У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
— …И что они не мешают мне жить, — не слушая его, докончила она. — Мне мешают жить все эти нувориши, все эти…
— Беатриче, не будем ссориться из-за пустяков! Простите, если я оскорбил ваши чувства. — Он взял ее руку и заглянул ей в глаза. Беатрис беспомощно пошевелила пальцами, но настойчивый взгляд Гейма на мгновение как-то странно обезволил ее, и она даже не пыталась отдернуть руку, когда тот поднес ее к губам и вдруг повернул ладошкой кверху. Она успела лишь сжать пальцы в кулачок, но он поцеловал запястье у выреза перчатки.
Все это произошло в течение секунды, потом она опомнилась и сердито вырвала руку, отвернувшись к окну.
— Не делайте этого,
— Беатриче… Вы сами не знаете, какая вы, — прошептал он над ее ухом. — Таких, как вы, больше нет, и они больше не появятся в этом мире, где не будет места красоте. Вы последняя, Беатриче… Ваша изысканная нежность — это пурпуровая полоса на тоге, наследственный знак вымирающей касты патрициев… Вы сами не понимаете; что означает ваше присутствие на этой обреченной земле…
— Перестаньте, Ян! — воскликнула она, рывком повернув к нему пылающее лицо. — Вы сошли с ума, разве можно говорить такие вещи через час после знакомства!
— Я не сошел с ума, Беатриче, — печально отозвался тот, — не бойтесь. Вам нечего меня бояться, вы для меня не девушка, а символ… символ слишком многого, чтобы это можно было выразить в словах… Такие вещи выражает только музыка…
Беатрис не успела еще сообразить, приятно ли это неожиданное превращение, из девушки в символ, как из двери проходной появилась Норма в сопровождении своего монстра. Монстр был явно не в духе.
— Прошу прощения, ребятишки, — сказал он, подойдя к машине. — Думал освободиться раньше, да вот…
Он сердито развел руками и полез в карман за сигаретами.
— Какой-нибудь очередной конфликт? — лениво спросил Ян.
— Точно, — кивнул Качо, щелкая зажигалкой. — Пришлось ругаться с делегатами, чтоб они все…
Закурив, он с жадностью затянулся и посмотрел на часы.
— История совершенно дурацкая — вчера Берман уволил одного парня, который не проработал месяца, а остальные взбесились. Уволил-то он его напрасно, но что теперь делать, черт побери! Я не могу из-за какого-то пеона дискредитировать перед всей фабрикой моего инженера…
— Ну хватит, Качо, никому это не интересно, ваши фабричные глупости, — капризно перебила Норма. — Я хочу есть, поехали обедать! Ты проголодалась, Би?
— Да нет, не особенно. Но у меня от этом ужасной пыли уже хрустит на зубах, хорошо бы выпить чего-нибудь.
— О’кэй, — сказал Качо, — решайте, куда ехать.
Норма захлопала в ладоши:
— Слушайте! А что, если мы пообедаем где-нибудь здесь? Найдем самое обыкновенное boliche [31] и завалимся туда. Ты представляешь, Би, обед в обществе пеонов, а? Так изысканно!
31
В данном случае — харчевня (исп.).
Качо сказал, что за углом есть итальянская кантона — он часто там закусывает, когда нет времени съездить в центр. Решили идти туда.
— Перес! — крикнул Качо. Из проходной выглянул охранник. — Че, Перес, мы сходим пожевать, ты тут присматривай за коробкой, а то еще свистнут.
Охранник притронулся к околышу:
— Слушаю, патрон. Стекла-то лучше бы поднять, а то пыль набьется.
— Ну понятно, — буркнул Качо, запирая «фиат». — Тут на прошлой неделе, вот прямо напротив, украли новый «олдсмобиль», — добавил он, обращаясь к Яну. — Да так ловко, дьяволы, — подкатили на аварийной машине, с лебедкой, подцепили крюком под передок и уволокли. Дело одной минуты. Тот тип увидел в окно — выскочил, орет, а тех уж и след простыл. Техника, а?
Беатрис забыла очки в машине и теперь шла, щурясь от неистового света, — перевалившее за полдень солнце било ей прямо в лицо. Затея идти обедать в кантону была глупой и, строго говоря, неприличной. Она покосилась на Яна с его яркой бабочкой и белокурой шевелюрой, в элегантном костюме и дорогих туфлях плетеной кожи, на вызывающе одетую Норму. Что о них подумают? Так бы и поколотила эту глупую курицу.
Кантона «Ла-Дженовеза» была расположена сразу за углом и, к счастью, на тенистой стороне улицы. Перед ней росли даже три чахлые акации с тусклой и пыльной, несмотря на весну, листвой. При виде необычных посетителей из-за стойки вышел сам хозяин дон Руджеро и проводил их в семейное отделение, ничем не отгороженное от мужского и отличающееся от него только грязными клетчатыми скатертями на столиках. Беатрис внутренне вся сжалась под взглядами посетителей кантоны, готовая уже надавать себе пощечин за то, что пришла сюда сама и не отговорила остальных.
— Что прикажут синьорины? — с сильным итальянским акцентом спросил дон Руджеро, стряхнув скатерть и хлопотливо расставляя тарелки, хлебницу, оловянный прибор с солонкой, перечницей и флаконами для масла и уксуса. — Есть очень хорошее мясо, сеньор Мендес, останетесь довольны!
— Слово за вами, девочки, — уже придя в свое обычное хорошее настроение, пробасил Качо, когда они расселись. — Вы, Дора?
— Я не знаю, — смутилась Беатрис, — сегодня ведь пятница…
— В самом деле, черт побери! — Качо поднял брови с комически унылым видом. — Мы и забыли…
Норма огорченно вздохнула; ей, видно, напоминание о постном дне тоже пришлось некстати. После короткого обсуждения решили использовать посещение кантоны до конца и познакомиться с традиционным итальянским блюдом. Качо заказал макароны с томатной подливкой и бутылку кьянти.
— Это самоубийство, Би, — жалобно сказала Норма, со страхом накручивая на вилку длинную макаронину. — Ты не можешь себе представить, как толстеют от мучного! Господи, на какие жертвы идешь ради спасения души…
Беатрис метнула на нее короткий взгляд, но сдержалась. Качо и Гейм ели молча; все, кроме Нормы, чувствовали себя не в своей тарелке. Впрочем, скоро внимание остальных посетителей отвлеклось от странной компании, в кантоне снова стало шумно. В дальнем углу кто-то опустил монетку в щель музыкального автомата, и с заигранной пластинки задребезжал искаженный до неузнаваемости голос Альберто Кастильо. За столиком неподалеку четверо в маленьких каталонских беретах играли в кости, с сухим стуком бросая кубики из кожаного стакана. Беатрис отпила глоток вина — кьянти было терпкое и очень кислое, но оставило приятный привкус.
— Неплохая вещь, — покосившись на нее, пробормотал Качо, придвинув к себе оплетенную пузатую бутылку с длинным горлышком и разглядывая этикетку. — Впрочем, это настоящее импортное… Иногда его делают здесь, получается дерьмо страшное… О, прошу прощения.
У Беатрис только дрогнули ресницы. Норма положила вилку и посмотрела на жениха, выразительно пожав плечами.
— Любопытно, что скажет Перон в своей завтрашней речи, — непринужденно заметил Ян.
— Мне — нет, — буркнул Качо, — я этого любопытства не испытываю. У меня завтра три сотни квалифицированных рабочих будут торчать весь день на Пласа-де-Майо, а за получкой явятся на фабрику! Две тысячи четыреста человеко-часов, — что скажете, а?