У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
— Олег, родной мой, не уходи! Пожалуйста! Я не хочу терять тебя! Не хочу! Ты слышишь?
Уткнувшись в голое плечо полковника, Марина уже не сдерживала себя. Выла словно волчица. Минуты две слышались только ее рыдания и вдруг, она почувствовала, как его голова чуть дрогнула. Приподняла голову, разом притихнув. Хриплый голос, прерываемый тяжелым судорожным дыханием, спросил тихо:
— Ты звала меня, Марина?
Она осыпала поцелуями вперемежку со слезами его подбородок, бинты, шею и плечи:
— Ты очнулся! Я так испугалась, Олег! Родной мой, любимый!..
Он пошевелил пальцами, но не смог поднять руку:
— Меня что, привязали?
Она ответила, уткнувшись лицом в его плечо:
— Ты под капельницами лежишь. От температуры сознание потерял. Я обоих хирургов на ноги подняла.
Увидела, как его губы слегка дрогнули и кожа на них треснула. Показалась капелька крови. Схватила ватный тампон, лежавший на тумбочке, окунула в блюдце с водой. Аккуратно промокнула кровь влажной ваткой. Заметила, как он пошевелил губами. Спросила:
— Пить хочешь?
— Очень…
Она поила его долго. Терпеливо, с ложечки, вливая прохладную кипяченую воду в пересохший рот. Шергун, напившись, тихо сказал:
— Видно дела совсем плохи, раз мне так паршиво и ты плачешь…
Она яростно кинулась опровергать:
— Ранение почти всегда с температурой бывает, а у тебя еще и рана в голову! Вот в Москву прилетим, тебя в госпиталь положат. Все у нас будет нормально! Вот увидишь! А что я плачу, так ведь я баба все же! Бабьи слезы, что вода, солнце выглянуло и пропали!
Постаралась взять себя в руки, но боль в сердце не отпускала и слезы продолжали бежать по щекам. Она молча стирала их пальцами другой руки и старалась не всхлипнуть. Олег какое-то время молчал. Его подбородок чуть подрагивал. Марина видела, но ни о чем не стала спрашивать. Наконец он спросил:
— Марина, ты с генералом разговаривала?
— Говорили. Я рассказала Евгению Владиславовичу о тебе. Он нас ждет. Хирург обещал завтра вертолетом отправить нас в Моздок. Надеется, что там какой-нибудь попутный транспорт и кроме «скальпеля» будет.
— Ты летишь со мной?
— Обязательно. Я тебя не покину и на минуту. Очень скоро надоем такому убежденному холостяку и ты станешь ругаться…
Его губы слабо улыбнулись. Полковник сразу поморщился и простонал:
— На тебя и ругаться? Да Боже меня упаси! Марина, ты можешь мне виски помассировать? Так, как в палатке? Мне тогда легче стало. Снова в голове боль адская…
Степанова поглаживала его виски через бинты и говорила:
— Не пытайся передо мной быть сильным. Тебе ни к чему притворяться. Говори все, как есть. Я пойму. Ты только разговаривай со мной, не молчи и не спи. Я дам тебе спать в московском госпитале сколько пожелаешь, но здесь не надо. Давай поговорим…
— Ты разве не хочешь спать? Сколько сейчас времени?
Марина взглянула на мужские «командирские» часы: было одиннадцать вечера. Заметила краем глаза котелки с ужином на металлической печке:
— Одиннадцать ночи. Олег, ты есть не хочешь? Огарев ужин принес.
Он отказался:
— Есть не хочу. Чаю бы попил холодного…
Женщина сразу вскочила на ноги. Затем обернулась и попросила:
— Тогда я на минуту отойду. Тут же вернусь. Ты попробуй не засыпать пока, ладно? Не засыпай, прошу тебя!
Степанова выбежала из палатки, не одеваясь. Галопом проскакала до ближайшей, где размещались солдаты. Часовому крикнула на ходу:
— Чай в палатке есть?
Парень удивленно кивнул, растерявшись так, что даже не задержал. Она влетела внутрь. Стащила спавшего с краю мужика с постели, гаркнув в ухо:
— Чай где стоит?
Тот выматерился спросонок:
— На печке, не видишь?
Разглядел лычки в полумраке и поправился:
— Извините, товарищ сержант, не заметил со сна…
Она, сцапав чайник, уже выскочила из палатки, на ходу сказав:
— Утром принесу!
Шергун с трудом удерживал себя на грани сознания. Хриплым голосом он читал сам себе стихи Есенина:
— Не жалею, не зову, не плачу… Все пройдет, как с белых яблонь дым…
Сбивался, путался и все равно читал. Голова перекатывалась по подушке от боли. Он временами скрипел зубами, но продолжал говорить. Хрипло, отрывисто, гневно… Маринка влетела в палатку с чайником в руках:
— Олег, я принесла чай! Сейчас остужу и напою тебя.
Он, прерываясь на каждом слове, выдохнул:
— Я умираю, Марина… Спасибо тебе за надежду… Жаль, что любовь пришла ко мне в конце жизни…
В голове полковника временами чернело от боли. Мысли путались. Женщина выронила чайник, даже не заметив, как кипяток ожег ногу. Кинулась к нему, упала на колени перед кроватью. Неистово целовала его горячую руку и говорила, говорила сквозь слезы:
— Олег, что ты говоришь? Ты должен жить, слышишь? Должен! Ради меня, ради нас! Говори со мной, любимый, не молчи! Ты выдержишь, я так верю в тебя! Ты просто не теряй сознания. Я бы все отдала, чтобы этого не было!
Его пальцы слабо шелохнулись в ее руках, до слуха донеслось:
— Вспоминай обо мне иногда. Я люблю тебя…
Она вскочила на ноги. Наклонилась над ним:
— Нет, Олег! Нет. Не надо! Не уходи от меня!
В ответ раздался горячий шепот:
— Поцелуй меня…
Перед глазами женщины возник другой Олег — Татарников. Как он подарил ей последний выдох. Маринка отшатнулась в сторону от ужаса, сковавшего душу, но тут же шагнула вперед и наклонилась, прижимаясь к его потрескавшимся от жара губам. Она понимала, что не имеет права отказать умирающему. Тихо прошептала, умоляя: