшие, портянки и сапоги со стойким запахом пота лежали подле нар. Судя по виду, сон у обоих был крепким, один даже изрядно храпел, второй же его храп и не слышал.