У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
Он добрел пешком до Пласа Италиа. На улицах было спокойно, жизнь шла своим обычным чередом. Только в баре, зайдя выпить кофе, он вдруг сообразил, что произошло что-то очень важное с самим планом восстания и дело вовсе не в захваченном списке. Его привыкший к логике ум юриста не мог согласиться с тем, что атака на Мальдонадо отменена только потому, что полиции стали известны фамилии некоторых из тех, кто должен был в этой атаке участвовать. А распоряжение «исчезнуть из Буэнос-Айреса и предпочтительно из Аргентины» — к чему оно? Значит ли это, что руководство восстанием уже заранее, еще ничего не начав, предвидит провал? Или восстание вообще отменено? Но ведь им же сказали,
Он хорошо помнит, что думал обо всем этом, сидя в открытом на площадь баре против памятника Гарибальди, а проклятые магазины упирались ему под ребра и оттягивали карманы — два тяжелых прямоугольных бруска, отштампованные из черной вороненой стали, теплые и какие-то скользкие на ощупь. А потом вокруг него стало очень тихо, и он услышал вдруг, как кто-то срывающимся голосом рассказывает, что полчаса назад самолеты морской авиации атаковали правительственный квартал, сбросив бомбы на Розовый дом и военное министерство. Началась паника, люди повалили к выходу. Кто-то кричал, что метро и троллейбусы уже стали, а автобусы будут пока ходить по кольцевым маршрутам, минуя центр. Он продолжал сидеть в почти опустевшем помещении, охваченный внезапной и отвратительной слабостью, и с каждой секундой картина всего происшедшего становилась ему все более беспощадно ясной…
— Ну, вот вы и дождались, — сказала донья Мария, заглянув в комнату. — Хиль приехал, кто-то подвез его на машине. Сейчас будете ужинать.
Он поднялся из-за стола и отошел к окну, оттягивая кулаками карманы плаща. Совершенно отчетливо ему вдруг вспомнился характерный звук набитого патронами магазина, падающего на кафельный пол. Он выбросил их в уборной, там же, в баре на Пласа Италиа. Такой тяжелый дребезжащий удар, резкий и вместе с тем глухой, короткий и совершенно без резонанса. Он их выбросил потому, что уже там, в опустевшем баре, еще не побывав на Пласа-де-Майо и не увидев всего своими глазами, он уже все понял, и понял, что для него «революция» уже окончена…
Дверь распахнулась. Хиль Ларральде, небритый, отчего его ястребиное лицо казалось еще более худым, в пальто и криво нахлобученной шляпе, заглянул в гостиную.
— А, — сказал он, увидев гостя, — Ликург пожаловал? Привет. Я сейчас помоюсь, минутку.
Донья Мария накрыла на стол. Вернулся Хиль.
— А ты? — спросил он у матери, увидев два прибора.
— Я давно поужинала, — ответила та, — ты же знаешь, мне запрещено есть на ночь…
Поставив на стол сифон и початую бутылку дешевого «тинто», она пожелала приятелям доброго аппетита и вышла.
— Давай поедим сначала, — сказал Хиль хмуро, придвигая свою тарелку. — Я еще ничего не ел… Сестры там раздобыли пару бутербродов. Устал, как мул. Ешь, после поговорим. Или ты куда торопишься?
— Нет, — ответил Пико и машинально посмотрел на часы.
Они покончили с ужином молча и очень быстро. Хиль собрал тарелки, кости, пустую бутылку, унес все это на кухню и вернулся с уже знакомым Пико кофейником.
— Ну, рассказывай, — пригласил он, разлив кофе. — Ты что, тоже влип?
— Да, — сказал Пико. — Понимаешь… Список группы, в которую я входил, попал в руки полиции. А мы должны были выступить сегодня утром. Да, и вдобавок после обеда полиция заняла все наши явки… насколько мне удалось узнать.
— Фальшивки у вас есть у всех? — угрюмо спросил Хиль.
— Ни у кого их нет. Этот вариант не был предусмотрен.
— А что было предусмотрено? Устроить бойню в центре
После выкрика Хиля в комнате стало очень тихо. Слышно было, как за окном, в вымощенном плитками патио, равномерно журчат стекающие с крыши дождевые струйки. Пико отодвинул нетронутую чашку.
— Давай договоримся, — сказал он, сдерживая голос. — Или ты веришь мне на слово, потому что никаких доказательств у меня сейчас нет, или я лучше уйду!
— Куда ты к черту собираешься уйти без фальшивки? Говори, раз пришел. Хотя я заранее могу сказать, что ты будешь говорить. Вы, невинные голуби, ничего не знали, не правда ли?
— Да, мы ничего не знали. Мы — я, по крайней мере, говорю о своих друзьях, — мы вошли в гражданское крыло заговора, будучи уверены, что наши руководители обо всем осведомлены и будут держать нас в курсе. А военных мы вообще не знали. Нам были только известны имена некоторых высших офицеров флота — Кальдерон, Оливьери и еще двое-трое. А в результате получилась гнусная история…
Он вытащил из кармана плаща смятую пачку, расковырял ее — сигареты были сырыми. Хиль молча протянул ему свои.
— Я понял все, когда услышал о бомбардировке, — продолжал Пико, не сразу раскурив сигарету. — Эти проклятые миликос [57] просто решили в последний момент устранить нас из игры… и действовать своими обычными методами. Я еще не совсем уверен, что наши имена попали в полицию без их содействия…
— А они действительно там?
Пико помолчал.
57
Milicos (исп.) — пренебрежительная кличка военных в Аргентине.
— По крайней мере, за мной уже приезжали, — сказал он, усмехнувшись одной стороной лица. — Я побывал у своей невесты… Ты ее, кажется, знаешь… Лусиа Ван-Ситтер. Она съездила к нам и разговаривала с прислугой. Приезжали около пяти вечера — спрашивали, где я и что я. Ну ладно, это несущественно…
— Существенно здесь то, что вы все — ты и все твои р-р-революционно настроенные сеньоритос, — все вы оказались сопляками. Ясно? Самые настоящие безмозглые сопляки — вот кто вы такие, и я рад, что вам хоть таким образом немного прочистили мозги. Ты мне хвастал когда-то, что близок со стариком Альварадо — помнишь? Еще расхваливал его до небес: «Гордость аргентинской науки, настоящий классический ум», — ты уже не знал, какими еще эпитетами его обвешать. А когда старик порвал с вашей бандой — тебе, что же, этот факт ни на что не раскрыл глаза? Или ты тогда решил, что ум у дона Бернардо не такой уж классический, а вот ум вице-адмирала Кальдерона действительно…
— Пошел ты к черту, Ларральде! — крикнул Пико. — Я тебе уже сказал, что в таком тоне нам разговаривать нет смысла! Легче всего указывать на чужие ошибки, когда сам ничего не делаешь…
— Я-то как раз делаю! Я сегодня всю вторую половину дня только тем и занимался, черт бы вас драл, что чинил и штопал последствия ваших невинных ошибок! Тебе известно, что одна из первых бомб — на, углу Пасео Колон и Альсина, прямо перед министерством, — разорвалась в пяти метрах от переполненного троллейбуса? Я это знаю, потому что некоторых пассажиров потом привезли к нам… Тех, у кого осталось что к чему пришивать. Остальных сгребали лопатой. Понял, революционер?