У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
Сомневающийся надел очки и пристыженно замолчал. Вместо него взял слово похожий на пастора старичок.
— Дорогой Арчибалд, не могу ничего возразить против вашего плана, — заговорил он тихим голосом. — Я восхищен смелостью замысла и тоже нахожу его перспективным. Меня несколько смущает лишь одно — возможная реакция церкви. Как посмотрит на это дело церковь — вот что меня беспокоит.
— Церковь? — переспросил хозяин. — Но какая церковь? В Штатах существует около двухсот пятидесяти разновидностей этой почтенной организации, и все они питают одна к другой столь христианские чувства, что стоит лишь одной из них поднять голос против нашей деятельности, как остальные двести сорок девять съедят ее заживо, обвинив в клевете на американский образ жизни. Скорее всего могут возмутиться католики, но в таком случае на них обрушатся и мормоны, и баптисты, и методисты, и пресвитериане, и адвентисты седьмого дня, и епископальные протестанты, и иудеи… В конце концов, пятнадцать миллионов католиков — это не так много.
— Да и потом, — зевнул сноб, пёреплетая вытянутые ноги, — не будем забывать еще одного обстоятельства… По сути своей, наша деятельность пойдет только на пользу церкви… Чем большее количество заблудших душ свернет на стезю порока благодаря нашим картинкам, тем больше работы будет пастырям — ловить их и возвращать в лоно благодати. Если вдуматься, в этом ведь и заключается raison d’etre [56] всех церквей, не так ли? Они будут нам только благодарны… Мы ведь создадим для них такую же благоприятную конъюнктуру, какой является война для кадровых офицеров. Поверьте, святые отцы достаточно умные люди, чтобы это понять.
56
Смысл существования (франц.).
Произнеся непривычно длинную тираду, он еще раз зевнул и опять погрузился в летаргию.
Хозяин улыбнулся, как улыбаются взрослые при невинной выходке балованного ребенка, и снова повернулся к старичку.
— Я не думаю, Джэймс, чтобы ваши опасения были обоснованны. Церковь нам не опасна. Я благодарен за лестный отзыв о моем плане, но детали нам предстоит еще обсудить, и я хотел бы воспользоваться остающимся временем, — он оттянул рукав и взглянул на часы, — чтобы разобраться хотя бы в главнейших. Может быть, для начала мы выслушаем мнение мистера Бюиссонье?
Жерар поднялся и сунул трубку в карман.
— Пока ничего не могу сказать. — Он старался говорить как можно спокойнее. — Я выйду проветриться, но мне необходимо увидеться с вами сегодня еще раз. Когда это можно будет сделать?
— Сейчас половина первого… — задумчиво сказал хозяин, и любезно улыбнулся: — Вас устроило бы в два? Вы хотите говорить только со мной или и с другими джентльменами?
— С вами, — сказал Жерар, направляясь к двери. — В два ровно я буду у вас…
Здесь, на самом дне каменного ущелья улицы, не было ни солнца, ни снега, — мокрый асфальт, глухое рычание автомобильного стада, торопливая толчея на тротуарах и пронизывающий ветер с Гудзона. Впрочем, может быть, он дул и со стороны океана — Жерар не знал, в какой части города он находится. Он долго бродил, задумчиво насвистывая, разглядывая прохожих, иногда останавливаясь перед витринами. Сильно продрогнув в своем легком пальто, он вошел в первую попавшуюся стеклянную дверь. Бармен с уважением смотрел, как он не отрываясь вытянул стакан виски. Подумав, Жерар спросил второй и прошел к свободному столику, набивая трубку. Через несколько минут в голове у него прояснилось, мысли приобрели четкость и последовательность.
Вспомнив покинутое совещание, он пожал плечами. «Черт возьми, напиши об этом — и ведь никто не поверит, скажут: выдумка, это уж слишком…»
Второй час, десять минут второго. В два он увидит этого сукина сына и скажет ему в лицо все, что думает о нем и о его затее. Хорошо, что сдержался и не начал разговора при всех. Наедине будет проще. Но до какой же степени они уверены в его согласии на эту работу, если даже не потрудились переговорить с ним до начала совещания!
Он отхлебнул виски, поморщился, жадно затянулся дымом. Неприятно было то, что — вопреки всей логике — где-то в глубине души копошилось беспокойство. Откуда у них эта уверенность? Такая появляется лишь тогда, когда у тебя в руках безотказное оружие, дающее тебе абсолютное превосходство над противником. Но какое оружие может быть у них?
Угрозы? Черт возьми, у него в кармане французский паспорт, и достаточно снять телефонную трубку, чтобы связаться с консулом. Пусть попробуют. Скорее всего они, очевидно, попытаются припугнуть его бедностью. Идиоты, трижды идиоты, да разве это его теперь испугает!
Да, нужно было самому пройти через всю эту гнусность, чтобы узнать подлинную цену богатства. Раньше он боялся бедности, боялся отказаться от мечты об успехе. Почему он не поискал себе любую работу? О, он искал, еще бы… Но все это было несерьезно. Его попытка устроиться чернорабочим на строительство была бравадой. Ах вот мол как! Не хотите, чтобы я был художником, так вот возьму назло всему стану пеоном. Бравада, мальчишеская и неумная. А из бравады ничего хорошего получиться не могло. Теперь-то уж он будет действовать иначе. В сорок четвертом году он одно время ремонтировал танковые моторы в походной мастерской дивизии Леклерка, почему же теперь он не может поступить механиком в обыкновенную авторемонтную мастерскую?
Все это неважно, на кусок хлеба он всегда заработает. Лишь бы Трисс приняла его исповедь, лишь бы она простила. Тысячи, миллионы семей живут на скромный заработок механика, неужели не проживут и они? Главное не это, главное — как примет его Трисс…
Взглянув на часы, Жерар встал и торопливо расплатился. Было без двадцати два. Найти такси, доехать — как раз будет время. Ну, сейчас они побеседуют…
Хозяин принял его в том же кабинете, радушно усадил в кресло, предложил выпить.
— Ну, мы в основном договорились, — сообщил он, — джентльмены заинтересованы всерьез. Глоток виски, мистер Бюиссонье?
— Не надо, — отрезал Жерар.
Он сел напротив хозяина, обхватив пальцами подлокотники, и посмотрел ему в глаза.
— Я пришел вот зачем. Меня удивило, что вы сочли возможным пригласить меня на это совещание без предварительного разговора о моем согласии участвовать в подобного рода затее…
— Видите ли, — неожиданно невежливо перебил его хозяин, — я не счел нужным прибегать к предварительному разговору по двум причинам. Во-первых, у меня не было времени. Во-вторых — и это главное, — между нами не может возникнуть никаких разногласий хотя бы потому, что я полностью признаю ваше право ставить любые условия и заранее их принимаю. Какое бы вознаграждение вы ни потребовали, я говорю «да». Мы умеем ценить подлинные таланты, мистер Бюиссонье.
— Мерси, вы очень любезны, — улыбнулся Жерар. — Вся беда в том, что я не собираюсь ставить никаких условий и не собираюсь с вами работать. Так будет яснее?
Хозяин спокойно приподнял брови:
— Но какие же причины мешают вам с нами сотрудничать?
— Боюсь, вы их не поймете…
— Но все же? Давайте уж объяснимся до конца.
— Для этого я и пришел, — кивнул Жерар.
— Материальная сторона дела вас не интересует, я понимаю. Может быть, речь идет о соображениях м-м-м… морального порядка?
— Вы догадливы, — иронически сказал Жерар. — Странно, что это слово нашлось в вашем лексиконе.
— Но, простите… Вам не кажется, дорогой мой Бюиссонье, что и в вашем оно появилось слишком поздно?
— Может быть. Как говорится, лучше поздно, чем никогда.
— Мудрая поговорка, — кивнул хозяин. — Увы, эта мудрость не всегда применима… — Он прищурил один глаз, глядя на собеседника с откровенной насмешкой. — В некоторых случаях понятия «поздно» и «никогда» становятся синонимами. Смешно вспоминать о такой вещи, как невинность, после того как вы ее благополучно потеряли… или продали, если уж называть вещи своими именами. Насколько я понимаю, вы решили покончить с прошлым и начать новую, честную жизнь. С деньгами, заработанными на порнографии, не так ли?