У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
Закончив хлопотливую процедуру укладывания Макбета, вернулась Беба. В гостиной горел один только торшер с потемневшим от старости пергаментным абажуром, и этот желтый свет был слишком слаб для того, чтобы Жерар мог из своего угла разглядеть выражение ее глаз, но показались они ему очень печальными.
— Ну как, малыш спит? Поди-ка сюда…
Беба несмело подошла и едва слышно вздохнула, когда он взял ее за руки.
— В чем дело, Элен? Тебе неприятно, что я уезжаю? Глупенькая, это ведь ненадолго… Садись, садись…
Он обнял ее и привлек к себе. Осторожно разомкнув его руки, Беба присела на подлокотник и, повернув голову, печально посмотрела в его глаза.
— Ну что, Херардо? — спросила она с упреком.
— Прежде всего то, что сидеть на этой штуке неудобно. Давай-ка лучше сюда…
Беба спрятала лицо у него на плече и замерла. Из приемника лились вкрадчиво-мяукающие аккорды гавайских гитар, потом
— А теперь, друзья слушатели, Радио Сплендид предлагает вам сюрприз этого вечера. Внимание, внимание! Сегодня у наших микрофонов — Дальва да Оливейра, «золотой голос Бразилии»! Свое первое выступление перед аргентинской публикой сеньорита да Оливейра начинает песенкой, уже покорившей сердца всего континента, — «Maria Escandalosa»! Прежде чем…
Беба сорвалась с колен Жерара и бросилась к радио, поворотом ручки оборвав торжественный голос на полуслове. Облокотившись на крышку аппарата, она закрыла лицо руками. Жерар встал. Подойдя к Бебе, он подхватил ее под колени и поднял на руки.
— Ну-у, шери, это уже совсем нехорошо, — ласково прошептал он, целуя ее зажмуренные глаза и чувствуя на губах соленый вкус слез. — Тебя, я вижу, тоже пора укладывать…
Среди ночи он проснулся, разбуженный каким-то сном. Одно из окон было распахнуто настежь, за ним сияли и переливались над темными кущами деревьев лучистые звезды. В комнате, смешиваясь со слабым ароматом духов, стоял горьковатый и терпкий запах эвкалиптов.
Вздрогнув от холода, Жерар плотнее укутал Бебу тонким верблюжьим одеялом и приподнялся на локте. На ее лице, едва освещенном отблеском ночника, было выражение полного покоя. Он смотрел на нее, опираясь на локоть и осторожно шевеля пальцем шелковистые завитки волос над ее ухом, потом лег, натягивая на плечи одеяло. Беба сонно вздохнула и дрогнула губами, сунув ладонь себе под щеку. Где-то перекликались петухи — его всегда поражала дикая манера аргентинских петухов орать в любой час ночи, не признавая никакого расписания.
Он вытянулся на спине и закрыл глаза, пытаясь снова заснуть. Кофе, очевидно, был слишком крепкий, не нужно было его пить. Да, сердце начинает сдавать — еще год назад он мог выпить литр кофе и спать как сурок. И ведь прошлой ночью он тоже не сомкнул глаз — читал Малапарте.
Он улыбнулся, вспомнив старый литературный спор о том, каким словом — «шелковистая» или «бархатистая» — можно точнее определить кожу молодой женщины. Еще говорят, что в прежние времена у людей не было серьезных проблем! А как, в самом деле, правильнее сказать — «бархатистая» или «шелковистая»? Любопытно, действительно… Он протянул под одеялом руку и погладил Бебу — осторожно, чтобы не разбудить. Да, скорее шелковистая. Как же заснуть, вот дьявольщина… Определенно Элен перестаралась с этим кофе.
Решив прибегнуть к испытанному бабушкину средству, Жерар представил себе изгородь на пастбище и принялся терпеливо считать прыгающих через нее барашков. Когда-то в детстве это действительно помогало уснуть, но сейчас барашки прыгали и прыгали, их набралось уже по эту сторону изгороди целое стадо, а сон все не приходил.
Сотый с чем-то барашек перескочил изгородь и вдруг уселся, растопырив толстые лапы, и сладко зевнул, показывая маленькое ребристое нёбо, розовое, как внутренность океанской ракушки. Жерар, уже засыпая, удивился его неожиданному сходству со щенком. Ну да, с тем самым, в витрине…
Сердце его сжалось вдруг такой тревогой, таким мгновенным и острым предчувствием беды, что он вздрогнул и очнулся от дремоты.
«Что такое, — спросил он сам себя, — что это со мной творится?.. Все этот кофе, будь он неладен, никогда в жизни не выпью больше на ночь ни капли. Так вдруг испугаться неизвестно чего! Воспоминание о щенке… Да нет, не о щенке — о той девчонке, что…»
Странно. Встречал он ее где-то раньше, что ли? Нет, никогда, насколько помнится. Нет, такое лицо он бы не забыл. Оно встало перед ним очень отчетливо — юное, чуть задохнувшееся от бега, с нежным румянцем и запутавшимся в волосах бисером дождевых капель, — и он снова подумал, что еще ни разу не видел такого ясного и такого гармоничного воплощения девичьей прелести. Но почему с этим воспоминанием связано что-то тоскливое, мучительное?..
— Проклятые нервы, — пробормотал он вслух сквозь зубы, резко повернувшись на бок.
Беба вздохнула и потерлась щекой о подушку.
— Херардо… — пролепетала она сквозь сон. — Ты спишь?..
— Сплю, сплю…
«М-ру Ф. Хартфилду ВЕРМОНТ-СТРИТ 753 УИЛЛОУ-СПРИНГС.
Б. Айрес, 19.XI.53.
НЬЮ-МЕКСИКО США
Дорогой Фрэнки,
прости, я не писала почти месяц, меня абсолютно замучили экзамены. Твое письмо от 26-го прошлого я получила, горячо поздравляю тебя с устройством в «Консолидэйтед эйркрафт». Ты ведь ждал этого очень-очень долго, как я за тебя рада, милый. Надеюсь, тебе сразу дали интересную работу.
Фрэнки, мой хороший, я много думала над твоим письмом. И я так ничего и не придумала. Знаешь, Фрэнки, у меня все это время совершенно ужасное настроение, ты просто не можешь представить. А тут еще эти экзамены! И вот пришло твое письмо, а настроение у меня (видишь, я пишу совсем-совсем искренне, как говорила бы в исповедальне) вовсе не улучшилось. Хотя ты написал мне столько хороших вещей и я должна была бы радоваться. Всякая нормальная девушка на моем месте радовалась бы. Конечно, я очень обрадовалась за тебя, но как-то иначе. Просто за тебя, понимаешь?
Фрэнк! Один раз, еще до получения твоего последнего письма, я разговаривала с папой, и он сказал страшную вещь. Он сказал вот что: если мы с тобой любим друг друга и собираемся пожениться, то каким образом у меня может быть такой мрачный взгляд на жизнь. А он у меня и в самом деле мрачный. Я и в самом деле не понимаю, отчего так получается. Ведь любовь должна делать человека счастливым, а я почему-то этого совсем не чувствую.
И теперь мне вдруг стало страшно: вдруг это не настоящая любовь с моей стороны? Фрэнки, а вдруг я обманываю тебя всем своим поведением, все это время? Если бы ты знал, как мне сейчас страшно! Ты пишешь, что уже в апреле я должна буду подать бумаги в консульство, чтобы к моменту окончания лицея, весной (по-вашему осенью), у меня уже была бы виза и тогда мы могли бы сразу пожениться. Я вдруг представила себе — как быстро пролетит этот год! А если мы с тобой ошиблись? Фрэнки, я ведь католичка, и после того, как я скажу тебе «да» перед алтарем, уже не будет силы, которая сможет вернуть нам взаимную свободу. А вдруг мы ошиблись? Мы ведь были вместе всего три недели, а после только переписывались. И ты видишь — я не писала тебе всего.
Фрэнки, милый, всего я не могу написать тебе даже сейчас! Просто потому, что не могу, на бумаге это не выходит. Я не знаю — за сочинения в лицее я всегда получаю 10, а написать письмо не могу. Не знаю, поймешь ли ты, что со мной делается. Постоянная тревога, я и сама не знаю отчего, и отвращение к людям. Если бы ты знал, как это ужасно! Столько страшного происходит вокруг нас в жизни, что мы можем чувствовать себя спокойно, только закрыв глаза. Но я не могу жить с закрытыми глазами! А когда их откроешь, то видишь, что окружена чудовищами, которые только прикидываются людьми.
Умоляю, ответь мне сразу. Я хотела бы стать твоей женой, но только я теперь совсем не уверена, что сумею.
В лицее каникулы начинаются через неделю, и я сразу же уезжаю в горы до рождества, а после праздников буду все лето работать секретаршей у одного адвоката, нашего хорошего знакомого. Пиши мне пока до востребования — Альта-Грасиа, провинция Кордова, Аргентина.
У нас сейчас очень жарко. Вчера я ездила купаться в Пунта-Лара, но было много народу и вообще плохо. Целую тебя и жду твоих писем.
Пульман [35] компании «Шевалье», в шесть часов вечера вышедший из Буэнос-Айреса по маршруту Росарио — Маркос-Хуарес — Кордова, к трем ночи успел сделать больше половины своего восьмисоткилометрового пробега по Национальной автостраде № 9 и прибыл на очередную заправочную станцию. Сменный шофер включил освещение и захлопал в ладоши, будя спящих пассажиров. «Сеньоры, сеньоры, стоим всего пятнадцать минут, — весело закричал он, — спешите размять ноги, нам еще пять часов пути…»
35
Пульманами в Аргентине называют многоместные рейсовые автобусы дальнего следования.
Беатрис встала и подняла спинку своего кресла, чтобы дать возможность выбраться сидящей позади толстой даме. «Нельзя же так низко, сеньорита, — возмущенно сказала та, — вы мне отдавили колени!» — «Простите, сеньора, — покраснела Беатрис, — но вы ничего не сказали…» На это раздражительная сеньора заявила, что молодежи следует быть более догадливой и понимать, что омнибус это не дортуар и что девушке неприлично спать на глазах у всех почти лежа, превратив кресло в кровать. Неизвестно, в какой еще безнравственности уличила бы ее дама, но пассажиры с задних сидений зашумели, требуя выходить и дать выйти другим.